Высокое напряжение - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 9
– Тьфу, бля…
Таничев постучал в дверь, хотя на косяке имелся звонок. Это было заранее оговорено – «на случай незапланированных визитов». У «человека» мог кто-нибудь быть, и, позвонись Таничев, хозяину пришлось бы открывать, а когда постучат, можно сослаться на соседских ребятишек, постоянно мешающих мирному отдыху.
«Человек» был один. Он осторожно приоткрыл дверь, оставив щелку в два пальца шириной, и, наконец убедившись, что не ослышался, впустил Таничева, после чего запер замок на два оборота.
Петрович, не снимая ботинок, знакомым путем прошел на кухню, вытащил из-за пазухи купленную в ларьке бутылку «Пшеничной» и сел на шатающуюся табуретку.
– Закусь найдешь?
«Человек» кивнул, покопался в небольшом стареньком холодильнике, извлек из него горбушку вареной колбасы и миску с квашеной капустой. Затем достал из полиэтиленового пакета полбуханки черного хлеба и присоединил к имеющемуся ассортименту.
Два граненых стакана дежурно стояли на белом кухонном столе. Таничев зубами сорвал пробку с бутылки и наполнил стаканы до половины.
– Давай, за встречу.
Оба, не чокаясь, опрокинули водку, крякнули и закусили капустой. Петрович достал измятую пачку «Беломора» и, закурив, небрежно бросил ее на стол.
«Человек» сел на вторую табуретку и тоже прикурил, затушив спичку пальцами разрисованной наколками руки.
– Как жизнь?
– Живу. Тебя что не видно давно?
– Я перешел из отделения.
– Повышение?
– Не сказал бы. Так, профиль другой. Ты-то где? Все в магазине?
– Там. Мне хватает. И с харчами всегда. Импорта, правда, много стало, дорого. Доллар растет, тырить рисково, кто заметит – настучит. Могут вытурить.
– Что нового в районе?
– А что у нас нового? Витька рыжий сел за «карман», Танька-Катастрофа коньки кинула – «красной шапочкой» объелась. А так, пустота… Водка «Распутин» – один раз вверху, второй – внизу…
– Твоя-то где?
– На работе еще. Скоро должна. Тоже какая-то стала. Придет, и к телеку сразу – Барбар всяких смотреть. Хоть выкидывай.
– Кого, ее?
– Телевизор.
– Ясно.
Таничев плеснул в стаканы, и оба повторили заплыв на короткую дистанцию.
– Ты что, по делу?
– Да так, мимо шел, решил навестить.
– Говори… Стареешь ты, Петрович. Последний раз веселее был.
– Можно подумать, старость влияет на настроение. Ты, что ль, не стареешь?
– По мне не так заметно. А тебе полтинник дать можно.
– Пустые разговоры. Сколько написано на роду, столько и протяну. Я, слышь, чего говорю? Парня на Вишневке зарезали, восемнадцать лет. Знаешь чего?
– Когда?
– На днях, скорее всего, в пятницу.
– На улице?
– В хате. В восьмом доме, в пятой квартире. Комнату снимал. Студент. Вернее, поступал. Не поступил.
– Не слышал. За что?
– Откуда я знаю? Сейчас за стоху рваную пришить могут.
– Да, беспредела много. Не завидую я вам, Петрович.
– А, – махнул рукой Таничев. – Людей жалко. И убитых, и живых. Обидно, что все хуже и хуже – просвета нет. Да ладно. Ты это, крючки закинь. Вдруг где клюнет.
– Поспрашиваю. Пятая квартира? Филиппыч, что ли, дачник?
– Дачник. Знаком?
– Так, у ларька иногда словечком перекинемся.
– Он сейчас в городе зависнет. Перекинься с ним. Может, что не договаривает?
– Увижу – поспрашиваю.
– Поосторожней только. Хотя… Чего тебя учить, сам грамотный. Вот телефончик, отзвонись.
– Так где ты сейчас? В Большом доме, что ли?
– В вытрезвителе.
– Где?!
– В вытрезвителе. Там дверь такая сзади. Но лучше звони. Нечего тебе там светиться лишний раз. Все, бывай. Не забудь насчет пацана. Надежде привет.
Таничев затушил окурок и поднялся:
– Слухи пойдут. Вот и послушай.
Кивнув напоследок, Петрович вышел за дверь и вновь полез за «Беломором», но вдруг вспомнил, что забыл его на кухонном столе. Но возвращаться не стал. Плохая примета.
Постояв еще пару секунд, он быстро сбежал по лестнице в жаркий питерский вечер.
Человек, с которым он беседовал, когда-то был приговорен к расстрелу за ограбление привокзального магазинчика. Ограбление С убийством. Верховный суд заменил расстрел пятнадцатилетним заключением. Сейчас человеку было сорок.