Голая пионерка - Кононов Михаил Борисович. Страница 36

Нет, ну до чего же здорово все сошлось – как нарочно! Санька Горяев тоже питерский, с Лиговки, а как на фронт попал, так и не прогулялся больше ни разочка ни по Невскому, ни по набережным, ни к родным на Лиговку не заглянул, а письма от них, между прочим, перестал получать еще зимой сорок первого – жуть!

Вот и Чайке мог бы вполне генерал Зуков, как товарищу надежному, во всех отношениях проверенному, поручить, например, хотя бы Москву, где внутри самой большой рубиновой звезды на Спасской башне Кремля сидит сейчас товарищ Сталин, трубочку покуривает, несмотря на ночную обстановку. Или доверил бы ей какой другой стратегический объект по своему вкусу – хозяин барин. И в этой связи как раз очень удачно получилось, что звезда над Кремлем покрепче любой брони, вся рота в курсе, Сталин там как у Христа за пазухой, можно смело утверждать. Ему прямо в звезду туда и супчик горяченький, с пылу с жару, доставляют с кухни под охраной из двух часовых, на скоростном причем лифте автоматическом, с паровым специальным подогревом, чтоб не расстроился вдруг желудок от сухомятки, – очень влияет все-таки. Это москвич один рассказывал, под большим секретом, у него брат в самом Кремле работает – водопроводчик. Вот закусит вождь, отдохнет чуток – и обратно с Гитлером давай бороться. И кнопки разные там секретные нажимает у себя под столом и педалями работает, когда руки заняты, – ведь необходимо одновременно и приказы подписывать, и табачком трубку набивать, – разрывается человек, буквально, на все сто фронтов, пот со лба вытереть некогда, – и по телефону приказания срочные отдает генералам своим стоеросовым, и по телеграфу – кому как. А если какую секретную самую команду есть необходимость отдать эскренно, то он ведь и посигналить может, не сходя с места, – все той же самой своей рубиновой звездой, в которой сам и дислоцируется день и ночь: просто свет там у себя потушит – и включит обратно выключателем черненьким миниатюрным, потушит – и снова хоп! Чем тебе не азбука Морзе? Почище, чем у связистов! Причем, говорят, она этим светом рубиновым на сто километров бьет и дальше, хуже любого прожектора. Три раза подряд мигнет товарищ Сталин на всю катушку – тут уж даже самый трусливый генерал, что полгода в обороне просидел, дармоед такой, затылок себе чешет: хошь не хошь, подымай полки в наступление, причем уже никого не волнует, сколько у тебя, пораженца да растратчика, патронов осталось, да на каких пятьдесят процентов не укомплектована каждая рота, Сталину сверху видней, он уже давно за тебя подумал и все взвесил, так что не тяни резину, так и так тебе амба, любой в такой ситуации предпочтет умереть героем, чем быть расстрелянным за дезертирство и паникерство, верно? Ну, а если сигнал у кремлевской звезды одиночный, – значит, теперь отходи на заранее подготовленные позиции, как полагается, без паники, кончен бал, погасли свечи. Несмотря, что, может, уже вклинился какой не в меру ретивый маршал на вражескую территорию и гонит галопом на Берлин – шашка наголо! – нет, казачок, осади, охолони малость, пускай остальные войска подтянутся, не ломай строй, окороти свой единоличный норов, не отрывайся от коллектива, бляха-муха! Сталин нас как ведь учит? Один в поле не воин. Он-то уж знает, будьте уверочки, каким полком, какой дивизией да когда именно пожертвовать в стратегических целях, чтобы противника вконец измотать и взять в клещи фактически без потерь боевой техники.

Так и поддерживает товарищ Сталин, благодаря кремлевской сигнализации, хоть какой-то минимальный порядок в войсках, а то без него бы как дети малые давно бы все разболтались на дармовых харчах: кто в лес, кто по дрова. Ведь каждый генерал спит и видит, как он самому вражескому фюллеру лично наганом в пузо тычет, а тот уже и хенде-хох сделал прямо себе в штаны с лампасами, и лопочет без подсказки, по собственному почину: «Гитлер – капут!» Если бы не сидел товарищ Сталин так высоко надо всеми горизонтами, генералы бы давным-давно расползлись, как тараканы по кухне, – один на Японию двинет без спросу, у него с главным самураем личные счеты, другому Индия ни в чем не виноватая пока, приглянулась во сне не в добрый час толстыми своими дрессированными слонами, или там Арктика с торосами, – офицера ведь, что с них взять! А как нам потом с якутами ихними индейскими управляться, чем их кормить в плену, да где агитаторов столько набрать, чтобы всему человечеству придурочному разом всю политграмоту вбить в башку его чугунную, – как и следовало бы давно на самом-то деле, между нами говоря, – да где, кстати, разместить всех, ведь даже в самом большом зоопарке не рассадишь всех у кормушек, – это, по-ихнему, пусть сам Сталин себе голову ломает, да? Нет, товарищи дорогие, маршала-генералы лампасные, рано еще пока вас на самостоятельный жизненный путь выпускать, плохо вы Сталина читали, невнимательно. А между прочим, у него в красной книге давно записано, причем вот такими аршинными буквами, к тому же золотыми: «Не знаешь броду – не суйся в воду!» Ясно вам? Глаз да глаз за вами, как в песне нашей поется. Поэтому и приходится пожилому занятому человеку из-за отдельных несознательных товарищей день и ночь пребывать на бессменном посту, – как будто нет у него других забот, кроме вашей вшивой политической близорукости. Он-то, будьте уверочки, всех вас насквозь видит, не хуже Чайки. Потому что от разболтанности до измены один шаг – это закон. Сегодня ты портянку плохо намотал, а завтра у тебя на марше мозоль натрется, – вот ты уже и запросил у врага пощады фактически, сам и не заметил, как в предатели попал, потому что упал с дороги – и больше ни с места, хоть режь, как с Мухой самой, между прочим, в сорок первом имело место, в сентябре, при марш-броске. Санька, спасибо, на закорках ее до привала дотащил, а то так бы расстрелял командир роты – как изменника родины, он уже и наган вытащил, – строгий мужчина, справедливый, любил, чудак, отставших пристреливать, это его хлебом не корми, тем более если уже все равно человек ранен и является по сути дела из-за такой своей недисциплинированности уже вражеским диверсантом. Ведь если задерживаться из-за него, враг может запросто догнать, тогда всем каюк. Так человек, сам того не замечая, активно способствует действиям противника, осложняя собой положение всего подразделения, тем более если и патронов на всю роту пять штук – только и хватит с отставшими разобраться без шума. В общем, как ни крути, а от измены человеку никуда не уйти, всегда она в тебе наготове сидит и только часа своего ждет, чтобы наружу вылезти и подвести коллектив, – доказывай потом, что не сам себе ранил ногу мозолем, – портянку-то сам заматывал, факт, – значит, уже тогда, заматывая, планировал свое черное предательство. И никто от этого не застрахован, любой герой может в каждую секунду оказаться самым подлым изменником, а ты будешь хлебать с ним кашу из одного котелка и ничего об этом не знать, потому что он и сам о своем предательстве коллектива не догадался, только еще начала сбиваться в комок у него в сапоге портянка, а марш-бросок, может, только завтра объявят, вот и поди знай.

Но у товарища Сталина на измену нюх особый: вон сколько он генералов-изменников перед самой войной на чистую воду вывел – жуткое дело! Своими прикинулись, весь народ обмануть думали, Гитлеру продались за лишнюю пайку – вот чудаки! Смешно даже! Ведь любой бы ребенок сообразил: как тебя генералом назначили – сразу же надо идти признаваться, в тот же день буквально, – все равно ведь расстреляют, так и так, неужели же не лучше с чистой советской совестью исполнить свой долг? Нет, товарищи, рановато мы вам доверять стали, на совесть вашу предательскую понадеялись, а нутро-то у вас гнилое, как у всякого офицера. Хорошо еще, что вовремя вас раскусили. Потому что правильно, исключительно дальновидно оценил ситуацию товарищ Сталин: с вами чем хуже, тем вы лучше, это закон. Он, кстати, этот закон сам и открыл, между прочим. В красной книге так до сих пор и записано: «Лучше меньше, да лучше». Вот и приходится бедному старенькому вождю круглосуточно в дозоре дежурить, всматриваться глазом своим орлиным, где еще затаился враг, откуда ждать как можно скорее удара предательского в спину. И в этой связи лучше уж пусть поменьше вас, военспецов, останется на солдатском горбу, да только лучших мы согласны до самой победы на закорках тащить, раз уж так полагается, что без генералов все-таки воевать не положено. Хотя, если честно, лучше бы их всех на всякий пожарный случай без канители уничтожить, как класс – больше бы толку было, порядку больше. А в качестве спеца на все бы фронты вполне хватило одного-единственного генерала Зукова – где еще мирового такого найдешь? Он бы за всех управился, будьте уве-рочки. Если уж невидимым способом командовать насобачился так ловко всеми наличествующими чайками в одиночку, – еще не считая, заметьте, тех войск, которые и невооруженным глазом увидит любой дурак, – уж вдвоем-то со Сталиным они бы до каждого рядового бойца довели бы любой приказ, хотя бы даже и самый эскренный, факт. Так бы и поделили между собой обязанности: товарищ Сталин один всех видит повсеместно через оптическую свою звезду Кремля, а генерал Зуков команды его и приказы доводит до каждого, поголовно, современным невидимым средством ведения войны. Вот бы и настал у нас новый полный порядок и с боеприпасами, и с резинками для трусов. Да и, кстати, Мухе бы какое облегчение – без никаких лейтенантов сопливых, да капитанов суковатых, да полковников жирных и остальных горе-вояк. Удивительно даже, как это до сих пор Сам не додумался, сколько бы он Мухе времени сэкономил для ночных рейдов таким справедливым решением, да и себе бы нервы поберег, что немаловажно для кадрового командира. Ведь видит же прекрасно, всех и каждого наблюдает из стратегической своей звезды – для того и посажен в нее. Сам же себя фактически и назначил самым единственным всеясновидящим насквозь, на страх всем врагам поголовно – и нашим генералам, и гансовским одновременно. Причем ни карта ему там, в звезде, не нужна, ни компас – все видно и так, на все четыре стороны горизонта. Не выходя из прозрачной рубиновой штаб-квартиры, товарищ Сталин наблюдает через мощные оптические перископы территориально всю Европу, – как на ладони, вплоть до самого рейхстага включительно. При этом вокруг его любимого наблюдательного пункта для охраны целых сто штук скоростных истребителей высшей марки круглосуточно барражируются, у каждого по три пушки, да по пять пулеметов автоматических в придачу, еще и с трассирующими пулями, между прочим. Побарражируются, побарражируются – и садятся на Красной площади передохнуть, а вместо них пока другие сто барражируются, пока бензину хватит. Так у них и вертится колесо без передышки. Потому-то в песне народной любимой и поется: «Любимый город может спать спокойно!» Так что в Москве и без Чайки налажена у Сталина оборона, будьте уверочки. Это уж если мы заговорили, почему да отчего Чайке лично поручена все ж таки не Москва, как ни странно. Потому и не Москва, как видите, что именно как раз Ленинград у нас, наоборот, к сожалению, слабое звено. К тому же – узкое место, как говорится. Во-первых, в блокаде уже второй год: специально, кстати, сам товарищ Сталин придумал для ленинградцев эту стратегически необходимую блокаду, чтобы связать Гитлеру все руки, а заодно и сковать его главные силы, чтоб на столицу не поперли всем колхозом. Не Москву же под удар подставлять, в самом-то деле, вы что, товарищи, в своем ли уме? А кем-то надо пожертвовать, это закон такой в стратегии, иначе война будет нечестная, не по правилам, и все перепутается и на фронте, и у самого Сталина в голове: правила одни на всех, и надо держаться в рамочках, соблюдать. Если хочешь пользоваться авторитетом, хотя бы даже в глазах противника, надо ему обязательно бросить кость, как говорится. И в этой связи хочется подчеркнуть, что ведь и с любой самой злой собакой так же: если не бросить ей косточку, когда в сад к ней за яблоками лезешь, обязательно лай подымет, а может и цапнуть основательно и бесповоротно. А на войне ведь все как в жизни: кто не рискует – тот не пьет шампанское, как у нас в народе говорят. Думал-думал товарищ Сталин, какую кость Гитлеру фашистскому кинуть, – и пал его выбор на Ленинград. Это единственно правильное решение, товарищи! Уж кто-кто, а Питер-то выдержит, факт. В Питере фактически почему-то самый сознательный пролетариат в данный момент собрался, давно замечено. Выдюжит, не подведет страну. Еще в революцию доказал всем, на что способен, – если его, конечно, как следует воодушевить и цель святую политически грамотно указать, как полагается. Хотя это не Москва, верно, ни тебе Кремля непробиваемого на случай вражеского прорыва обороны, ни блиндажей да дзотов рубиновых в небе, откуда можно гансов, на худой конец, хотя бы смолой кипящей поливать, как в старину принято было при подобной нахальной осаде. В Питере-то фактически опорных пунктов обороны – один-разъединственный ленинский броневик у Финляндского вокзала. Тяжелое, в общем, сложилось положение, давайте уж правде в глаза смотреть, здесь ведь стукачей нет, кажется. Очень тяжелое, исключительно. Вплоть до того, что если бы еще и в газетах вражеские диверсанты – для полной уже паники – тоже, как и в снах Мухиных иногда, распространяли беспрепятственно клевету и пораженческую дезинформацию, Чайка давно бы уже крылья опустила. Да и любой бы на ее месте после подобных снов решил бы втихомолку, что защитники города Ленина совсем уже дошли до ручки в разрезе комплекции организма и едва на ногах держатся, да и то только те, которые в живых остались, о других вообще говорить даже не хочется. Ведь когда идешь над ленинградскими улицами на бреющем полете, когда заглядываешь, невидимая, в окна, к собственному родному дому подлетая, – а то и сквозь стены взглянешь ненароком, как само собой частенько случается во сне, – такое иной раз заметишь положение дел, что засомневаешься волей-неволей, в каком же ты, чудачка, сне все-таки находишься в данном случае: в стратегическом, боевом, или же, наоборот, в самом обыкновенном, человеческом, и даже хуже того, в пораженческом и паникерском. Вальтер Иванович предостерегал в свое время: «Летишь, Мухина, сама не знаешь, куда!» – не слушала, мимо ушей пропускала, а теперь и посоветоваться на этот предмет не с кем, любой ведь сразу доложит кому положено, какие у тебя в голове мысли враждебно-пораженческие, с явной предательской подоплекой и волчьим единоличным нутром. Хорошо еще, что хоть газеты ленинградские иногда в руки попадают, только оттуда правду о жизни в городе и узнаешь.