Тегеран 1943. На конференции Большой тройки и в кулуарах - Бережков Валентин Михайлович. Страница 3

— По-видимому, — рассуждал Миллер, — не обойтись без проблемы Турции. Восток и в особенности турецкие проблемы — моя специальность. Пожалуй, в этой связи я могу быть полезен.

Я согласился, что предположения профессора, видимо, правильны.

Миллер продолжал:

— Для нас сейчас было бы выгодно, если бы Турция вступила в войну на стороне антифашистской коалиции. Трудно, конечно, сказать, в какой мере турецкая армия готова к активным военным действиям, но дело даже не вэтом. Мне кажется, что самый факт объявления Турцией войныГермании имел бы немалое политическое и стратегическое значение. Это сделало бы уязвимыми позиции гитлеровцев на Балканах. Союзники могли бы воспользоваться турецкой территориейдля создания своих баз, особенно авиационных, с которыхможно было бы подвергать бомбёжке немецкие позиции врайоне Эгейского моря и па Балканах. Хотя это будет не так-то легко, всё же можно попытаться побудить Турцию вступить в войну.

— Вы так думаете? — спросил я.

Миллер немногопомолчал, взял бутылку, в которой ещё оставалосьнемного пина, долил в рюмки. Отхлебнув, провёл языком поверхней губе. Потом не спеша ответил:

— Полагаю, что турки все ещё не уверены, проиграет ли Гитлер. Они Поятся просчитаться.Думаю, история признает, что нейтралитет Турции сыграл спою положительную роль в этой войне. Ноее нейтралитет имел различные нюансы. Когда в 1941, а затем летом 1942 года гитлеровцы глубоко вклинились внашу страну идаже подошли к Кавказу,турки старались делать так, чтобы их нейтралитет был больше приятен немцам, чем нам. Вспомните хотя бы дело Павлова и Корнилова…

Сейчас, вероятно, уже мало кто помнит о деле Павлова иКорнилова, но тогда оно наделало много шума. Эта история была весьма показательна для позиции Турции. В первые недели войны гитлеровской Германии против Советского Союза Турция всячески подчёркивала свой строгий нейтралитет. Это было, в частности, видно и по отношению турецких властей к советской колонии, возвращавшейся из Германии в июле 1941 года на родину через Турцию. Ей были оказаны все знаки внимания.

Стоит также отметить, что в то время германские военные лётчики, совершавшие вынужденную посадку на территории Турции, сразу же интернировались. Турецкая пресса давала сравнительно объективную картину обстановки на советско-германском фронте.

Турки, надо полагать, очень опасались германского вторжения. Для таких опасений были веские основания. В первые дни воины вруки советских войск попали оперативные карты и детальные планы германского нападения на Турцию. Советская пресса опубликовала эти «сверхсекретные» гитлеровские документы, а советский посол в Анкаре Виноградов подробно информировал об этом турецкое правительство.

В те днигенеральный секретарь турецкого министерства иностранных дел Нумал Менеменджиоглу часто приходил к Виноградову «поиграть в шахматы». Неторопливо передвигая фигуры, Менеменджиоглу не упускал случая подчеркнуть решимость Турции соблюдать строжайший нейтралитет, а вслучае необходимости даже защищать егос оружием в руках. Но по море продвижения германских войск в глубь советской территории позиция Анкары сталаменяться.

Стало известно, что интернированные в Турции германские лётчики потихоньку возвращаются в рейх. Турецкая пресса все шире воспроизводила геббельсовскую пропаганду, отводила все больше места победным реляциям гитлеровского верховного командования. Кульминационным пунктом тенденции к заигрыванию с гитлеровским рейхом и было пресловутое «дело Павлова иКорнилова».

Всё началось с того, что 24 февраля 1942 года на бульваре Ататюрка в Анкаре, неподалёку от здания германского посольства, взорвалась бомба. Каждый, кто хоть немного знал повадки нацистов, без труда распознал в этом взрыве их грубую провокацию. Но турецкие власти тогда сделали вид, что не понимают этого. Более того, они подхватили сфабрикованную Берлином версию, согласно которой «красные агенты»будто бы пытались совершить покушение на германского посла в Турции фон Папена. В подтверждение геббельсовской версии турецкая полиция арестовала двух советских граждан — Павлова и Корнилова, предъявив им вздорное обвинение. Судебный процесс длился с 1 апреля по 17 июня 1942 года. Турецкая и гитлеровская пресса подняла вокруг него невероятную шумиху. Павлов и Корнилов блестяще и стойко защищали себя (для консультаций и организации их защиты в Анкару был послан советский следователь и криминалист Лев Шейнин). С первых же дней процесса стало ясно, что оба они абсолютно непричастны к взрыву на бульваре Ататюрка. Но турецкие власти осудили их на 20 лет тюрьмы каждого. При этом в Анкаре пеклись вовсе не о торжестве правосудия, а старались угодить гитлеровцам, имевшим в то время успехи на советско-германском фронте.

Когда германское продвижение в глубь Советского Союза застопорилось и советские войска стали гнать гитлеровцев на запад, а в особенности после разгрома армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом анкарские политики стали менять тон. Они давали понять, что дело Павлова и Корнилова может быть пересмотрено (8 августа 1944 года Павлов и Корнилов были освобождены из анкарской тюрьмы). Турецкое правительство заявляло, что хотело бы улучшить советско-турецкие отношения. К осени 1943 года, после летних поражений Германии и освобождения Киева, турки все более заигрывали и с нашими западнымисоюзниками, давая понять, что их симпатии на стороне антигитлеровской коалиции.

Казалось, существовала реальная возможностьвступления Турции в войну на стороне союзников. Но в действительности это произошлогораздо позже.

ПАССАЖИРЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ АВИАЛИНИИ

На рассвете мы снова отправились через заросли нефтевышек на аэродром. День обещал быть хорошим. Безоблачное небо уже блестело на востоке яркими красками. У аэровокзала нас ждал самолёт, пожалуй, единственной в то время советской международной авиалинии Баку — Тегеран. Она обслуживалась двухмоторными самолётами, отлично оборудованными внутри. В звуконепроницаемом салоне стояли в два ряда мягкие удобные кресла с высокимиспинками, сверху затянутыми белоснежными чехлами. Команда состояла из военных лётчиков, облачённых в парадную офицерскую форму с блестящими золотыми погонами. Они казались особенно нарядными, так как в Москве командный состав носил полевые зелёные погоны с едва заметными знаками различия.

Изящная отделка самолёта, парадная форма экипажа, лучи солнца, мягко струившиеся сквозь иллюминаторы, — всё это создавало праздничное настроение. Вскоре после того как машина поднялась в воздух, к нам в салон (кроме нас с Миллером было ещё четверо военных) вошёл один из членов экипажа, который, выполняй роль стюардессы, рассказал, на какой высоте ис какой скоростью мы летим, какая за бортом температура, когда, прибудем в Тегеран. Немного позже он снова появился, неся поднос с шестью чашечками чёрного кофе. Послевчерашнего дня в обледенелом, холодном самолёте всё это казалось сказкой.

Сначала летели вдоль побережья Каспийского моря, потом над бурыми горнымискладками Иранского Азербайджана, миновали Тавриз, окруженныйроссыпью глинобитных домиков. Солнце яркоосвещало все вокруг, и под нами намногие десятки километров лежала иранская земля. В полдень мы уже подлетели к Тегерану, который с птичьего полёта выгляделочень красиво. Правильные квадраты городских кварталов,большие зелёные массивы, проспекты, отороченные кромкойдеревьев. — вся эта картина как-тоне вязалась с моим представлением об этом восточном городе, имевшем, как казалосьс воздуха, вполне европейский вид. Впрочем, минареты мечетей весьма убедительно напоминалио том, в какой части света мы находимся. Слева от раскинувшегося в долине города виднелся горный массив. Это — дачный район иранской столицы. Здесь расположены загородная шахская резиденция ивиллы местной знати.

Выйдя из самолёта натегеранском аэродроме,мы внезапно очутились как бы в разгаре лета. Прогретый солнцем воздух ласкал лицо. После заснеженной Москвы необычно выглядели деревья с пышной листвой. Пришлось спешно снять не только пальто, но и пиджак, расстегнуть ворот рубашки.