Обыкновенная прогулка - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 19

Неопровержимым остается тот факт, что неопознанные летающие объекты, они же «летающие тарелки», стали всерьез досаждать землянам около четырех десятков лет назад, когда их впервые увидел небезызвестный американец К. Арнольд. С каждым годом их становится все больше и больше. Их видят не только невооруженным глазом, но и на экранах радиолокационных станций. Они мешают летать гражданским самолетам землян. Они заставляют по тревоге подниматься в воздух военные самолеты землян. Они наводят страх на пилотов своими эволюциями, резкой сменой направления движения, преследованием, лобовыми атаками и наконец дошли до того, что стали по ночам с пятидесятикилометровой высоты освещать сверхмощными прожекторами наши дома, мешая нам как следует отдохнуть перед трудовым днем. Они настолько заполонили небо, что мы уже почти не обращаем на них внимания, как не обращаем внимания на голубей, ворон и падающие из космоса станции «Скайлэб» и метеориты.

Они приелись, они стали неотъемлемой приметой нашего существования, можно сказать, его атрибутом. Они больше не являются темой разговоров. Ими занимаются комиссии, деятельность коих никого особенно не интересует.

Они стали б ы т о в ы м и летающими тарелками.

Что они такое? Летательные аппараты, сгустки пока неведомых нам полей, локальные возмущения континуума, проекции, передаваемые на Землю аппаратурой инопланетного космического зонда, что давным-давно болтается где-то в районе Марса и забавляется, как известно, созданием пресловутого радиоэха? Чисто земные, еще не изученные феномены нашей многострадальной атмосферы?

Безусловно, лестно тешиться мыслью, что за нами наблюдают с других планет. Если наблюдают – значит, мы интересны! Нас уязвляет, конечно, отсутствие каких-либо попыток контакта, но ведь и мы не ищем контакта, скажем, с крапивой или кузнечиками, и не потому что считаем их глупее себя, а потому что нам и в голову не приходит попытаться вступить с ними в контакт. Возможно, Инопланетный Разум видит в нас не более чем любопытное (а может быть и не очень любопытное) явление природы и в его инопланетную голову даже случайно не приходит мысль выстроить из своих летающих в нашем небе тарелок теорему Пифагора и подождать нашу ответную реакцию.

Жаль. Уж мы бы ответили...

Мы с возмущением гоним от себя мысль о том, что сонмы неопознанных объектов могут оказаться не более чем порождением чисто наших земных условий, мы лезем в недра веков и выуживаем все новые и новые сведения о палеоконтактах, о допотопных посещениях (или палеовизитах, как теперь модно говорить), мы находим следы этих посещений где только можно и даже нельзя, и с радостью поднимаем их на щит, мы роемся в библейских текстах и древнеиндийских сказаниях, мы истолковываем на удобный для нас лад наскальную живопись, мы приспосабливаем к потребностям нашей мечты Баальбек и остров Пасхи, пустыню Наска и плато Тассили.

А какие удары приходится выдерживать мечте! Пали Баальбек и Тассили, получили свое объяснение птицы, рыбы, пауки, ящерицы и прочие животные пустыни Наска. Чисто земное объяснение. Послушайте.

«Древние обитатели пустыни Наска создавали их для своих богов или душ умерших родственников. Это вполне правдоподобно, так как такие же изображения животных и птиц встречаются и на сосудах, которые они клали вместе с покойниками в могилу».

Обидно? Обидно. Хотя здесь можно и поспорить.

Следом с грохотом рухнула еще одна гипотеза. Гипотеза убеждала в создании неземными скульпторами каменных идолов острова Пасхи, убеждала на том основании, что никакие человеческие силы не могли бы доставить восьмидесятитонных гигантов от карьера до места установки. «Деревянные валки», – возражали оппоненты. «Где вы видите на острове деревья?» – ответствовали сторонники инопланетных ваятелей.

И что же вы думаете? Нашли-таки деревья! Добрались до дна кратерного озера и обнаружили тьму-тьмущую древесной пыльцы, неумолимо свидетельствующей о наличии в прошлом густых «пасхальных» лесов.

Непонятно, правда, почему они исчезли – но ведь это уже совсем другой вопрос. А не так давно, как известно, и без всяких валков поволокли идолов. В порядке эксперимента.

И так за что ни возьмись.

Бросились в противоположность, дошли до объявления нашей уникальности во вселенских масштабах, приуныли и вроде бы смирились и перестали роптать, на самом деле, конечно, ни на мгновение не допуская мысли о том, что мы одиноки во Вселенной.

И как же парадоксально все-таки мы устроены! Атакуемые полчищами летающих тарелок, мы заявляем, что у нас слишком хорошее зрение для того, чтобы видеть их, а когда летающая тарелка в конце концов падает в лужу перед нашим носом, забрызгав брюки, грозим кулаком в сторону ближайшего посудного магазина или точки общепита.

И все-таки верим в пришельцев, ждем их и давно уже заготовили сотни вариантов приветственных речей в честь Посещения.

А Посещение-то, возможно, давным-давно уже состоялось. Мысль не новая, но не всегда не новое значит – неверное. Ждем кораблей, порхающих с небес на площади наших городов, предвидим мудрых, ясноглазых, большеголовых, несущих Знание – а на деле все, быть может, гораздо проще.

Про Одинцова никогда не слышали? Так послушайте, это ведь не выдумки, это правда. Вот только доказать он ничего не может. Поначалу пытался: ходил, говорил, убеждал, письма писал, а потом махнул рукой и продолжает в свободное время разводить аквариумных рыбок. А что ему остается делать?

И так вот всегда: уставимся в небо, ждем не дождемся какой-нибудь там кометы Галлея и не замечаем того, что буквально под носом пролетает. А ведь если разобраться: что нам в этой самой комете Галлея вкупе со всякими там «Де Кок – Параскевопулос» или «Швассман – Вахман 1»?

Под ноги надо внимательней смотреть. По сторонам.

Ну ладно, об Одинцове. Пока Эдгар ищет вход во двор магазина «Детский мир». А то ведь так можно до бесконечности.

Остановимся.

Потому что шоссе блестело в свете фар, как рыбья чешуя, и «дворники» на ветровом стекле неустанно занимались утренней гимнастикой. Сквозь мелкий дождь расплывчато светились квадраты окон у дороги – возникали впереди неясным сиянием и уносились назад, словно кто-то тащил их на веревочке. Равномерный гул мотора гипнотизировал, настойчиво предлагая продолжить прерванный, самый сладкий утренний сон, и Одинцов постоянно до слез зевал, не отрывая, однако, взгляда от предательски скользкого асфальта. Встречные грузовики, презрительно фыркая, обдавали его «Москвич» синим дымом и бежали дальше по своим трудовым делам, уверенно налегая на дорогу огромными колесами.

Паршивенькое серое утро робко старалось растолковать нахальной ночи свои права, пока, правда, без особой надежды на успех, поэтому Одинцов чуть не проскочил мимо человека, махнувшего рукой с обочины. Одинцов затормозил и принялся выполнять очередной затяжной зевок. Когда он кончил зевать и протер глаза, оказалось, что попутчик уже шуршит плащом, устраиваясь сзади.

– До Москвы?

– Да, – не сразу отозвался попутчик, перестая шуршать и затих.

«Москвич» вновь набрал скорость и погнался за отступающей ночью, а Одинцов, рассудив, что разговор – лучшее средство прогнать сонливость, приступил к универсальной метеорологической увертюре.

– Погодка-то, а? – бросил он первые слова на конвейер разговора. – Через месяц, глядишь, заметет.

Он сокрушенно покачал головой, подумав о гололеде и вероятном резком скачке кривой на графике дорожно-транспортных происшествий. Попутчик молчал. Одинцов бросил взгляд в зеркальце и обнаружил, что тот съежился в уголке, подняв до ушей воротник плаща.

«Иностранец, что ли?» – удивился Одинцов, разглядывая смуглое длинноносое лицо и поспешно перевел глаза на дорогу – при такой видимости, да в дождь зевать не положено, а то мигом кувыркнешься в кювет. Как сосед Петр Федотыч. Не успел обзавестись «Жигулями» – красивой малиновой машинкой, игрушкой, да и только – как загремел и колеса вверх. Сам, слава Богу, отделался синяками, но машина, малиновая игрушка, ой-ей-ей!..