Станция Солярис - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 23
Я надел наушники и повернул тумблер. Наушники тотчас наполнились размеренным шумом, подобным шуму прибоя, и ритмичными стуками. Это раздавалось в них дыхание черной Афродиты и спокойное биение ее сердца. Наушники я надел специально, не желая, чтобы Хари тоже слышала эти звуки – ведь они могли прекратиться, как только ракета преодолеет первую тысячу километров от поверхности Соляриса, уйдя выше той орбиты, по которой она обращалась вокруг планеты, когда в ней находилась Хари…
Задав предполагаемую траекторию полета, я дождался, пока компьютер закончит расчеты, и произнес в микрофон:
– Внимание, запуск через тридцать секунд.
В наушниках по-прежнему слышалось все такое же размеренное дыхание и неторопливые удары сердца – Афродиту совершенно не волновало то, что сейчас она покинет Станцию и устремится в космос; к этим звукам добавилось попискивание стартового реле. Я отчетливо представлял себе, как сменяют одна другую зеленые светящиеся цифры в окошечке приборной панели ракеты, застывшей по ту сторону защитного экрана.
Такие же цифры мелькали на моем мониторе.
…Пять… четыре… три…
Резкий щелчок открывшихся заслонок заставил Хари вздрогнуть. Спустя мгновение ракета, подталкиваемая языками пламени, с гулом устремилась вверх, скользнула в серебристую воронку выбрасывателя – и исчезла.
Удаляющийся гул сменился гудением компрессоров. Афродита покинула
«отчий дом»…
Из наушников в мою голову врывался шум участившегося дыхания и частый-частый грохот, который, казалось, был слышен во всех помещениях Станции – та, что уносилась от нас в пустоту, попала под пресс стартовых перегрузок. Но я был уверен, что с ней ничего не случится. ПОКА ничего не случится.
Дело было сделано и теперь оставалось только ждать. Я знал, что когда в наушниках воцарится тишина – без следа развеется моя последняя надежда, как уже развеялся дым на стартовой площадке. Я гнал от себя эту мысль, но почти не сомневался, что так оно и будет – через пять часов или же через сутки, – но непременно будет. И все-таки продолжал надеяться.
Оставалось только ждать…
Я снял наушники и отключил микрофон. И сказал стоящей рядом Хари:
– Все. Нам здесь больше делать нечего.
Я собирался вернуться сюда не раньше, чем через сутки, а то и больше.
Пусть надежда продержится еще хоть немного.
Мы уже подходили к круглому расширению нашего коридора, когда дверь комнаты Снаута открылась и он появился на пороге, одетый в неизменный черный свитер и полотняные штаны. Лицо его было опухшим, глаза казались узкими щелочками. Я невольно замедлил шаги – мне совершенно не хотелось объясняться с ним.
– Не спится? – сиплым голосом спросил Снаут. Его подозрительный взгляд перескакивал с меня на Хари и обратно и наконец окончательно остановился на мне. – Откуда идете, Кельвин?
– Так… – я пожал плечами. – Побродили немного.
– Побродили, – медленно повторил Снаут и прищурился так, что глаз его стало совсем не видно. – Ты знаешь, Кельвин, что старт ракеты со Станции сопровождается довольно значительной вибрацией? И меня только что разбудила такая вибрация. Зачем ты запустил ракету?
– Это что – допрос? – осведомился я.
– Нет, Кельвин, это выяснение. Тебе не кажется, что нас здесь осталось совсем немного? – он усмехнулся – одними губами, глаза его продолжали пристально смотреть на меня. – Ты да я, да мы с тобой. И я хотел бы быть в курсе.
– Хорошо, Снаут. Будь в курсе. Я продолжаю экспериментировать.
– Ага-а, – озадаченно протянул Снаут и посмотрел на Хари. – Что-то я не совсем…
Он не успел договорить, потому что Хари неожиданно шагнула вперед и выпалила:
– Он усадил в ракету ассистентку Гибаряна! – Она повернулась ко мне, добавила умоляюще: – Прости, Крис, но я не могу… – и вновь обратилась к пораженному Снауту: – Такой эксперимент действительно был разрешен?
Снаут крякнул и крепко потер ладонью помятое лицо. Вид у него был совершенно оторопелый.
– Да, я отправил ассистентку Гибаряна, – быстро сказал я. – Это то, о чем мы говорили, Снаут. Переменный режим полета как средство вывода из депрессии. Стопроцентной гарантии, конечно, нет, но надо пробовать все способы. Ведь так, Снаут?
– Да-да, конечно, – Снаут, кажется, понял меня. – Без экспериментов мы будем топтаться на месте, а мы и так слишком долго топчемся на месте. – Он взглянул на Хари: – Кельвин знает, что делает. И на такой эксперимент получено разрешение, так что все в порядке.
– Прости, Крис, – растерянно повторила Хари. – Я, наверное, совсем глупая… Прости…
– А мы смогли бы провести еще один? – спросил я Снаута, не глядя на нее. – Тот, что я задумал вместе с Сарториусом. Мы сможем справиться без него?
– Думаю, что да, – как-то отстраненно ответил кибернетик. – Там нет ничего сложного. Но, надеюсь, не прямо сейчас?
– Нет, не сейчас.
На некоторое время наступило молчание, какое-то неловкое молчание. На душе у меня было так тяжело, что хотелось выть.
– Я бы сейчас выпил, – задумчиво произнес Снаут. – Ты не выпьешь со мной, Кельвин?
– Да, – сказал я. – Да!..
10
Что-то теплое и мягкое прикоснулось к моему лбу, скользнуло по щеке – и серые призраки отпрянули от меня и разлетелись в разные стороны, медленно растворяясь в серой пустоте. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу в собственной постели. Голова была тяжелой, но не болела.
Комнату пронизывал свет красного дня.
– Наконец-то проснулся, – сказала Хари и убрала руку от моего лица.
Она сидела на стуле возле кровати и на ней вновь был полосатый халат.
Самое странное – я совершенно не помнил, как раздевался и ложился в постель.
– Я уже думала, ты решил никогда не просыпаться.
Было в окружающем какое-то несоответствие, только я никак не мог понять – какое. Оглядев потолок и стены, я задержал взгляд на окне и наконец сообразил: снаружи господствовал красный день. Вновь красный день! Неужели я так долго спал?
Снаут… Что-то заворошилось в моем сознании, щелкнул какой-то внутренний переключатель – и все встало на свои места. Снаут.
Обжигающий горло спирт, который мы запивали прохладительным напитком.
Довольно сумбурный разговор в присутствии Хари, в котором, однако, – это я теперь помнил точно – ни я, ни Снаут не сказали ничего лишнего; абстрактный был разговор, полный полунамеков, которые понимали мы со Снаутом, но не могла бы понять Хари. И чем больше мы с ним пьянели, тем больше полунамеков позволяли себе. Потом – снотворное. Это уже позже, когда я распрощался со Снаутом и отправился в свою кабину.
Кажется, Хари еще поддерживала меня за локоть, а я отстранял ее руку и старался идти самостоятельно… А дальше? Уж не она ли меня раздела и уложила? А почему бы и нет – с ее-то поистине нечеловеческой силой…
Взглянув на Хари, я решил не уточнять все эти детали и сказал:
– Да, выспался я неплохо.
Она молча кивнула, встала и отошла к окну, повернувшись ко мне спиной… Моя неотлучная тень…
«Ты ни в чем не можешь упрекнуть себя, Кельвин», – сказал Снаут в нашем не очень связном разговоре, имея в виду то, как я обошелся с «гостьей» Гибаряна.
«Гостья» Гибаряна! Существует ли еще «гостья» Гибаряна?..
Я вскочил с кровати и начал поспешно одеваться – моя одежда была аккуратно сложена на стуле. Хари обернулась и я ответил на ее вопросительный взгляд:
– Мне нужно на ракетодром. Узнать, как там… ассистентка.
– Ты прости, Крис… Я опять полезла не в свое дело… в который раз…
– в ее голосе звучало раскаяние.
Господи, лучше бы мне было не просыпаться, никогда не просыпаться!
Лежать на дне черного колодца, забыв о самом себе, забыв о Земле, Солярисе и океане… забыв о ней… Любовь ли это? Или чувство вины и скорбь по так рано и нелепо ушедшей? Чувство вины…
Мертвые должны оставаться мертвыми… чтобы мы, живые, могли любить их…
Меня передернуло. С третьей попытки попав в рукава куртки, я направился к двери. Оглядываться не было необходимости – ну куда могла деться твоя собственная тень?