Зверь из бездны - Корепанов Алексей Яковлевич. Страница 26

«Он стоял на краю обрыва и задумчиво смотрел вниз, на россыпь больших плоских камней, покрытых фиолетовыми пятнами лишайника. Над обрывом нависали разлапистые ветви альбасосен; их длинные зеленые иглы плотно прилегали одна к другой, словно были старательно причесаны каким-нибудь заботливым духом этих мест. Сосны дружным широким потоком стекали к обрыву с длинного пологого склона. За склоном, вдалеке, закрывая прозрачное небо, застыли горы. Зеленый пояс сосен обрывался на полпути к вершинам, и выше господствовала серость лишенных растительности скал. Длинные снежные языки нарушали своей белизной серое однообразие, а в вышине, на вершинах, царил сплошной белый цвет – цвет льда и снега, цвет чистоты и незапятнанных надежд, добрых замыслов и благородных побуждений.

По другую сторону обрыва, за россыпью камней, сосны постепенно редели, разбегались по склону, плавно ускользающему вдаль, в тихую сонную долину, где уютно устроился городок с ровными неширокими улицами и аккуратными домами в окружении садов.

Спокойное солнце сияло в прозрачной голубизне – яркий цветок на небесных полях. Пропахший хвоей воздух был неподвижен, но сосны еле слышно шуршали, словно вели бесконечный разговор.

«Почему меня так тянет сюда, к этому обрыву? – думал он, не в силах отвести взгляда от лежащих внизу камней. – Почему постоянно хочется, раскинув руки, упасть в пустоту, рассечь телом прозрачный воздух, но не взмыть, не воспарить к далекому небу, а рухнуть на камни и остаться там навсегда, в безлюдье и безмолвии?..»

Он знал, что тяга эта не случайна, он знал, что подчиняется пророчеству неведомого Голоса и рано или поздно сделает шаг в пустоту. Как Славия…

И в который раз он пересилил себя и отшатнулся от края обрыва. Поднялся вверх по склону, ступая по мягкому покрову сухих сосновых иголок – их бурый ковер был с детства знаком ему, – сел у шершавого ствола и обхватил руками поднятые колени.

Над горами и долиной распахнула необъятные крылья тишина, и в тишине перешептывались, перешептывались, перешептывались альпийские сосны Альбатроса.

Он был на Альбатросе восьмые сутки. Жил в родительском доме, в той самой комнате, которая когда-то была его комнатой, и где до сих пор сохранились его детские игрушки. Он вставал по утрам и уходил в горы или бродил по долине, или просто сидел у окна или на веранде, глядя на снежные вершины далеких Альп. Делать ничего не хотелось, и думать тоже. Вообще ничего не хотелось. Даже навестить двух своих чудесных дедов – Леонардо и Валентина. Постоянно тянуло к обрыву, словно там, на покрытых лишайником камнях, ожидало его какое-то чудесное преображение.

Родители, чувствуя его состояние, не докучали расспросами; им было достаточно того, что их сын наконец-то вернулся. Надолго ли? Они не решались спрашивать, а он ничего не говорил, потому что и сам не знал.

Возможно, теперь это зависело и не от него…

Оставив Станислава Лешко на Серебристом Лебеде, он вернулся на Соколиную и, не заезжая домой, направился в Унипол, к Кондору. И с ходу, без всяких объяснений, попросился в отпуск. Вероятно, вид у него был такой, что Кондор не стал ни о чем расспрашивать, только уточнил: «Надолго, Лео?» Он в ответ пожал плечами. «Где тебя искать в случае чего?» – «На Альбатросе, у родителей», – ответил он. Его действительно тянуло домой. Как перед смертью – повидаться в последний раз…

Он даже не встретился со своими парнями, не похлопал по плечу Валентина. Заехал домой, побродил по тихой квартире, собрал вещи, положил в карман аудиту Славии. Потом на прощание посидел в кафе «Якорь на дне», послушал «Альбатроса» в исполнении Джулио Понти. Бесцельно поездил по улицам Кремса и направился в нуль-порт.

И вот – Альбатрос, тихий городок в предгорьях Альп, родной дом, отец и мама… Поросший соснами склон… Обрыв… Пустота… Камни внизу…

Неужели сбудется пророчество?

Он резко встал с подстилки из сосновых игл и размашисто зашагал по склону вдоль обрыва к тропинке, ведущей вниз. Тропинка вливалась в дорогу, а дорога шла в городок, старая дорога, по которой давно почти никто не ездил; новая зона туризма находилась далеко в стороне.

«Не выйдет! – думал он, яростно расталкивая ветви сосен. – Ничего у вас не выйдет! Не дождетесь моей смерти! – Он и сам не знал, кого имеет в виду. – Да, те, на Лебеде, оказались слабаками, подчинились неведомой силе и сами оборвали свою жизнь. Но со мной такое не пройдет… Я Леонардо-Валентин Грег, слышите, вы? Я сильный, я не поддамся! Отдышусь немного – и за работу. Ничего у вас не получится, как ни старайтесь!..»

Он почти бежал, заставляя себя не глядеть в сторону обрыва. Выбрался на тропинку, смахнул с брюк сухую хвою и, успокаиваясь и замедляя шаги, пошел к городку.

На чистых улицах было тихо и безлюдно. Почти все жители городка каждое утро уезжали в расположенный неподалеку большой город Вифлеем и возвращались только к вечеру. Городок превратился в место проживания и отдыха, хотя раньше здесь все было по-другому; Грег помнил это – ведь на улицах, по которым он шел сейчас, прошло его детство. А теперь даже школы не было в городке.

Пройдя по дорожке мимо ветвистых яблонь, он открыл дверь двухэтажного дома с верандой, протянувшейся через весь фасад на уровне второго этажа. Поднялся по лестнице в свою комнату, сел в кресло-качалку у окна, выходящего на горы, и закрыл глаза. Он вдыхал знакомые запахи детства, которые, оказывается, не выветрились за долгие годы, он вспоминал себя – и сердце его сжималось от какого-то горьковато-сладкого щемящего чувства, имя которому – память…

В этом чувстве можно было захлебнуться, утонуть, в это чувство можно было уйти без возврата, погрузиться в него, как в бездну… унестись за пределы действительности… раствориться в нем… Его нельзя было надолго впускать в сердце. Грег знал, чем грозит такое отрешение, поэтому, глубоко вздохнув, открыл глаза. Прямо перед ним было окно. Вдали виднелся поросший соснами склон, и проходила через склон скрытая деревьями роковая черта – край обрыва. Этот край, эта роковая черта даже отсюда тянула к себе, хотя обрыв нельзя было увидеть из комнаты окруженного садом дома, из комнаты, пропитанной запахами детства. Грег чувствовал ее, роковую черту, постоянно чувствовал ее…