Плацкарт - Козлов Владимир Владимирович. Страница 26

– Вы вообще ложиться не будете? – спросил я.

Она вытащила левый наушник.

– Вообще ложиться не будете?

Она резко мотнула головой.

– Нет. Я никогда не сплю в поездах. И раньше уснуть не могла, а после аварии – и тем более. Нога начинает ныть – почему-то, именно в поездах. – Она нажала на плеере кнопку «stop», вытащила второй наушник. – А вы из Москвы, или там работаете?

– Работаю. Уже скоро полгода.

– А я уже больше двух лет, как в Москве. У меня там раньше жил дядя – я поехала к нему, чтобы лечиться после аварии. Он был богатый, фирма своя. Продажа автомобильных масел. Я сначала жила у него, а теперь квартиру снимаю…

– А можно – мы будем на ты?

– Да, конечно. И заодно познакомиться можно. Меня зовут Катя.

– А меня – Дима.

– Очень приятно.

– Мне тоже. И ты так все время – если ездишь домой, то ночью не спишь?

– Да. Сижу, слушаю плеер. Приезжаю, две чашки крепкого кофе – и на работу. Я работаю в агентстве недвижимости, на Красных воротах. А живу на Домодедовской. Далеко, конечно, и с пересадкой, но это – Москва, не наша деревня. В Москве я могу сидеть в офисе и зарабатывать – более или менее. А у нас пришлось бы для этого бегать, целый день быть на ногах. А я так уже не могу…

Навстречу шел пассажирский, мелькали тускло освещенные окна. У деда на верхней полке свесился край одеяла. За перегородкой кто-то храпел.

Катя рассказывала:

– Я закончила наш филфак. С третьего курса торговала на «Спартаке» с девчонкой знакомой. После диплома – ну, не учительницей же идти? – одолжили денег, взяли себе по киоску у Заречного рынка. Она продуктами занималась, а я – порошками, мылом, пастой зубной…

– А где был ларек, с какой стороны?

– Если стоять ко входу спиной, то направо.

– Помню эти ларьки. Но тебя там, вроде, не видел…

– А я через год уже там не сидела сама – две девчонки работали у меня, продавщицы. Молоденькие, только школу закончили, но толковые. А я только товар подвозила. Квартиру снимала на Ленинской – чтобы ближе к Заречному. Машину взяла – «опель-вектра», девяносто пятого года. А потом на ней и разбилась. Все из-за гололеда. Машина – в лепешку, у меня – открытый перелом в трех местах.

Катя провела рукой по бедру и чуть ниже колена.

– Главное, что все помню – сознание не теряла. А в машине лежала бутылка вина – даже и не разбилась. Я открыла ее, пробку внутрь продавила и всю выпила – пока гаишники не приехали и скорая помощь. И знаешь, что менты мне потом заявили?

– Что ты пьяная попала в аварию?

– Вот именно. Меня же хотели во всем обвинить, хотя я правил не нарушала, просто жуткий был гололед. Пришлось все связи поднять, чтоб отмазаться. И в больнице потом то же самое – свинство полнейшее. Мне дядя лекарства передавал – дорогие, пятьдесят долларов за укол. А медсестры кололи мне дешевое обезболивающее, а мое отдавали знакомым своим. Это мама случайно увидела, устроила им скандал. Они извинялись… Ладно, выйду я покурю.

– Я с тобой.

– Ты что, куришь?

– Нет, не курю. Так, постою с тобой в тамбуре.

– Я сама очень редко курю. Просто сейчас…

В тамбуре было холодно. На заиндевевшем стекле отпечаталась чья-то ладонь. Толстый мужик курил и пил «Клинское».

– Когда я у дяди жила, все было шоколадно, – сказала Катя. – У него детей своих нет, поэтому он относился ко мне, как к дочке. Везде с ним ходила – по ресторанам дорогим, суши всякие ела. Он был любитель суши. И дорогих коньяков – «хенесси» и «мартель». И пил за рулем – хоть бы что. Выйдем с ним из ресторана – он такой пьяный, что я даже в машину с ним боялась садиться, тем более, после аварии…

Мужик бросил под ноги бычок, растоптал, открыл дверь и вышел из тамбура. Катя затянулась, выпустила дым.

– …А потом проходит пятнадцать минут, максимум – полчаса, и он уже, вроде, не пьяный. А когда узнала, что его застрелили, я не могла поверить. Не могла понять, как такое могло случиться. – Катя выбросила бычок. – Пошли, я замерзаю.

Катя шептала:

– Фирма была небольшая, никому он дорогу не переступал, с бандитами не общался – ну, насколько я знаю. После этого мне пришлось все самой. Жена его – она меня на два года старше всего – меня, естественно, выгнала: зачем я ей? Она скоро замуж вышла опять, привела какого-то идиота. А я устроилась в агентство недвижимости. Пошла туда специально, чтобы себе квартиру найти, а потом и осталась. И квартиру нашла неплохую. Практически рядом с метро – две остановки троллейбусом, и недорого, двести пятьдесят, хотя такая сейчас стоит как минимум триста. Я каждый месяц жду, что хозяйка мне цену поднимет, но пока не поднимает…

Поезд замедлил ход, дернулся и остановился. Я встал, поглядел в окно. Прожектор освещал одноэтажное здание маленькой станции и засыпанный свежим снегом перрон.

Вторник

По ТНТ шло реалити-шоу «Дом-2». Участники расселись на бревнах на «лобном месте» и обсуждали какую-то дребедень. Я отпил коктейля «хуч-апельсин», поставил банку на пол у дивана.

Зазвонил телефон. Я встал, подошел к столу, взял трубку.

– Алло.

– Алло, добрый вечер. Могу я услышать Дмитрия?

– Это Дмитрий.

– А, привет, я тебя не узнал… Это Кирилл, помнишь меня?

– Конечно, помню. Ты что, в Москве?

– Нет, я дома. Твой московский телефон мне дала твоя мама. Я как-то звонил – давно уже, месяца два или больше. Он все лежал у меня, а я никак собраться не мог, чтобы позвонить. А сейчас у меня в Москве будет выставка, и я подумал, что раз ты здесь, то, может, придешь на открытие?

– А когда это будет?

– Через неделю. Вернисаж – шестнадцатого, в четверг. В семь часов. Сможешь?

– С работы придется пораньше уйти, но ладно. А где, в какой галерее?

– Давай я тебе все потом расскажу, когда приеду. Я тебе позвоню, хорошо?

– Хорошо. Рабочий мой есть у тебя?

– Да, есть.

– Запиши на всякий случай. Девятьсот пятьдесят девять двадцать три тринадцать.

– Последняя цифра какая?

– Тринадцать.

– Все, есть, записал. Ну, пока.

– А как ты вообще? Расскажи?

– Потом расскажу, при встрече.

– Счастливо.

– Пока.

Я знал Кирилла по изостудии в городском доме культуры. Это было на первом курсе. Институт жутко ломал, отношения с одногруппниками не сложились, с музыкой тоже не получалось. Однажды после занятий я шатался по центру города и прочитал у входа в ДК объявление про набор в изостудию – «начальная подготовка не обязательна».

Кроме меня записались Кирилл и десяток девчонок. Все, кроме меня и Эльвиры, которой было лет тридцать, учились в одиннадцатом классе и готовились поступать в институты, где на вступительных сдавали рисунок.

В середине декабря мы рисовали гипсовую маску. До этого рисовали отдельно нос, потом переносицу и глаза. Было холодно, отопление не включили, все сидели в куртках и шубах. Кирилл – в очках с одной дужкой – сидел у стены, вдоль которой стояли мольберты. Он рисовал всегда молча, хотя и любил поболтать. Когда мы с ним шли к остановке, он говорил, не переставая.

Передо мной сидела Марина – в синем пуховике с капюшоном. Я разглядывал родинку у нее на щеке, заколки-бабочки в волосах и розовую резинку, стянувшую коротенький хвостик. Она тоже всегда молчала, не принимала участия в разговорах других девчонок.

Из кабинета вышел преподаватель Арсений Петрович – под шестьдесят, в засаленном пиджаке, со спадающим на лоб седым чубом. С ним был его гость – Серебров, художник-авангардист, по основной профессии – инженер. Они часа полтора просидели в кабинете Арсения. Иногда за закрытой дверью слышался звон стаканов. Серебров пожал руку Арсению, не глядя на нас, и ушел.

Арсений встал за спиной у Марины, долго смотрел.

– Молодец, молодец, Марианна. Вот оно – то, что надо.