Сын Авонара - Берг Кэрол. Страница 66

– До того как были возведены оскорбительные подозрения, кажется, все, кто был знаком с моим мужем, считали себя его друзьями. Все ценили его как мудрого, благородного человека, ученого, все, от членов королевской семьи до его подчиненных. Некоторые члены Совета были частыми гостями в нашем доме, они советовались с мужем по вопросам, касающимся его занятий, истории и археологии. Его величество, который, как известно, особенно щепетилен в подборе друзей, просил его совета в размещении во дворце предметов из сокровищницы и великодушно приглашал нас отобедать с ним во время Сейля. Некоторые присутствующие могут это подтвердить.

Викассо покосился на короля, но лицо Эварда осталось бесстрастно.

– Да-да, мы знаем, что это хитрый и изворотливый дьявол, – произнес Прокурор. – Он прятал свою сущность за маской добропорядочности. Но также известно, что он упражнялся в порочных деяниях здесь, в центре возлюбленного нами королевства. Расскажите нам, сударыня, о бесчинствах, которые он творил у вас дома.

– Если вы полагаете, что есть, спать, работать и развлекаться в обществе собственной жены это бесчинство, тогда в нем повинны все мужчины. – Из толпы донеслись смешки, быстро подавленные яростным взглядом лорда Хессиа.

Прокурор неколебимо шел дальше.

– Когда вы обнаружили, что этот человек маг?

– Скажите мне, господин Прокурор, что, по-вашему, означает понятие «маг»? Объясните мне, и тогда я расскажу вам, когда я об этом узнала.

Глупо ухмыляясь, он обернулся к собранию.

– Как же, это все знают. Маг – это тот, кто извращает природу, кто в своей порочности упивается смертью и кровью людей, мужчин, женщин и невинных детей.

– Значит, мой муж не маг – и никогда не был им, господин. Ваши же свидетели опровергают подобное утверждение. Вы обвиняли его в том, что он исцелил меня, спас семью Мизары от ужасной смерти. Подобные действия едва ли можно описать как упоение смертью и кровью. Возможно, ваше определение магии неверно, я уверена, вы не собирались оскорбить доблестных воинов Лейрана, вырезающих наших врагов. Или вы и их обвиняете в магии?

– Попался, ваше лордство! – закричал кто-то из задних рядов.

Викассо взглянул на стражника и кивком головы указал на того человека, но прежде чем солдат успел шевельнуться, крикуном занялись стоявшие рядом. Завязалась потасовка, слышались выкрики: «Дьявол!», «Дьяволова подстилка, сказать такое о наших…»

Я не стану слушать их. Я должна сохранять спокойствие. Мои слова – наша единственная защита.

– Кейрон благоговеет перед жизнью и дарами природы, извращение я вижу лишь в том, что ваши люди сделали с ним.

«Осторожнее, осторожнее», – зазвучал голос у меня в голове.

– У магов имеются исключительные способности, – вмешался лорд Хессиа, интеллигентный и здравомыслящий человек, который положил много сил, чтобы Совет признали серьезным органом. Он явно был взволнован. – В отличие от обычных людей.

Я вцепилась в ограждение и подалась вперед, словно сократив расстояние между нами, я могла убедить лорда.

– Как у вас, сэр, лучшего воина, когда-либо державшего клинок? Как у моего брата, которого считают единственным человеком нового поколения, достойным вас? Как у этой юной певицы из Валлеора, которая своим исполнением банальных песен заставляет рыдать половину двора? Тогда и вы тоже, и мой брат, и Мизара маги?

– Нет-нет, – взорвался обвинитель, вновь оживленный нетерпеливым жестом Эварда. – Лорд Хессиа ведет речь о способностях противоестественных, противоречащих природе. Они присваивают себе силу, которой должны обладать лишь боги.

– Тогда ответьте мне, господа. Что же сделал Кейрон такого, что противоречило бы природе?

Прокурор снова кисло выдохнул мне в лицо, довольно кивая.

– Эта тварь наверняка вызвала у вас глухоту, моя госпожа. Наш король сам рассказал, что видел, как дьявол исцелил вас после удара кинжалом, пронзившим ваше сердце. Если это не против природы…

– Но здесь присутствует лорд Дюмонт, который видел подобное. – Я указала на сосредоточенного воина, погруженного в серьезные раздумья и прикрывающего рот рукой. – Лорд Дюмонт, разве уважаемый доктор, Рен Вэсли, не вернул к жизни вашу жену, когда прошлой осенью после рождения вашего чудесного сына она оказалась на краю гибели? Ее сердце остановилось, вы своей рукой закрыли ей глаза. Как так получилось, что природа приветствовала воскрешение вашей жены, а мое воскрешение противоречит ей?

Дюмонт, один из наиболее почитаемых канцлеров, махнул рукой, словно отметая подобное сопоставление.

– Такое исцеление естественно. А то, что сделано с вами, просто издевка. – Но слова его звучали задумчиво, словно он спрашивал самого себя.

Я адресовалась к нему, словно он был единственным судьей.

– Прошу, объясните мне, отчего здесь утверждают, что исцеление отвратительно, но никто и не думает считать мерзостью вонзенный мне в сердце нож? Пусть взор его величества был затуманен, остальные присутствовавшие в той комнате видели, как было совершено преступление. Рука, сжимавшая кинжал, не была рукой моего мужа, которого схватили и удерживали стражники самого короля, а не какие-нибудь новобранцы, это была рука шерифа Мацерона, который ставит себя выше других людей. При внимательном рассмотрении правда окажется очевидной, потому что, несмотря на нелепые истории о порабощенных душах и армиях исцеленных, Кейрон ничего не выигрывал от подобного поступка. Я уже выступала в его защиту той ночью. Подумайте, мы душа в душу жили с ним два года. Что могло бы заставить его убить меня, а затем воскресить в присутствии одного свидетеля, чьи слова особенно важны для суда? Непроходимая глупость не значится в списке преступлений, в которых обвиняют моего мужа. – Я повернулась к пожелтевшему Викассо. – Нет, уважаемый Прокурор, вам придется объяснить всем разумным слушателям, отчего поступок Мацерона – преднамеренное убийство, в отличие от последующего исцеления, – не считается действием, противоречащим природе.

Это тянулось еще час. Я старалась разумно и логично отвечать на все обвинения и выпады. Я привлекла на свою сторону нескольких членов Совета, особенно тех, кто дружил с Мартином и часто посещал вечера в его доме. Кажется, они знали, почему его нет во дворце. По их угрюмым лицам я поняла, что они все равно будут голосовать за казнь. Приговор по обвинению в чародействе должен быть вынесен единодушно, Эвард не потерпит ничего другого. Он сыграет на жадности, страхе, патриотизме, клевете, на всем – лишь бы достичь цели. По мере того как я осознавала суровую правду, единственное, что удерживало меня от отчаяния, – у Кейрона хотя бы была защита.

После меня вызвали еще несколько свидетелей. Работника, нанятого Комиссией по Древностям, который объявил, будто видел из укромного угла, как Кейрон заставлял летать по подвалам ящики и коробки, и не смог смотреть дальше, когда останки древнего искерского воина по приказу чародея вдруг вылезли из доспехов. Служанку, которую я прогнала из-за того, что она изводила юную горничную и отнимала у нее деньги. Служанка клялась, что я полностью была в подчинении у мужа, который не позволял мне выезжать в свет и заставлял проводить уйму времени за чтением и письмом. «Ни одна благородная дама не станет делать подобного по собственной воле», – заявила она.

Лордов несколько смутило подобное заявление, и обвинитель ринулся в наступление. Выражая свое недоверие, ахая и охая, он представил собравшимся подписанные признания неудавшегося узурпатора, герцога Гольтского и его первого советника. В бумагах подробно описывался заговор, ставивший целью убийство с помощью магии короля и его юной дочери Роксаны и возведение на престол герцога Гольтского, вассала правителя Керотеи. Прокурор предположил, что я смогу подтвердить подлинность почерка, поскольку герцог – мой кузен и я близко знакома с ним.

Заявление, что полученные под пыткой признания не имеют законной силы, не возымело никакого действия. Король Эвард не допускает пыток, никаких пыток не применялось. Позволить уличенному предателю предстать перед судом означает лишь нанести оскорбление королю и возмутить всех добрых граждан Лейрана.