Ампула Грина - Крапивин Владислав Петрович. Страница 46
Глава 2
К мальчику Грину пришли счастливые дни.
Порой счастье казалось непомерным – это как будто пытаешься вдохнуть весь окружающий тебя радостный воздух и не хватает легких. Радостей было много. Это и ощущение своего дома – прочное, похожее на недавно истопленную кирпичную печь (Грин иногда как бы прижимался к ней, впитывая тепло и вздрагивая от запоздалого, уже нестрашного озноба). Это и понимание, что есть братья и сестры. И чувство прочной безопасности. И память о том, что спасительная ампула в крепких дружеских руках… Порой царапала тревога за Пузырька и Тюнчика, но подпоручик Витя Петряев (такой простоватый, даже слегка забавный на вид, но, видимо, всемогущий) пообещал: «Постараемся найти…»
Было еще и восторженное изумление от того, что все это свалилось на него за какие-то два дня и все равно абсолютно по правде …
Конечно, никакое счастье не бывает полным. Иногда приходил страх. "Этого слишком много. Такое не может быть надолго…" Делиться тревогой с кем-нибудь в своей новой семье Грин не смел. Ведь они могли принять его слова за обидное недоверие. А боязнь порой делалась мучительной. И Грин один раз не выдержал: поделился Лышем.
Потому что Лыш, был не так близок, как остальные. Он держался в сторонке, в долгие разговоры не вступал и, похоже, все время думал о своем. Но не был он и угрюмым, не огрызался на вопросы…
Вечером Грин пришел к Лышу на двор. Лыш сидел у сарая, на козлах для пилки дров, и приматывал цветным проводом к стулу отвалившуюся ножку (стул был не Росик, другой). Грин сел рядом. Здороваться было ни к чему – сегодня виделись уже не раз. Лыш глянул искоса и вопросительно. Тогда Грин тихо сказал:
– Лыш, я боюсь…
Тот не удивился. Откусил конец провода и спросил:
– Чего именно?
– Что все это кончится…
Лыш опять не удивился. Понял.
– Не-а… Это у тебя остатки прежних страхов. Пройдет.
Он, иногда съеженный и нескладный, временами был мудр. И все же Грин виновато спросил:
– А если не пройдет? Как-то все это… неправдоподобно…
Лыш отставил починенный стул, повернул к Грину щетинистую голову на тонкой шее и решил слегка удивиться:
– Что неправдоподобно?
– Все, – опасливо сказал Грин. – Даже вот это… ампула. Как-то легко Витя раздобыл ее…
Кажется, Лыш слегка рассердился. По крайней мере, набычился:
– Откуда ты знаешь, что легко?
– Ну…
"А в самом деле, откуда я знаю? – виновато спохватился Грин. – Я просто трус. Или этот… как его… неврастеник…" А Лыш вдруг заговорил тоном усталого взрослого:
– Напрасно ты думаешь, будто один Витя охотился за твоей ампулой…
– А кто еще… – пробормотал Грин.
Лыш сказал:
– Я.
Почему он признался? Трудно понять. Непростая у Лыша душа (да еще соединенная с душою мальчика Кки). Может, в Лыше тоже сидела какая-то боязнь и он решил избавиться от нее, поделившись недавней своей неудачей… А может, просто хотел отвлечь Грина от страхов своим рассказом… Или вдруг ощутилось какое-то их – Лыша и Грина – единение, о котором не сказать словами, но которое можно усилить откровенностью…
– Ты ведь уже слышал про шары?
– Конечно, – сказал Грин.
– И про игру, и про Пустошь, и… про то, что не всегда это игра. И не всегда сны…
– Конечно, – повторил Грин с легким обмиранием.
– Ну вот… Я недавно опустил такой шар в Пирамиду и попросил… линию… по которой можно по времени туда-сюда…
Грин слушал без капли недоверия. В Инске возможно все…
– Я попробовал ускакать на Роське по этой линии назад. На несколько дней. Чтобы ухватить там эту ампулу и принести тебе… А меня как шарахнуло…
– Почему? – испугался Грин. Не за ампулу, не за себя, только за Лыша!
– Не знаю… Наверно, это нельзя, соваться в прошлое. По крайней мере, если не умеешь… Вон, до сих пор ссадина… – Лыш потрогал подбородок.
Грин молчал, погружаясь в смесь виноватости и тепла. А Лыш проговорил:
– Хорошо, что Витя успел… Теперь-то все в порядке…
– Лыш… – сказал Грин.
– Что? – он отвернулся и концом откусанного провода стегнул себя по сандалии.
"Ты тоже мой брат", – хотел сказать Грин. И сказал:
– А что ты будешь делать с этим стулом? Думаешь, нога удержится?
– Я крепко привязал… Гретхен просит, чтобы я для нее воспитал такого же, как Росик… Но я не знаю… Чтобы научиться ездить, нужен ведь не только стул…
– А что еще?
– Надо чувствовать, что это на самом деле можно. И не бояться. И не думать даже, а просто… поехал и всё…
– У меня сроду не получится…
Лыш не стал утешать. Сказал умудренно:
– Это у кого как… – И снова стал молчаливым, будто отодвинулся.
Но Грин не ощутил обиды…
Да, Лыш был такой. Ничего он специально не скрывал, но и не очень-то откровенничал с другими. Только с Валерием они вели долгие разговоры.
Лыш встречал Валерия у Крепости после работы, они шли не спеша по улицам и дворам и говорили про Пески. Рассказывали, кто что знает. Валерий – про Башню, Лыш – про Пирамиду. У каждого было свое, но встречались в их воспоминаниях и общие моменты. Места, которые видел на пути тот и другой. Одинаковые тени от камней, идолов и брошенных в Песках предметов. Оба припомнили полузасыпанный песком большой колокол – его нетронутый окисью верхний край сверкал, как золото…
Они вспоминали и встреченных в песках людей, и слова того языка. И, бывало, говорили на нем. А главное, в них было понимание, что все это – не случайно и не зря… И память о мальчике Кки, которым Лыш был в давние времена – тоже не зря.
– Наверно, все мы были кем-то и когда-то, – понимающе сказал Валерий.
Лыш однажды спросил:
– А ты что-нибудь приносил оттуда?
– Что?
– Ну, хоть что-нибудь? Находку какую-нибудь или даже камешек? Для доказательства, что все это есть …
– Как-то в голову не приходило, – признался Валерий.
– А мне приходило… Но не получалось. Только шишки и царапины, но они ведь не доказательство. И в дело не пустишь…
– А какое дело?
Лыш нахмуренно сказал:
– Я хотел добыть песок. Нагружал им карманы, так, что штаны чуть не сваливались… – И он поддернул джинсовые шортики, будто они и сейчас поехали вниз под тяжестью песка. – А вернешься, и в них пусто. Даже в швах ни одной песчинки нету…
– Лыш… а для какого дела песок-то? – повторил Валерий осторожный вопрос.
Тот посопел на ходу и отвернулся.
– Есть в голове завязочка… Ты не сердись, я не могу пока сказать. Потому что это… не мое…
Валерий не сердился. Лыш и без того открыл ему немало…
Однажды разговор о шарах зашел у Валерия с Гретой. И с ее следопытами. Утром он шагал на работу в Крепость, и его догнала компания Гретиных следопытов.
– Салют! – хором сказали они (в том числе и Минька с Игорем, которые теперь, как и все, были в форменных рубашках).
– Салют!.. А чего это вы ее… как императрицу?
Дело в том, что мальчишки несли свою командиршу на широкой доске, которую держали на плечах. Грета сидела на доске верхом и с удовольствием качала длинными, коричневыми, как копченые воблы, ногами.
– А они проспорили, – сообщила Грета. – Мы нашли сабельный клинок и я сразу сказала, что это не казацкий, а татарский, а они не верили. А Максим Максимыч подтвердил…
– Это похожий на гнома старичок в шляпе?
– Да, – солидно сказал самый маленький следопыт в очках. – Только он не гном, а историк, член Музейного совета.
– Прошу прощения… Грета, а можно вопрос, касаемый вашей поисковой деятельности?
– Можно. Мы в наших делах ничего не скрываем. Наоборот… Только я спущусь, доска занозистая. Специально такую выбрали, чтобы долго меня не тащить.
– Неправда! – возмутился Игорь. А Минька продекламировал: