Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович. Страница 28

Ибрагимка увлекся рассказом. Говорил он с восточной монотонностью, но взгляд его (с отражениями печуркиного огня в зрачках) живо перескакивал от одного лица к другому. Фразы текли без перерыва – видно было, что разбойничью историю Ибрагимка повторяет уже который раз. Все, однако, слушали будто впервые, с приоткрытыми ртами. Даже Фрол не усмехался, лишь один раз встал, перевернул часы, когда иссякла песочная струйка.

Алим в рассказе Ибрагимки представал неуловимым героем-одиночкой. Не было у него сообщников. Были только три верных друга: кривой закаленный кинжал, меткое английское ружье да небольшой, но быстрый и выносливый скакун степной породы.

Скоро Алим стал владыкой крымских степей. Никто из жителей не смел ему перечить. Любой дом был для него открыт, везде его кормили, поили, одевали. Все склоняли перед ним головы. Поймать его было невозможно. А если случалось, что солдаты или полиция окружали и наваливались, Алим легко раскидывал врагов и уходил – силы он был богатырской.

Умел Алим оказываться там, где его не ждали. Только пройдет слух, что видели его у Карасубазара, и евпаторийские купцы с облегчением сбираются в Симферополь, а он – глянь! – уже у них на дороге!

Зря не стрелял, не убивал. Остановит в степи экипаж, велит всем выйти и отойти на сотню шагов, а деньги и всякие ценные вещи оставить на обочине. Никому и в голову не приходило спорить. Случалось, что в фургонах ехало немало сильных, здоровых мужчин, но они разом делались тихими, как провинившиеся мальчишки…

Часто Алим разгуливал по Феодосии и Бахчисараю, Евпатории и Карасубазару, ни от кого не прячась. Дворники кланялись ему, а трактирщики заранее готовили угощение. А как только появится опасность – Алима и след простыл! Везде среди местного народа, особенно среди татар, были у него свои глаза и уши…

Начальство посылало отряды солдат, расставляло на дорогах патрули, устраивало ночные облавы. Алим же, не стесняясь публики и полиции, гулял по бульвару в губернском городе, раскланиваясь со знакомыми…

Один раз Алим ограбил заезжего генерала. Тот ехал в карете, запряженной шестеркою почтовых лошадей. Генерал не понимал, отчего вдруг при виде одинокого всадника все люди – и охрана, и кучера, и лакеи – впали в столбняк. Он ругался, бил ямщика по шее, но тот сделался как деревянный. Алим нацелился из ружья и сказал: «Бросьте в окно бумажник, ваше превосходительство. Даю вам одну минуту».

Генерал был, наверно, не трус, но то ли не было при нем оружия, то ли не сумел до него дотянуться. А вместе с ним ехала дочка, и рисковать ею генерал никак не хотел. Стиснувши зубы, выбросил бумажник…

А потом генерал прискакал в Одессу и поднял там шум на все южные губернии: «Как это так! Всюду стоят войска, жандармов и полиции не счесть, а поймать одного грабителя никто не может! Срам на всю Российскую империю! Я дойду до государя!»

Тут уж охота за Алимом развернулась несравнимо пуще прежней. А крымские власти начали всячески притеснять и штрафовать татар. Это вы, мол, привечаете да укрываете преступника-грабителя, вот и отвечайте все вместе. Никто из татар, однако, Алима не выдал. Но был у него давний недруг, русский волостной голова в селении Зуях. Крепкий такой мужик, богатырь не меньше, чем сам Алим. Он поклялся поймать Алима, гонялся за ним по всем дорогам. И однажды настиг. Алим, на свою беду, был пьян, не сумел уйти от погони. Навалилось на него народу видимо-невидимо. Он, однако, всех раскидал, выхватил у полицейского саблю, отсек врагу руку и умчался на своем скакуне.

Одно плохо – погоня не отставала, Алим ослабел и спрятаться было негде. Тогда он решился на отчаянный шаг – укрыться прямо во вражьем гнезде, в Симферополе. Прискакал в городской сад, что разбит против губернаторского дома, привязал коня к беседке и улегся там спать. Время было ночное, темное… Там на Алима и наткнулся городовой, что в полночь делал обход. Посветил фонарем, узнал, тихо ахнул и побежал за подмогой. И на сей раз этой подмоги явилось столько, что отбиться не было уже у Алима силы. «Ах, кабы поменьше пил вина, – горевал он по дороге в острог.

Посадили Алима в тайный каземат, под строгую охрану, но он сумел бежать и оттуда, сманив с собой часового (тот и отпер штыком дверь). Оба перебрались через высокую стену и ушли.

В другой раз взяли Алима, когда он ночевал у чабанов. Всех, кто там был, перевязали на всякий случай. Оказалось, что предал Алима богатый татарин-мурзак, привел жандармов к землянке…

По закону считался Алим беглым солдатом, и потому приговорили его прогнать сквозь строй, дать несколько тысяч палок. Били его солдаты отчаянно, потому что ненавидели: ведь из-за него не было им ни днем, ни ночью покоя, постоянные патрули, тревоги, облавы да походы по степи. Вот и отводили теперь душу. Всех ударов Алим не выдержал, упал без памяти. Кровавое мясо клочьями висело со спины. Его подлечили, а потом погнали опять, чтобы выдать всё сполна. Он и во второй раз не выдержал, и его погнали сызнова…

Однако и после того Алим сумел уйти из острога. Только прежних сил уже не было, отбили ему всё внутри, кровью плевал. Он бежал в Турцию и оттуда передавал через верных людей, что вот накопит прежнее здоровье и вернется в родные места. И тогда все его недруги снова вспомнят Алима…

– Да не вернулся, – с привычной печалью закончил рассказ Ибрагимка. – Началась война, а где война, там и так полно разбоя каждый день. А потом, говорят, Алим умер в Стамбуле, так и не набрался здоровья до прежней силы…

Все помолчали, не столько жалея Алима, сколько уважая Ибрагимкину печаль. А когда в шуршании песка и потрескивании огня прошла минута, Коля значительно произнес:

– А может быть, он все-таки не умер? Может быть, вернулся?

Все разом глянули на него, а Фрол оттопырил губу:

– С чего ты взял?

– А вот… – Коля сунул пальцы за пазуху, во внутренний карман суконной курточки. Вытащил сложенный во много раз газетный лист.

Это были «Вести Тавриды», что печатались в Симферополе. Тетушка во время поездки завернула в них какую-то свою покупку, а Коля потом подобрал, прочитал и… спрятал на память.

– Смотрите, что здесь написано… – Он подвинулся ближе к стоявшему на столе фонарю. – «По сообщениям, поступившим к нам из полицейской части, а также по рассказам господ пассажиров, имевших надобность путешествовать по дорогам Крыма, стало нам известно, что на пути между Бахчисараем и Симферополем несколько раз объявлялся некий всадник, показывающий самые дерзкие намерения. Он грозил седокам в фургонах ружьем, стрелял в воздух и однажды подверг лиц, едущих в почтовом экипаже, самому бесцеремонному ограблению, поскольку там не нашлось никого, кто сумел бы дать злоумышленнику достойный ответ. Несколько раз означенный злоумышленник гнался за экипажами, но ямщики пускали лошадей вскачь, и разбойник не смел преградить им дорогу, а его стрельба была то ли нарочито поверх голов, то ли безуспешной в силу неопытности. Недавно же разбойник едва не поплатился за свою дерзость головой, поскольку в фургоне оказались двое вооруженных мужчин, которые открыли по нападавшему огонь из револьверов. Всадник, пригнувшись и громко крича, скрылся в степи, и после того о нем не было более никаких известий… Некоторые свидетели нападений утверждают, что, преследуя экипажи, всадник кричал, будто он не кто иной, как знаменитый разбойник Алим, наводивший ужас на жителей Тавриды перед Крымской войной, и что он вернулся для отмщения…» Вот такая статья, – закончил чтение Коля и оглядел ребят.

Те молчали, посапывая и царапая затылки. Только Фрол снисходительно улыбался.

– Значит, не зря бабки болтали… – высказался наконец Поперешный Макарка.

Ибрагимка потер пальцами лоб, покачал головой:

– Нет, это не Алим. Это какой-то дурак назвался его именем… Алим разве не сумел бы остановить лошадей? Он все что хочешь мог. И никогда не боялся… Алим умер.

– С чего ты такой уверенный? – насупленно сказал Фрол. – Может, он, пока в Турции жил, поумнел да теперь не прет на рожон…