Гуси-гуси, га-га-га... - Крапивин Владислав Петрович. Страница 25
А девочка спрашивает:
«Ты чей?»
Он говорит:
«Ничей, сам по себе. Меня гуси принесли…»
Женщина говорит:
«Хочешь с нами жить? Я буду твоя мама…»
Он как побежит, как обнимет ее…
Мужчина говорит:
«Я буду твой отец».
Мальчик говорит:
«Я буду твой брат».
А девочка:
«Я буду твоя сестра».
А собака ничего не говорит, только хвостом машет, но и так все понятно…
Вот и вся сказка…
Они с минуту сидели неслышно, не возились, не шептались. Потом потихоньку завздыхали, зашевелились.
Чижик осторожно сказал с тумбочки:
– Нет, это не все. Еще сказка про луга, как там люди живут… Антон, расскажи.
– Про луга – это уже не сказка, – строго возразил за спиной Корнелия Илья.
А неуклюжий Дюка завозился и вздохнул:
– Про гусей – это сочинительство, а про луга – по правде.
Они все опять зашептались, запереглядывались. Старшие девочки – Дина и Лючка – встретились глазами с Корнелием и отчужденно потупились. Он почувствовал себя гостем, которому деликатно намекают, что пора заканчивать визит.
Конечно! У них свой мир, свои тайны, своя сказка, которая, кажется, стала чуть ли не религией. Сказка-надежда про волшебную страну, куда можно бежать из постылой тюрьмы…
Он хотел встать, но Тата вцепилась в локоть. Надо же!..
Антон вдруг сказал, глядя прямо в лицо Корнелию:
– Чего ж рассказывать сказки про луга. Вот если бы найти человека… – Он словно принимал Корнелия в равноправные собеседники. – Гусей, конечно, по правде не бывает, а вот люди, которые умеют уводить, они есть…
– Уводить на Луга? – прямо спросил Корнелий.
– Ага… – выдохнул Антон.
А Лючка, обнявшись с Диной, мечтательно объяснила:
– Это дальняя страна такая. Может, даже другая планета… Там все без индексов живут, и если кто-то сирота, ему сразу говорят: «Иди жить к нам». И луга кругом зеленые-зеленые… Только бы знать, как уйти…
– Антон, расскажи про Вика, – попросил Ножик.
– Сколько можно про одно и то же…
– А ты Корнелию… господину Корнелию расскажи.
– Ну, ладно. – Антон опять быстро глянул Корнелию в зрачки. – В той школе, где я раньше жил, в Суме, три года назад… там привезли одного. Вик его звали. Он был тогда такой, как я сейчас… Он говорил, что может уйти. На Луга … Через зеркала… Мы сперва не верили, а он вот что делал. Два зеркала берет и ставит их вот так… – Антон сдвинул прямые ладони под углом. – Примеряет, примеряет… А потом берет железный шарик и между зеркальцами – раз! С размаху! Мы думаем, осколки будут. А ничего, даже звону нет. И шарика нет. Нигде… Вик говорит: «Он уже там». Где? А он: «В дальнем краю, на зеленых лугах…» Тогда я про Луга и услыхал первый раз… Вы не слыхали… господин Корнелий?
Корнелий молча покачал головой. Антон опустил глаза – недоверчиво и недовольно.
– А дальше что? – нетерпеливо сказал Ножик.
– А дальше… Он говорит: «Уйдем вместе». Хотел нас научить, да не успел. Кто-то настучал, за ним пришли… Он тогда встал в коридоре, там с одной стороны зеркало такое, от пола до потолка, а с другой – стеклянная дверь. Он дверь-то дернул, она встала к зеркалу углом. Он в эту щель отшатнулся – и все. Нет его… Бегали, искали, всех допрашивали. Потом школу расформировали, она большая была… Неужели вы про такое дело не слышали, господин Корнелий?
– Откуда же…
– Но вы же воспитатель.
– Я не настоящий воспитатель. Я просто вам еще не рассказывал.
– А мы догадались, – прошептал робкий, вечно виноватый Гурик.
– О чем? – вздрогнул Корнелий.
– Что не настоящий.
«Мне бы, как вам, бежать на Луга, да тоже не знаю дороги», – чуть не сказал Корнелий. Но очередной приступ изнуряющего уныния накрыл его. Корнелий с трудом встал.
– Спать, ребята.
– Давайте молитву, – шепотом сказал Илья. – Потихоньку.
Оглядываясь на лежащего ничком Цезаря, все тесным кружком встали между коек. Слов теперь слышно не было, но Корнелий знал: это «Гуси-гуси…». Молитва ребячьей горькой мечты.
Стало чуть легче. А что же Цезарь-то? Корнелий обернулся.
Цезарь… встал. Одернул свои скомканные брючки, опустил руки, низко наклонил голову. И стоял так, пока ребята не разошлись к своим постелям.
Что же это он? Из-за молитвы? Он ее наверняка даже и не слышал.
Теперь Цезарь отрешенно сидел на постели. Корнелий подошел.
– Значит, ты верующий?
– Я?.. Почему вы решили?
– Ну вот, встал же…
– Ну и что? Раз люди молятся, нехорошо лежать… Это их дом.
Просто чтобы не кончать разговор (может, хоть немного оживет мальчишка), Корнелий сказал:
– Ты молодец. А что, в вашей семье не признают никакой религии?
«Вот балда-то! Не надо про семью…»
– Нет… Папа говорит, что любая религия – это наивность. Мы признаем только Юхана-Хранителя. Но это не святой, он жил на самом деле…
– Да?
– Он был мальчик, трубач в крепости. Враги напали, хотели его убить, но он не испугался, заиграл тревогу и спас город. За это его объявили Хранителем.
– Я что-то слышал в детстве… Значит, этот Юхан у вас дома заменяет Бога?
Цезарь глянул недоуменно и строго:
– Бога никто не может заменить. При чем тут это?
Антон спросил:
– Господин Корнелий, можно выключить верхний свет?
– Можно.
Большая лампа погасла, ровно, почти уютно зазеленели в простенках ночные фонарики. В свете ближнего ночника лицо у Цезаря стало еще более резким.
Снова заговорил Антон:
– Спокойной ночи, ребята. Спокойной ночи, господин Корнелий. Спокойной ночи… Цезарь.
– Спокойной ночи… – прошептал тот, растерянно помолчав.
– Ложись, постарайся уснуть, – сказал Корнелий.
– Хорошо.
– Послушай… Цезарь. Тебя так и надо звать этим именем? Или можно как-то поуменьшительнее? – Корнелий и сам не знал, почему это спросил. Цезарь медленно поднял лицо.
– Да… Папа зовет по-южному: Чезаре. А мама… иногда просто Чек. – Губы у него шевельнулись в намеке на улыбку. И Корнелий понял – мгновенно! – что, улыбнись мальчишка, и лицо его преобразилось бы. Появилась бы та самая детская округлость щек, заблестели бы глаза, забавно растянулся бы веселый белозубый рот. И стал бы Цезарь удивительно славным Чезаре, озорным Чеком.
Но он вдруг опять закаменел.
– Если позволите, я лягу. И называйте меня, пожалуйста, Цезарь.
Корнелий быстро встал. В своей каморке бросил в рот две таблетки. Потом еще одну, последнюю. Запил из стакана противной теплой водой. Не раздеваясь, упал на кровать.
«Гуси-гуси, га-га-га…»
«Железный шарик – сквозь зеркало… Стебелек сквозь стекло… Почему?»
«Все-таки как может исчезнуть у живого человека индекс?.. А, Цезарь?..»
Сигнал побудки Корнелий проспал. Поднялся он, когда ребята вернулись с завтрака и переодевались для школы. Цезарь, помятый, босой, сидел на койке и, морщась, разглядывал свои носки. Потом взглянул на вошедшего в спальню Корнелия.
– Извините, но я так не могу. Без чистого… Почему не привезли мои вещи?
«В самом деле, почему? Идиоты…» – подумал Корнелий. Но сказал хмуро:
– На дворе, у очистного блока, люк прачечной. Сложи все в пакет, брось туда. Через полдня будет готово.
– А полдня мне ходить голым?
– Оденься как все. Уж как-нибудь выдержишь несколько-то часов, – с раздражением сказал Корнелий. Голова тоскливо гудела, подташнивало.
Цезарь заколебался. Увидев его нерешительность, Антон кивнул девочкам. Лючка слетала в кладовую и принесла стопку одежды. И пластиковый жесткий пакет. Цезарь что-то буркнул, взял это имущество и удалился в умывальную. Через несколько минут появился переодетым.
Школьный костюм не сделал его похожим на остальных. Во-первых, форменный жилетик он так и не надел, а по-прежнему держал на плечах свою «гусарку». Во-вторых, и походка, и взгляд, и поворот головы – все говорило, что мальчишка «не отсюда» и здешнюю жизнь отталкивает всем своим существом. Несмотря на то, что бледен и покачивается.