Крик петуха - Крапивин Владислав Петрович. Страница 23
Он и не сдавался. Лез. Сперва было не очень трудно ему – цепкому и легонькому. А на полпути стало ой-ей-ей, приходилось отдыхать. Но что это за отдых, если нельзя ни насколечко расслабить мускулы… Ладно, еще разок. Еще… Заболело в животе, руки и ноги немели и слабели… Ну, еще чуточку… Внизу шумел уже не только отец, а все зрители. Давай, мол, пацан, покажи этому наживале. А чего там «давай», когда уже сердце из затылка выпрыгивает и в глазах что-то черно-зеленое… Обидно до чего: самовар-то вон он, всего за полметра. Еще бы рывочек, другой – и тогда приз, и слава, и восторг ярмарочной публики…
Не осталось сил для рывка. Филипп всхлипнул и обморочно поехал вниз.
…Нет, насмешек не было. Наоборот, одобрительный гул: «Во малец! Выше всех забрался… Чемпион! Еще бы маленько… Да ему и так приз полагается, за рекорд!..»
Филипп сунул ноги в полукеды. Сказал, ни на кого не глядя:
– Конечно… У него он чем-то намазан, столб-то. Скользкий, как мыло…
– Ай, мальчик, зачем так говоришь! Ничего не мазано, все честно!
– Ты, дядя, не крути! – нажимали два крепких мужичка (видать, приятели отца). – Знаем мы твое «не мазано»! Мальчишка выше всех залез, ему все равно премия положена! За достижение!
Зрители вокруг шумно поддерживали эту идею.
– Ай, граждане-товарищи! Почему премия? Хороший мальчик, да, но ведь не забрался! Если каждому, кто не забрался…
– Это не каждому! Это ребенок! Детям везде скидка полагается, сам говорил!
– Ну какая скидка? Не достал самовар…
– Пускай не самовар! Давай какой другой приз! Пацан заработал!
– Какой такой другой, граждане?.. Ай, ну хорошо! Хороший мальчик, пусть! Я все понимаю! Реклама!.. Гляди, мальчик, выбирай! – Банан, сидя по-турецки, плавно повел вокруг себя ладонями. На разостланных мешках стояли и лежали блестящие сапожки из искусственного сафьяна, плюшевые альбомы с чеканкой, расписные кухонные доски, кованые сундучки и резная портретная рама с потертой позолотой.
Филипп, уже отдышавшийся и ободренный поддержкой масс, прошелся взглядом по этому добру. Спросил ревниво:
– А это что? – И дернул подбородком в сторону большущей круглой корзины – перевернутой и накрытой мешком.
– Ай, ну что ты, мальчик! Это совсем не для тебя…
– Давай-давай, дядя, показывай! – заволновались зрители.
– Что за люди!.. Пожалуйста, граждане… На, мальчик, смотри. Хочешь? – Банан поднял корзину.
У врытого в землю колышка, привязанный марлевой тесемкой, топтался огненный петух.
Зрители на миг притихли. Такой красавец! Кроваво-алый зернистый гребень был тяжел, как царская корона. Перья отливали всеми оттенками надраенной бронзы и меди. Шпоры на красных лапах – как у старинного драгуна. Ослепленный пестротой и светом, петух помотал гребнем, вопросительно сказал:
– Ко-о?
И вдруг вздыбил перья, рванулся, поднял крыльями вихрь. Что-то хрипло прокричал. Рванулся снова. На людей! Кое-кто попятился даже.
– Во… приз…
Филипп не попятился. Хотя, конечно, сердце боязливо застучало. Петух медленно поворачивал голову, словно выбирая среди зрителей жертву. Топорщился, греб свободной лапой пыль. Но великолепие этой птицы было в сто раз сильнее, ярче его свирепости. И Филипп в двух метрах от петуха сел на корточки.
– Петя… Петя…
«Петя» обратил на мальчишку огненный взор. «Ох, беда», – понял Филипп, но поздно. Петух рванулся, оборвал завязку. Филипп кувыркнулся назад и бросился от этого сгустка перьев и злости. Под перепуганные и насмешливые вопли, под хохот…
За несколько секунд мальчишка и петух пролетели сотню шагов среди прилавков, ларьков, телег и автофургонов. На задах какого-то павильона поскользнулся Филипп на устилавшей землю соломе. Брякнулся, перелетел через голову. Сел. А петух… он тоже затормозил. Он ходил боком в трех шагах, клокотал, как раскаленный чайник, рыл солому когтями и тряс гребнем. И глядел на Филиппа глазом с оранжевым ободком. Филипп сообразил, что сию секунду петух еще не бросится. Чего-то ждет. Может, вырабатывает тактику? Обдумывает? Используя спасительную отсрочку, Филипп торопливо сказал:
– Ты чего, дурак? Я с тобой по-хорошему…
– Ко-о? – недоверчиво отозвался петух. В его оранжевом глазу, кажется, поубавилось непримиримости.
– Ты такой красивый, – полушепотом приласкал его Филипп.
– Ко-о… – согласился петух со скромным самодовольством и перестал рыть солому. Перья пригладились.
С ласковым упреком (в точности как Тамара Семеновна в их третьем классе) Филипп заговорил снова:
– Ты такой умный, а так себя ведешь. Ты же сам себя подводишь…
Петух шевельнул крыльями (так люди смущенно поводят плечами). Бормотнул. Что, мол, такого я сделал-то…
Филипп нащупал в кармане огрызок пряника, раздавил его пальцами на крошки.
– Петя, иди… На, поклюй.
Петух перекинул на другой бок гребень. И другим глазом глянул на Филиппа. Потоптался. Подумал. Подошел.
Клюнул.
Деликатно так поклевал крошки на ладони, будто и не гонялся только что за этим мальчишкой.
– Ко-о…
– Хороший…
– Ко-о…
Филипп осторожно прошелся пальцами по шелковистым перьям. Погладил мизинцем гребень. И… то ли от его руки тепло передалось петуху, то ли от петуха Филиппу, или вообще это было что-то другое, но стало ясно: отныне Петька и Филипп никогда не сделают друг другу ничего плохого.
Не обращая внимания на сбежавшихся людей, Филипп выдернул из полукедов шнурки, соединил морским узлом, привязал конец к петушиной лапе.
– Пойдем, Петя…
Навстречу спешило все семейство Кукушкиных.
– Ты с ума сошел!
– Филюшка! Господь с тобой…
– Ай да Филя!
– Вот, – сказал Филипп Банану. – Всё. Я его забираю!
– Филипп! Ты рехнулся? – Это мама, конечно. – Петуха нам еще не хватало! Где он будет жить? Товарищ… э… продавец!..
– Ай, мальчик! Ты молодец, но это нельзя! Это не приз! Другой товар!.. Бери что хочешь: вот сапоги, вот сундук. Петуха нельзя!
– Сами же сказали, а теперь нельзя?! – взревел Филипп.
– Шутка была! Петух по другому списку. Вот, смотри, прейскурант! Хочешь, доплачивай десять рублей. Или старый рубль серебром…
Филипп мокрыми глазами обвел толпу. Но то ли сменились уже зрители, то ли изменилось их настроение.
– А ты потряси рубаху-то, – послышался добродушный совет. – Глядишь, и насыплешь денег, сколько надо. Вон их на тебе…
– Мама! – отчаянно сказал Филипп.
– Не выдумывай!.. Отдай дяде веревочку.
– Па-па!
– Ну, Филя… Если мама…
Вот так! Когда на столб лезешь, «Филя, давай!». А тут – «если мама»… Филипп закусил губу, чтобы не реветь при всех, рывками раскрутил вниз штанины и пошел прочь, ни на кого не глядя. Семейство Кукушкиных, смущенно окликая сына и внука, двинулось за ним. К счастью, очень скоро повстречались в толпе Лис, Рэм и Глеб – старший Рэмкин брат.
– Ребята, скажите хоть вы ему! – взмолилась мама. – Петуха захотел… Пусть он с вами погуляет, а нам еще надо в продуктовые ряды… Иван, ты где?.. Ну конечно! Сбежал уже пиво пить. Теперь не дождешься…
Филипп остался с ребятами. Но смотрел неласково. А как еще на них смотреть? Вчера только Лис уговаривала: «Нам без тебя скучно будет», а сегодня слиняли куда-то без него… Но Лис быстро сказала:
– Погляди, что мы тебе купили.
Она протянула стеклянный мутновато-прозрачный шар величиной с отборный «танькин мячик». Внутри что-то шевелилось и переливалось. Шаромультик! Эти игрушки делали на Стеклянном заводе по какому-то хитрому и таинственному рецепту. Берешь такой шарик в руку, пристально смотришь на него, и внутри появляются всякие фигурки, звери, кораблики, домики. То ли от тепла, то ли от действия биополя. Если постараться, можно увидеть то, что задумал. И даже целое кино прокрутить силой своего воображения. Редкая была игрушка, многие о такой мечтали. И Филипп… В другое время он возликовал бы, конечно, и простил бы Лис все прошлые обиды. Но сейчас только сдержанно вздохнул: