Мальчик девочку искал - Крапивин Владислав Петрович. Страница 14
Конечно, Авка все это знал лишь по рассказам. Рассказы, кстати, были скупые. Те, кто побывал у баронессы, на осторожные вопросы "ну, как там" хмыкали и отвечали: "побываешь – узнаешь". И те, кто еще не побывал, сцепляли в замочек пальцы и незаметно стукали правым локтем по дереву: "Пронеси, судьба". Авка тоже, случалось, делал "замочек" и стукал, да вот, не пронесло…
Что поделаешь, никто не знает своей судьбы. Говорят, подобной участи в детстве не избежал даже нынешний император, а в ту пору наследник престола. Что-то натворил он во дворце, и его в закрытой карете, окруженной конными гвардейцами, доставили к баронессе. В четверг, в не приемный для других день. Потом, когда принц сделался самодержцем, среди школьников появилась светлая надежда. Мол, скоро новое величество отменит на денек закон о запрете смертной казни и велит оттяпать Всеобщей Тетушке голову. Или, по крайней мере, отправит ее в бессрочную ссылку подальше от столицы. Но ничего подобного не случилось. Мало того! Скоро стало известно, что государь пожаловал баронессе фон Рутенгартен медаль ордена "За бескорыстное тыквоусердие" второй степени.
Вот и пойми этих взрослых!.. Среди старших школьников даже возникла тайная организация "За свержение!" Но вскоре оказалось, что свергать императора не надо, потому что человек он незлобивый и правитель довольно мудрый. Даже не отправил к баронессе ни одного из разоблаченных подпольщиков. Только повелел каждому из них поставить отметку "хуже некуда" по грамматике, потому что очень уж безграмотно писали они свои листовки…
Баронесса за долгие-долгие годы педагогической службы постарела, конечно. Однако сил и твердости характера не утратила. Порой жаловалась в ГВИПе на утомление, но уходить на пенсию не желала и от помощников отказывалась. "Простите за нескромность, но где вы найдете людей с моим талантом воспитателя?"
Все это вспоминалось Авке на ходу, само собой, позади главных мыслей и чувств. Какие чувства – это (ик!) понятно. А мысли… в общем-то, и они понятные.
Может, все-таки удрать куда-нибудь и спрятаться, пока все не позабудется? Но ведь мама с папой с ума сойдут: куда девалось младшее дитя? К тому же, трусить и уклоняться от встреч с баронессой считалось у мальчишек неприличным. Не совсем гугнига, но все же явное малодушие, и "бзяку-бояку" можно заработать запросто. Нет уж, будь что будет…
Ноги двигались не очень-то быстро, но все же доставили беднягу к жилищу баронессы фон Рутенгартен. Серый, из крупных булыжников дом придвинулся к Авке вплотную. Он был зловещий, как старинная тюрьма на площади Императора Клумбуса Покорителя. Правда, тюрьму эту Авка видел лишь на картинках, ее четыре века назад разнесла по камушкам армия мятежных ремесленников.
От брусчатого тротуара к сводчатому входу в башню вела сквозь гусиную траву и одуванчики хорошо натоптанная тропинка. И никого по близости не было, только цвиркали кузнечики. Мирно так… Все с той же ледяной тыквой в животе Авка (ик!) пошел по тропинке. Потянул за кольцо массивную наружную дверь. Она отошла неожиданно легко. Авка пинком прогнал последнюю мысль о бегстве и шагнул в сумрак башни.
Впрочем, не такой уж сумрак. В два оконца падали лучи. Освещали длинные лавки вдоль каменных стен. Было зябко и пахло копотью. Со щелканьем качали медный маятник могучие настенные часы. В глубине была еще одна сводчатая дверь. Над ней, на торчащей из стены балке шумно заворочалось рыжее пернатое существо.
– Госпожа бар-ронеса! К вам пр-ришли! – голос был как у колдуньи по имени Ржавая Помидора из кукольного театра. "Из рогатки бы тебя!" – подумал Авка, но без большой злости. Злиться всерьез не было сил. Из-за двери глухо донеслось:
– Даже в каникулы нет покоя… Ну, раз пришли, пусть заходят! – И сколоченная из сучкастых горбылей дверь медленно отошла. Кажется, сама собой.
– Пр-ра-ашу! – сказала гадкая птица. И Авка пошел. И вошел.
Тыквофон
Баронесса фон Рутенгартен оказалась не такой, как на портретах. Там она была солиднее, упитанней, не со столь кривым носом и не с таким косым глазом. А здесь – ну, ведьма ведьмой. Сидела она в широком кресле, на плечах – мохнатая, будто козья шкура, накидка.
Голос был сиплый и недовольный. Но громкий.
– Что скажете, молодой человек?
Авка ощутил, как наливаются противной теплотой уши.
– Ик… вот… – на ватных ногах подошел, протянул смявшийся в кармане листок. И поник головой. Но из-под упавших волос украдкой все же наблюдал за Всеобщей Доброй Тетушкой. И даже мельком глянул по сторонам. Где тут то самое… которое для воспитания? Но были только обычные стулья, широкий письменный стол и тумбочка с непонятным аппаратом: какая-то штуковина из шестеренок с трубой вроде духового контрабаса. "Может, станок для пыт… ик… ок?" Но ведь известно, что для вразумления своих гостей баронесса использует лишь гибкие ветки молодых тыквогонских акаций…
Читала баронесса без очков. Глядя левым глазом в розовый листок, правый (черный, с колючей искрой) она воткнула в Авку.
– Ну-с, любезнейший Август Головка, что послужило причиной вашего приятого здесь появления?
– Там ведь написано, – бормотнул он.
– Ничего не написано! Этот ваш господин Укроп изрядный лодырь, не мог заполнить документ как положено! – Баронесса бросила на пол бумажку и потребовала уже другим тоном:
– Говори, чего натворил-то?
– Я это… из-за ик… керосина…
И, глядя на растоптанные башмаки, икая и дергая на животе лямку, Авка скомкано поведал придуманную историю про бомбы.
– Ну и вот… Гуська-то ни ик… при чем… А он… то есть господин Укроп говорит ему…
– Хватит, – перебила баронесса. И Авка увидел, что она смотрит обыкновенными, не косыми глазами. – Это е м у ты мог вешать на уши тыквенный салат. А м н е надо знать истинные факты.
– Но… я же…
– Август Головка! Не усугубляй свою вину бессовестным враньем! Я люблю правду!
Авка понял, что сейчас заревет.
– Но если я… ик… правду… вы же скажете, что совсем вранье!
– А ты попробуй, – усмехнулась Всеобщая Добрая Тетушка.
– А вы…
– Что?
– Не взгреете сильнее, если покажется, что вру?
– Там будет видно, – утешила баронесса. – Ну?
– Мы с Гуськой были на дик… иком пляже, и туда прилетела такая круглая штука… Плюхнулась у воды… Вот, вы уже не верите! А Гуська тоже видел…
– Перестань раньше времени дергать штаны, – опять усмехнулась баронесса. Возьми стул и сядь передо мной… Вот так. Подыши спокойно и рассказывай по порядку.
И Авка стал рассказывать по порядку. Сперва сбивчиво, а потом довольно связно. Не забывайте, это был начитанный ребенок, умел говорить. А баронесса, к тому же, слушала с явным интересом. Подперла костлявым кулаком подбородок. Будто и не зловещая госпожа фон Рутенгартен, а простая несердитая бабка. Авка увлекся и даже икать почти перестал. Даже подзабыл, з а ч е м он сюда явился.
Посреди рассказа мелькнула мысль: а не выдает ли он какую-то тайну, не вредит ли своей болтливостью Звенке? Но тут же подумал: "А какая тайна, какой вред? Звенка и ее Никалукия все равно за бесконечным океаном…"
Конечно, он не стал говорить, как Звенка купалась, и как он боялся, что она простудится. В основном – про этот… гра-ви-то-план. И про Звенкины рассказы о дальней земле.
– Ну и вот… и улетела… А если не верите, то у меня доказательство, птичка. Смотрите…
Баронесса посмотрела. На желтую ласточку, потом опять на Авку. И вдруг спросила:
– А что, красивая девочка?
Авка мигнул.
– Да некрасивая! – досадливо вырвалась у него. – Только…
– Только засела в голове и никак не забыть, – догадливо закончила баронесса.
У Авки опять затеплели уши. Он вновь затосковал. И по Звенке, и от того, что вспомнил: зачем он здесь. "Ох… уж скорее бы… Ик…"
И баронесса словно услыхала его внутреннее иканье и оханье. Решительно выбралась из кресла, шагнула к закрытой двери, глянула наружу сквозь глазок.