Мальчик со шпагой - Крапивин Владислав Петрович. Страница 27

– Жалко, – сказал Серёжа.

– Я, может быть, позже приду. Если рано кончим, – пообещал Кузнечик. – Как раз к тому времени, когда тебе будут первый приз вручать.

– Иди ты! – отмахнулся Серёжа. И признался: – Знаешь, Кузнечик, я боюсь что-то… Первые соревнования. Да не думай, что мне приз очень нужен! Я боюсь, что размякну и начну по-глупому проигрывать… Хорошо, когда за тебя болеют. Сразу сил больше делается.

– За тебя и так весь клуб болеет.

– Ну уж, весь клуб! Каждая группа болеет за своих финалистов. И потом, одно дело, когда своя группа, а другое – когда кто-то еще, не из клуба.

– Ага! – хитро сказал Кузнечик. – "Когда кто-то еще, не из клуба…" А уговаривал меня записаться в "Эспаду".

– А ты решил? – быстро спросил Серёжа.

– Нет, не могу. Вот если выгонят из секции, тогда приду.

– За что тебя выгонят?

– Да пока не получается из меня хоккеист. Тренер ворчит.

– Вот и давай к нам. У нас никого не выгоняют, если не получается. И Олег из-за этого никогда не ворчит. Можно вообще не заниматься фехтованием.

– А как тогда?

– Ну мало ли в клубе дел! Олег кинокамеру достал, будем, наверно, фильм "Три мушкетера" снимать.

– Здорово, – искренне сказал Кузнечик. – Но я пока не могу. Вот добьюсь своего в хоккее, тогда посмотрим.

"Если добьешься, тогда совсем уж уходить не захочешь", – чуть не сказал Серёжа. Но промолчал.

Дружба их была в самом начале, а в эту пору люди боятся обидеть друг друга неделикатной настойчивостью или даже одним неосторожным словом.

Зато с Наташей Серёжа договорился легко. Правда, сперва она отругала его: почему редко к ним заходит. Но потом быстро сказала:

– Ладно, приду.

Подумала и спросила:

– А можно Стасика взять?

Серёжа слегка удивился:

– Ну возьми… Думаешь, ему интересно будет?

– Да это неважно. Просто хочу его увести куда-нибудь. В воскресенье у них отец дома весь день, а он такой… Стаське от него плохо.

– Приводи, – сказал Серёжа. – Только пусть он сидит поспокойнее. А то он всякое может.

Стасик Грачёв, которого Серёжа спас от Мадам Жирафы, действительно мог "всякое".

На первый взгляд это был тихий мальчик, славный такой, с русой челкой над глазами и смешным пучком волос на затылке. С честными серыми глазами, которые от одного ласкового слова наливались вдруг слезами, словно в них вставляли стеклышки. Но порой в Стасике что-то взрывалось. Он отчаянно хохотал, метался по классу и коридору, скакал по партам, лупил ребят книгами по макушкам. А когда его пытались унять, визжал и кусался. Дело кончалось опять слезами, но уже громкими и злыми.

А случалось, что Стасик подходил к кому-нибудь из старших, брал за локоть, прижимался щекой к рукаву и стоял так по нескольку минут. Подошел он так однажды и к Серёже. Потом Серёжа спросил у Наташи:

– Чего это он?

А она серьезно сказала:

– Маленький, а нервы никуда не годятся.

Наташа пришла без Стасика. Сказала, что его не отпустили. Она дала Серёже мятный леденец и забралась в угол, на стул. В другом углу, стесняясь шумной толпы мальчишек, уже сидела Митина мама. Она была единственным взрослым среди зрителей. Остальные были свои же ребята из "Эспады", которые не попали в финал и пришли болеть за друзей, или приятели и одноклассники финалистов.

Места для зрителей устроили у главной, длинной стены, против окон. Притащили из кают-компании все стулья и даже диван. Его, конечно, сразу оккупировала "барабанная команда", которую Данилка привел болеть за Митю.

Вошел Олег и попросил зрителей "не вопить как на стадионе в Рио-де-Жанейро". Потом скомандовал бойцам построение.

Финалистов было семь. Предстоял двадцать один бой. На черной доске темнели пустые квадраты расчерченной мелом таблицы. Скоро там появятся единицы и нули: кому-то радость победы, кому-то – наоборот.

На судейском столике лежали дипломы и стоял пузырек с тушью, чтобы вписать имена победителей. А в прозрачной коробочке поблескивал жетон с красной ленточкой. На жетоне были скрещенные шпаги и надпись: "Чемпион "Эспады". 1973". Дипломы Олег взял в райкоме комсомола, а жетон по его просьбе сделал из латуни знакомый гравер.

Кончилась жеребьевка. Серёже выпало выступать в первой же паре. Он застегнул нагрудник, натянул перчатку… и понял, что уже не боится и не волнуется.

Первый бой был нелегкий. Большой, грузный Женька Голованов лишь на первый взгляд казался неповоротливым. Клинок его мелькал и свистел перед Серёжей, выписывая кольца и восьмерки. Голованов не тратил времени на долгую разведку, он шел напролом в атаку за атакой, давил корпусом, вертя двойные и тройные переводы.

Серёжа уходил в сторону и огрызался короткими контратаками.

У них было уже по три очка, когда Голованов налетел на Серёжу всем корпусом, проскочил вперед, извернулся и нанес удар со спины.

– Четыре – три.

Если мечтаешь о первом месте, проигрывать первый бой нельзя. Серёжа не выдержал, забыл про осторожность и полез в отчаянное наступление. Голованов ринулся навстречу. Олег остановил бой.

– Обоюдная атака. Делаю предупреждение.

Женька тяжело дышал. Он был на шаг от победы. Он рвался к ней.

"Ладно, – сказал себе Серёжа. – Не будем больше прыгать. Пофантазируем, как говорил Олег".

Он быстро отступил и встал в третью позицию, когда кисть руки на уровне пояса отведена влево, а клинок смотрит вниз. Он открылся перед противником. С точки зрения фехтовальной науки это был бред. Голованов от неожиданности на миг остановил свой клинок. Тут же Серёжа снизу вверх нанес по нему скользящий удар. Женькина рапира взмыла под потолок, а Серёжа вошел в глубокий выпад. Есть!

Зрители взревели.

– Неправильно! – кричали болельщики Голованова. – Клинок выбит, нельзя колоть!

– Нет, правильно, – сказал Олег. – Клинок еще не упал, когда был сделан укол. Четыре – четыре.

После этого Голованов разозлился, полез в атаку слишком открыто и проиграл еще очко.

Серёжа снял маску, пожал противнику руку и, вытирая рукавом лоб, стал пробираться в угол к Наташе. Трикотажная рубашка липла к спине.

– Ух, как я переживала! – шепотом сказала Наташа. – Просто даже страшно. Ты такой молодец, Серёжка. Держись дальше.

И он держался. Он выиграл еще два боя: у почти незнакомого семиклассника Павлика Сосновского из второй группы и у Леньки Мосина. Ленька дрался лихо, но не очень умело. Когда проиграл, то обиделся, надулся, но через пять минут уже спокойно болтал с приятелями.

Володьке Огонькову Серёжа проиграл. Проиграл глупо, досадно, так, что завыть хотелось от обиды. Конечно, Огоньков дрался не хуже Серёжи. Но если бы Серёжа в последний момент, при счете четыре – четыре, не промахнулся так по-дурацки, то обязательно победил бы.

А Митя у Огонькова выиграл. Этого никто не ждал. Может быть, Огоньков устал после встречи после с Серёжей, а может быть, недооценил противника: худенького, белобрысого пятиклассника, неизвестно как попавшего в финал. Если недооценил, то зря. Мог бы видеть, что с Кольцовым шутить не стоит: до этой встречи Митька вышел победителем из двух боев.

Болельщики, следившие за хитростями финальной таблицы, начинали гудеть сначала удивленно, потом одобрительно. Дело в том, что вслед за Огоньковым и Каховским Кольцов пробивался в лидеры.

Серёжа следил за Митей с радостным удивлением. И даже с легкой завистью. Кольцов дрался так, будто не думал о победе и поражении. Бой для него был как песня, как музыка, в которую человек вкладывает всю душу. Так, по крайней мере, казалось. В каждую схватку он шел, словно этот бой – самое главное и самое радостное дело в его жизни, а потом будь что будет.

Серёжа теперь уже не думал: "Когда он успел…" Если у человека талант, он может вспыхнуть моментально.

После каждого боя Митя сбрасывал маску и улыбался счастливо, открыто и в то же время так, словно говорил противнику: "Ты уж не обижайся, пожалуйста". Потом он пробирался к маме под шум и аплодисменты, под крики Данилкиных барабанщиков, которые вскакивали на диван и от восторга лупили друг друга по спине.