Мальчишки, мои товарищи - Крапивин Владислав Петрович. Страница 56

коленками каждое брёвнышко.

Мухин обругал Тимку, отобрал руль и крикнул Тонику:

– Стукнулся, пацан? Ну, садись!

– Ладно, мы отсюда доберёмся, – сказала Римка и прыгнула на плот. За ней молча вылез Тимка.

Тоник сидел на брёвнах и всхлипывал. Боль была такая, что он даже не сдерживал слёз.

– Разнюнился, ребёночек, – вдруг разозлился Тимка. – Подумаешь, локоть расцарапал.

– Тебе бы так, – заступилась Римка. – Рулевой «Сено-солома»…

– А он хуже девчонки… То-о-нечка, – противно запел Тимка.

Теперь Тоник всхлипнул от обиды. Кое-как он поднялся и в упор поглядел на Тимку. Когда Тимка начинал дразниться, он становился противным: глаза делались маленькими, белёсые брови уползали на лоб губы оттопыривались… Так бы и треснул его.

Тоник повернулся, хромая, перешёл на берег, и стал подниматься на обрыв по тропинке, едва заметной среди конопли и бурьяна.

В переулке, у водонапорной колонки он вымыл лицо, а дома поскорей натянул шаровары и рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ссадины. И всё же мама сразу спросила:

– Что случилось, Тоничек?

– Ничего, – буркнул он.

– Я знаю, – сказал папа, не отрываясь от газеты. – Он подрался с Тимофеем.

Мама покачала головой:

– Не может быть, Тима почти на два года старше. Впрочем… – она коротко вздохнула, – без матери растёт мальчик. Присмотра почти никакого…

Тоник раздвинул листья фикуса, сел на подоконник и свесил на улицу ноги. В горле у него снова запершило.

– Тимка никогда не дерётся.

Папа отложил газету и полез в карман за папиросой.

– Так что же произошло?

– А вот то… Придумали такое имя, что на улице не покажешься. То-о-нечка. Как у девчонки.

– Хорошее имя. Ан-тон.

– Чего хорошего?

– А чего плохого? – Папа отложил незажжёную папиросу и задумчиво произнёс: – Это имя не так просто придумано. Тут, дружище, целая история.

– Мне не легче, – сказал Тоник, но всё-таки обернулся и поглядел украдкой сквозь листья: собирается ли папа рассказывать?

Вот эта история.

Тогда папа учился в институте, и звали его не Сергеем Васильевичем, а Сергеем, Серёжей, и даже Серёжкой. После второго курса он вместе с товарищами поехал в Красноярский край убирать хлеб на целине.

Папа, то есть Сергей, жил вместе с десятью товарищами в глинобитной мазанке, одиноко белевшей на пологом склоне. Рядам с мазанкой были построены два крытых соломой навеса. Всё это называлось: «Полевой стан Кара-Сук».

Больше кругом ничего не было. Только степь и горы. На горах по утрам лежали серые косматые облака, а в степи стояли среди колючей травы горячие от солнца каменные идолы и странные синие ромашки. Среди жёлтых полей ярко зеленели квадраты хакасских курганов. В светлом небе кружили коршуны. Их распластанные тени скользили по горным склонам.

По ночам ярко горели звёзды.

Но однажды из-за горы, похожей на двугорбого верблюда, прилетел сырой ветер, и звёзды скрылись за глухими низкими облаками.

В эту ночь Сергей возвращался с соседнего стана. Он ходил туда

с поручением бригадира и мог бы там заночевать, но не стал. Утром к ним на ток должны были прийти первые машины с зерном, и Сергей не хотел опаздывать к началу работы.

Он шагал прямиком по степи. Пока совсем не стемнело, Сергей видел знакомые очертания гор и не боялся сбиться с пути. Но сумерки сгущались, и горизонт растаял. А скоро вообще ничего не стало видно, даже свою вытянутую руку. И не было звёзд. Только низко над землёй в маленьком разрыве туч висела едва заметная хвостатая комета. Но Сергей увидел комету впервые и не мог узнать по ней направление.

Потом исчезла и комета. Глухая тёмная ночь навалилась, как тяжёлая чёрная вата. Ветер, который летел с северо-запада, не смог победить эту плотную темноту, ослабел и лёг спать в сухой траве.

Сергей шёл и думал, что заблудиться ночью в степи в сто раз хуже, чем в лесу. В лесу даже на ощупь можно отыскать мох на стволе или наткнуться на муравейник и узнать, где север и юг. А здесь темно и пусто. И тишина. Слышно лишь, как головки каких-то цветов щёлкают по голенищам сапог.

Сергей поднялся на невысокий холм и хотел идти дальше, но вдруг увидел с стороне маленький огонёк. Он горел неподвижно, словно где-то далеко светилось окошко. Сергей повернул на свет. Он думал, что придётся ещё много шагать, но через сотню метров подошёл к низкой глинобитной мазанке. Огонёк был не светом далёкого окошка, а пламенем керосиновой лампочки. Она стояла на плоской крыше мазанки, бросая вокруг жёлтый рассеянный свет.

Дверь была заперта. Сергей постучал в оконце и через несколько секунд услышал топот босых ног. Звякнул крючок и скрипнули старые шарниры. Мальчик лет десяти или одиннадцати, в большом, до колен, ватнике, взглянул снизу вверх на Сергея.

– Заблудились?

– Мне надо на полевой стан Кара-Сук, – сказал Сергей.

– У Княжьего кургана? Это правее, километра три отсюда. А вы не здешний?

– Будь я здешний, разве бы я заблудился? – раздражённо заметил Сергей.

– Случается… – Мальчик переступил с ноги на ногу и неожиданно спросил:

– Есть хотите?

– Хочу.

Мальчик скрылся за скрипучей дверью и сразу вернулся с большим куском хлеба и кружкой молока.

– Там совсем темно, – объяснил он, кивая на дверь. – Лучше здесь поесть.

– Ты, что же, один здесь?

– Не… Я с дедом. У нас отара здесь. Совхозные овцы.

– Значит, пастухи?

– Дед мой пастух, а я так… Я на лето к нему приехал. Из Абакана.

Сергей сел в траву, прислонился спиной к стене хибарки и принялся за еду. Мальчик сел рядом.

– Джек, иди сюда! – негромко крикнул он и свистнул. Откуда-то из темноты появился большой лохматый пёс. Он обнюхал сапоги Сергея, лёг и стал стучать по земле хвостом.

– А зачем у вас лампа на крыше горит? – спросил Сергей, прожёвывая хлеб.

– Да так, на всякий случай. Вдруг заплутает кто… А в степи ни огонька.

– Спасибо, – сказал Сергей, протягивая кружку.

– Может, ещё хотите?

– Не надо…

Сергей не стал объяснять, что сказал спасибо не за еду, а за огонёк, который избавил его от ночных блужданий.

Мальчик позвал Сергея в мазанку, но тот не пошёл. Ночь была тёплой, да и спать не хотелось. Мальчик отнёс кружку и вернулся. Они долго сидели молча. Лампа бросала вокруг мазанки кольцо рассеянного света, но мальчик и Сергей оставались в тени, под стеной.

– Ты каждую ночь зажигаешь свой маяк? – спросил Сергей. – Каждую… Только дед сердится, что я керосин зря жгу. Я теперь стал рано-рано вставать, чтобы успеть погасить. Дед проснётся, а лампа уже на лавке…

Мальчик негромко засмеялся, и Сергей тоже улыбнулся.

– Сердитый дед?

– Да нет, он хороший… Он с белогвардейцами воевал, конником был. У него орден Красного Знамени есть.

– А что же он керосин жалеет?

Мальчик не расслышал, и снова наступила тишина.

– Не скучно здесь? – спросил Сергей, чтобы разбить молчание.

– Бывает, что скучно. Это, если дождь. А так интересно, тут горы, балки. В балках ручьи чистые-чистые. И шиповник цветёт… – Мальчик нерешительно повернулся к Сергею, но не увидел лица. – А вечером делается тихо-тихо. И нет никого кругом. Спускаешься в долину и думаешь: а вдруг там что-нибудь удивительное… Смотришь,

ничего нет. Только месяц над горой. Смешно?

– Нет, – сказал Сергей, и подумал, что ночью почему-то люди гораздо легче открывают свои тайны.

Сергей неожиданно задремал. Когда он проснулся, то увидел, что ночь посветлела. Снова проступили очертания гор, начинался синий рассвет.

Мальчик спал, завернувшись в телогрейку. Он сразу проснулся, как только Сергей поднялся на ноги.

– Эй, внук, – донёсся вдруг из мазанки стариковский голос, – лампу задул? А то я сегодня рано встаю.

Мальчик вскочил. Сергей весело рассмеялся и протянул ему руку.

– Мне пора… Спасибо за огонёк, товарищ.

Мальчик смущённо подал маленькую ладонь и покосился на лампу. Она всё ещё горела неподвижным жёлтым огнём.