Оранжевый портрет с крапинками - Крапивин Владислав Петрович. Страница 24
– Привет вам, сет…
– Ходят слухи, что вы последний говорили с королем…
– Что сказал король на прощанье?
Фа-Дейк медленно обвел песчаных волков глазами. Взгляд этот напомнил им, что сету могут задавать вопросы только другие сеты, маршалы или король. Воины притихли. Один, в кожаном шлеме с золоченой стрелкой, видимо командир – неторопливо сказал:
– Примите нашу печаль, сет.
Но никакой печали не было на его широком, неприятно открытом лице с голым подбородком и выпуклыми глазами. И Фа-Дейк не ответил командиру волков. Он помолчал и спросил:
– Здесь кто-то кричал. Что случилось?
Выпуклые глаза сотника стали внимательными, но ответил он небрежно:
– Мальчишку поймали, разведчика из крепости.
Фа-Дейк не выдал интереса и неожиданной болезненной тревоги. Спросил так же небрежно:
– Разве сейчас не перемирие? Урата-Хал в нашем лагере…
Сотник сказал с коротким зевком:
– Еще до перемирия поймали. Да это и неважно.
– Почему неважно?
– Он шел не из крепости, а из песков. Видимо, оставлял там знаки для каравана…
Сотник держался чересчур независимо и не прибавлял в конце фразы слова «сет». Это была явная наглость, волки всегда позволяли себе лишнее. Фа-Дейк не стал делать замечаний, сет не должен опускаться до пререканий с каким-то предводителем дикой сотни. Он только сказал в отместку:
– Я думал, храбрые волки давно перекрыли все караванные пути тауринов…
Он знал, что это не так. Сколько бы ни рыскали в песках и скалах конные патрули иттов, перехватить все караваны они не могли. В непроницаемой тьме песчаные лодки под черными парусами бесшумно бежали по дюнам к крепости. Это посылал осажденным еду и оружие лесной народ, который был давним союзником тауринов. Люди леса научились пользоваться парусами не хуже иттов.
Лодки останавливались в неведомых иттам местах, а оттуда таурины несли груз в крепость тайными подземными ходами. Кое-какие ходы разведчики иттов отыскали и засыпали, но многие еще найти не могли. И крепость держалась долгие годы. И будет держаться бесконечно…
Сотник уязвленно сказал:
– Мы перекрыли почти все пути. Сегодня мальчишка скажет, где была стоянка недавнего каравана. Там у них последняя лазейка, засыплем и ее.
Фа-Дейка опять уколола тревога. Тоскливая, смешанная с неясным страхом. Но отозвался он с рассеянным видом:
– Думаете, он скажет?
Воины гоготнули. Командир тоже не сдержал усмешку:
– Волки умеют развязывать языки даже заржавелым от шрамов тауринским начальникам, которые не боятся ни ядовитых игл, ни раскаленного железа. А этот – сопливый мальчишка, даже меньше вас… О, простите, сет!
Сотник испуганно наклонил голову, но насмешливый огонек в похожих на коричневые лампочки глазах не погас. Фа-Дейк глянул в эти глаза и смотрел в них, пока не заставил сотника потупиться. Теперь Фа-Дейк был просто сет иттов, в нем не осталось ничего от четвероклассника Фаддейки.
Сет сказал:
– Может быть, волки и умеют развязывать чужие языки, но хорошо бы им научиться держать на привязи свои. Не правда ли, сотник?.. Я жду ответа.
– Да, сет, – сквозь зубы выдавил командир волков.
Фа-Дейк медленно пошел от сотника и его воинов, и длинный плащ тянулся за ним, шуршал по камням.
Недалеко от королевского шатра Фа-Дейк встретил Фа-Тамира.
– Отдохните в моей палатке, сет, – сказал маршал.
– Потом… А когда погребение, Фа-Тамир?
– Завтра после восхода…
– Фа-Тамир… Как зовут сотника песчаных волков? Он такой… глаза, как у жабы.
– У кого, сет?
– А, вы не знаете… Ну, такие нахальные глаза. И круглое лицо.
– Наверно, это Уна-Тур… А что случилось?
– Ничего. Он мне не нравится, ведет себя нагло.
– Да. Но он храбр…
– Подумаешь, заслуга, – усмехнулся Фа-Дейк. – Кто из иттов не храбр? Надо еще быть… человеком. Даже если называешься "волк".
– Сейчас жестокое время, Огонек, – вздохнул Фа-Тамир.
Фа-Дейк вздрогнул от неожиданной ласки, поднял глаза.
– Фа-Тамир, они поймали разведчика…
– Да, я слышал уже…
– Я подумал вот что. Когда печаль и погребение, обычай велит делать добрые дела… Может, отпустим его к своим?
– Доброе дело для врага – разве доброе дело? – хмуро сказал маршал.
– Он же еще не взрослый, – виновато проговорил Фа-Дейк. – Разве итты воюют с ребятами?
– Он разведчик. Значит, воин. Законы войны одинаковы для всех.
"У войны нет законов", – вспомнил Фа-Дейк. И тихо спросил:
– Правда, что его будут пытать?
Фа-Тамир отвел глаза. Пожал плечами:
– Если он сразу не скажет то, что знает. Но он ведь не скажет… пока не заставят.
– А что он знает-то? Ну, покажет стоянку и ход, который ему известен. А этих ходов десятки. Что толку?
– И все-таки… еще одну ниточку перережем,
Фа-Дейк угрюмо молчал. Потом спросил, глядя в землю:
– А если бы я попался тауринам, меня тоже пытали бы?
– Едва ли! За сета запросили бы выкуп. Обошлись бы с почетом.
– А если бы я знал тайну, которая важнее выкупа?
Маршал подумал и сказал неохотно:
– Итты не позволят, чтобы вы стали пленником тауринов. Не бойтесь, сет.
– Разве я боюсь? Я не об этом…
Фа-Тамир положил руку на шлем Фа-Дейка.
– Огонек… Волки все равно не отпустят его. Это их добыча, а добычу по закону не может отнять никто. Даже король.
Фа-Дейк вскинул глаза:
– Даже король?
– Да… Кстати, сет, что говорил вам король в последние минуты? Итты ждут, что вы передадите его слова всем.
– Что?.. Я передам, да. Чуть позже, Фа-Тамир.
Он мягко убрал голову из-под ладони маршала и пошел не оглядываясь. Через пять минут он опять был у крайнего шатра. Воины-волки все еще стояли там. Снова подтянулись, глянули на сета выжидательно и вроде бы почтительно.
Фа-Дейк лениво сказал:
– Я хочу посмотреть на пленника, Уна-Тур…
Сотник осклабился: любимец короля удостоил его обращения по имени.
– Как будет угодно сету. Идемте, сет…
Разведчика держали в хижине, сложенной из каменных плит. Уна-Тур отодвинул на щелястой двери бронзовый засов. Пропустил Фа-Дейка вперед.
В хижине было светло, колючее солнце било в широкие щели. Тощий темноволосый мальчишка, ровесник Фа-Дейка, сидел скорчившись в углу на камне. Он был босой, в узких кожаных штанах, стянутых на щиколотках ремешками, в мохнатой безрукавке. Тонкие голые руки в локтях и у кистей были перемотаны за спиной сыромятным ремнем.
Когда вошли, мальчик быстро повернул острое лицо с высохшими подтеками слез. В темных глазах мелькнули по очереди надежда на чудо, испуг, отчаяние. Он опять отвернулся, прижался плечом к стене. Но Фа-Дейк успел разглядеть его лицо. Мальчишка был, кажется, похож… Или показалось?
Или правда он похож на Вовку Зайцева из Фаддейкиного класса? На щуплого Вовку Зайцева, который боялся уколов, и над ним за это смеялись (и было время, Фаддейка смеялся. Сначала. А потом не стал… А потом Вовка уехал). Этот Зайцев боялся уколов и плакал от обид, но обидчиков никогда не называл, если его спрашивали взрослые…
Фа-Дейк оглянулся на Уна-Тура. Сказал, пряча свои мысли под насмешкой:
– Волки стали так осторожны, что одного мальчишку держат связанным…
– Просто забыли развязать, – буркнул сотник. Шагнул к мальчику, чиркнул кривым кинжалом по ремню у локтей. Ремень ослаб, опал. Мальчик пошевелил локтями, освободил кисти. Но на Фа-Дейка и Уна-Тура не смотрел. Коротко, со всхлипом, вздохнул.
– Оставьте нас, – приказал Фа-Дейк сотнику. – Может, я договорюсь с ним быстрее, чем вы… И закройте дверь.
Уна-Тур вышел. Дверь за ним бухнула излишне сердито.
Мальчик не двигался.
Фа-Дейк встал в двух шагах от него. Помолчал, томясь от неловкости, негромко спросил:
– Как тебя зовут?
Мальчик опять не шевельнулся, но ответил сразу:
– Кота…
Или «Хота»? У тауринов такой же язык, как у иттов, но говорят они мягче, с придыханием. Ладно, пусть Хота…