Прохождение Венеры по диску Солнца - Крапивин Владислав Петрович. Страница 35
7
Да, это был он. В рыжем свете луны я сразу разглядел его лицо. Рот был приоткрыт, между губ светились передние зубы – в замершей полуулыбке. Из-под опущенных ресниц чуть заметно блестели белки глаз. Вовка лежал навзничь и не двигался. Он был в незнакомой одежде. То есть почти в знакомой – в таком же баскетбольном костюмчике, как на Аркаше тогда на пляже. Такой же утенок-флибустьер вырисовывался на светлой фуфайке.
А слева от утенка чернели две круглые дырки.
Я отогнул фуфайку до сосков. Из дырок под левым соском вдруг несильными толчками выскочили кровяные капли, растеклись. Вовка вздрогнул, сильно вытянулся и замер опять. И сразу стало ясно, что это – всё.
Отчаяние наливало меня, как холодное жидкое стекло. Оно почти сразу застыло, заморозило душу. Но двигаться оно не мешало. Только двигался я, как автомат. Я подтянул Вовку к стене, сел, прислонился спиной к ребристым каменным плиткам, положил Вовкину голову себе на колени.
От его спутанных волос пахло теплой пыльной травой.
«Ну, зачем, зачем ты вернулся?! Не надо было меня защищать! Такой ценой – не надо…»
Я сидел, не чуя времени, не зная, что будет дальше, не делая попыток что-то решить и предпринять. «Не будет дальше, не будет потом…»
«Нет, будет… – наконец протолкнулось сквозь лед короткое понимание. – Одно дело ты должен сделать обязательно…»
Я стал гладить Вовкины волосы и думать, как завтра убью Махневского. Эту гниду, этого подонка, который сегодня днем разливался соловьем, а на самом деле выследил, послал этих двух сволочей… Ну ладно бы меня кончили! А Вовка-то при чем?!
Вот он лежит совершенно неподвижный, совершенно неживой, и я чувствую, что на этот раз – полностью, навсегда…
Конечно, я не буду стрелять в Махневского из своей итальянской игрушки. Каждый, кому это надо, знает, где в нашем городе можно за три тысячи баксов купить «макаров» или «ТТ». Куплю, баксы есть. И если Махневский придет в «Лолиту», там я и сделаю это … Всю обойму… А если не придет, пробьюсь в его офис. Пусть придется положить при этом пару его амбалов-охранников, они такие же гады, как их хозяин…
Короткий толчок слёз в глубине груди тряхнул меня, как внутреннее кровоизлияние. Разогнал по застывшему стеклу трещины. Оно ощетинилось острыми осколками. Пусть. Так даже лучше.
Я закашлялся, чтобы прогнать колючие стеклянные крошки из горла. Отдышался. Снова погладил Вовкины волосы… Надо было что-то делать. Что? Видимо, куда-то звонить. В «Скорую», в милицию… Хотя в «Скорую» зачем? Поздно уже… Нет, все равно надо. Кажется, они должны «зафиксировать»… А милиция… Что они, будут ловить тех двух сообщников Махневского? На фиг им это надо! Скорее всего, меня же и сделают виноватым. Тем более, что ничего толком объяснить я не смогу: зачем оказался у кладбища, откуда убитый мальчишка… Ладно, лишь бы не посадили в камеру сразу. Лишь бы успеть с Махневским, а потом наплевать…
Осторожно, чтобы не толкнуть Вовкину голову, я завозился, отцепил от пояса мобильник. Он почему-то оказался выключен. Я хотел надавить кнопку…
– Иван Анатольевич, не надо… – кто-то мягко сказал сбоку от меня.
В двух шагах стояли трое. Одинаковые, в похожей на военный камуфляж одежде, только с размытыми и мерцающими, как фольга пятнами. Лица были неразличимы, а в светлых, как у Вовки, волосах, поблескивали красноватые лунные искры.
И сразу же я, со смесью горечи и облегчения, понял, кто они.
– Хотите забрать его? – сказал я, проглотив последние крошки стекла.
– Да, Иван Анатольевич… Самому ему теперь не добраться, растратил все силы…
Те, Кто Пришел за Вовкой, были одинаково неразличимы, я не мог определить, кто из них какие слова говорит. Да и не пытался. Их голоса были не тихие и не громкие, звучащие как будто в плотных, надетых на меня наушниках. И во всех голосах слышалось сочувствие.
– Защит у него уже не было, а то, что он Хранитель, еще сидело в памяти. Вот и рванул обратно с полпути. Закрыл собой… – произнес один из Тех с ощутимым человеческим вздохом.
– Я не хотел этого, – тоскливо сказал я.
– Да вас же никто не винит, Иван Анатольевич. И… в конце концов, все к лучшему. Мальчик сделал все как надо…
– Куда уж как «к лучшему», – выговорил я, глядя на Вовкины ресницы. На них тоже блестели красноватые искорки.
Они деликатно молчали, стоя надо мной.
– И куда он теперь? – с непонятной неловкостью и опаской спросил я. – Опять на свои поля?..
– Не сразу… – отозвался один из Тех. – Он потратил массу энергии, теперь ему придется копить и копить силы. Вроде как в изоляторе. Расплата за содеянное…
– Разве нельзя его простить? – чуть не со слезами вырвалось у меня. – Ведь он же… он не для себя это… – И я через плечо посмотрел на Тех.
Один из них слегка нагнулся ко мне.
– Иван Анатольевич, вы не понимаете. При чем тут прощение? Вы думаете, что его поведут на расправу, как в кабинет к завучу? Просто необходимо восстановить энергетический баланс, а на это требуется время. В каждом пространстве есть свои законы… Да вы не тревожьтесь, все со временем придет в норму.
Он выпрямился и стал опять неотличим от товарищей. Мне почудилось во всех троих сдержанное нетерпение.
– Можно мне еще посидеть с ним? – торопливо попросил я.
– Да, но только недолго. Мальчику все-таки больно, хотя он и без сознания…
– Как… без сознания? – дернулся я. – А разве он… не…
– Что?.. Нет, вы ошибаетесь. Вот… – Один из Тех присел рядом со мной, вынул из моей руки мобильник, положил в подорожники, а мою ладонь осторожно прижал к Вовкиной голой груди, пониже пулевых отверстий. Под тоненькими ребрами, редко, еле ощутимо, но равномерно тукало Вовкино сердце.
– Подождите, – вдруг оживился один из стоявших. – Можно ведь это и здесь…
Он и его товарищ шагнули ближе, присели передо мной и Вовкой на корточки по сторонам от моих вытянутых ног. Тот, что справа, повел над Вовкиной грудью ладонью. Потом оглянулся на луну:
– Да уберите вы это безобразие…
Тот, что слева, щелкнул над плечом пальцами, и луна погасла, как прожектор, когда на театральном пульте дернули рубильник. Послышался во тьме новый щелчок, и над нами загорелся, как лампа, белый, размытый в воздухе шар. Свет его был сильный, но не резкий. Тот, что справа, опять повел над круглыми ранками ладонью. Потом резко перевернул ее. На ладони лежали две тупоносые пули. Он швырнул их через плечо.
Пулевые отверстия зарастали на глазах. Кровь вокруг них исчезала, будто испарялась. Через полминуты на месте черных дырок были розовые плоские бугорки. Вовка шевельнулся и тихо задышал.
– Теперь можно и подождать минут десять, – сказал Тот, Кто Выбросил Пули.
– Но не больше, – отозвался другой, который сидел рядом со мной. И опять встал. – Скоро рассветает, а тучи уйдут… – Мне показалось, что он здесь главный.
Оглянувшись на него, я спросил:
– А разве это можно вот так? Забирать его туда … живого?
– Все можно, – нехотя отозвался Главный. – Особенно если не первый раз…
– А можно, чтобы он сейчас очнулся? Хоть на минуту? Чтобы услышал меня?
– А вот это не получится, – с виноватой ноткой сказал Тот, Кто Выбросил Пули. – Он будет спать несколько часов…
Вовкина голова чуть шевельнулась на моих коленях. И губы шевельнулись. Тот, Кто Выключил Луну и Зажег Шар, натянул Вовке на грудь фуфайку. И опять я почувствовал во всех троих деликатное нетерпение.
И тогда я сказал самое главное – то, что стремительно зрело во мне и что я должен был сказать, но боялся. Боялся, что ответят «нет».
– Но если он жив… и если там ему без энергии будет тяжело… оставьте его здесь…
– Зачем? – быстро и досадливо сказал с высоты Главный. А горящий шар словно испугался моей дерзости, взлетел в высоту и светил оттуда совсем неярко.
– Чтобы он… со мной. У нас…
Голос Главного обрел прежнюю мягкость: