Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович. Страница 70

– Да если бы и не такую! Если не замечательную! – негодующе восклицал Алешка. – Все равно ведь живая!

Несколько дней Игорёша прожил у Алешки, в клетке, которую мы специально купили на толкучке на собранные копейки. Оказалось, что он знает много слов – как правило, все с буквой “Р”.

– Гр-рабь, ребята! – по пиратски восклицал он, когда был в бодром настроении. – Буря, ур-раган! Игорёша кр-расивый!

Потом встал вопрос: что делать с Игорёшей дальше. Я бы с удовольствием взял его себе, но понимал, что наш кошак Мефодий не оценит Игорёшиных талантов, он был хищник и охотник до мозга костей. У Анютки была бабушка, которую любой, даже легкий шум доводил до мигрени. Она тут же утыкалась пальцами в виски и всех извещала о своей близкой кончине. Марат с родителями и кучей братишек и сестренок жил в единственной комнатушке, в такой тесноте, что клетку просто некуда было бы повесить.

Алешка же по всем статьям годился Игорёше в новые хозяева-друзья, если бы не одно обстоятельство: за победу на весеннем школьном конкурсе чтецов он был награжден путевкой в Артек Вот так, ни мало, ни много!.. Отъезд планировался через десять дней. Все семейство Полыниных жило, разумеется, в радостном предвкушении. Тем более, что путевка досталась не просто: сперва не хотели давать, поскольку у Алешки в табеле за пятый класс был трояк по математике. Известно, что достойные Артека пионеры не должны иметь таких позорных оценок. Но для Алешки все же сделали исключение – очень уж звонко и выразительно читал он со сцены светловскую “Гренаду”…

Конечно, родители дали понять Алешке, что до отъезда птицу надо куда-то пристроить, потому что возиться с ней будет некому.

Алешка пристраивать в чужие руки полюбившегося скворца не хотел. Нам он однажды сообщил:

– Вчера Игорёшка сказал слово без “эр”: “Алеша… Алеш-ша милый”…

Еще через день Алешка сделал (по словам его мамы) “декларативное заявление”: о том, что не поедет в Артек. Поскольку Игорёшу оставить не на кого.

Можно представить все высказывания родителей! От негодующих криков, что “эта ощипанная птица будет немедленно выброшена на помойку”, до клятвенных уверений, что “пока ты в Артеке, об Игорёшеньке мы будем заботиться, как о родном сыне”.

Алешка сказал, что видит, как они заботятся о родном сыне. Сплошное издевательство: насильно загоняют в лагерь, в который он не хочет.

Мама, чуть не рыдая, восклицала:

– Но ведь такая радость – Артек! – выпадает редчайшим счастливчикам! Один раз в жизни!

Алешка сказал, что радость иметь говорящего крылатого друга – тоже раз в жизни. И друзей не предают.

Мама была самая нетерпеливая. Она разбила о кухонный стол чашку и заявила:

– Ну и черт с тобой! Сиди все лето дома со своей облезлой вороной!

Папа пообещал, что сидеть Алешке будет трудно, после его, отцовского, внушения.

Алешка сказал, что “пусть внушение”, лишь бы после этого его с Игорёшей оставили в покое. Такое заявление поставило папу – образованного мужчину, сотрудника администрации городского драмтеатра – в тупик. Потому что делать серьезные внушения, кроме словесных, он не умел.

Старшая Алешкина сестра, десятиклассница Зинаида, заявила, что скворец все равно скоро околеет, потому что припадочный. В самом деле, Игорёша иногда валился навзничь и прикрывал глаза пленками. Но быстро отходил.

Алешка сказал, что сестра сама припадочная, раз говорит такие вещи. Это во-первых. А во-вторых, если с Игорёшей что-то случится, то пусть при нем, при Алешке. Тогда по крайней мере его совесть будет чиста, потому что он не бросил беднягу до самого конца.

Зинаида сказала, что ее брат – законченный придурок.

Алешка сказал, что не может оставить Игорёшу без присмотра еще и по той причине, что Зинаида научит его нехорошим словам.

Такое заявление в адрес благовоспитанной девицы и круглой отличницы всех заставило онеметь. А в состоянии онемения спорить, сами понимаете, трудно… То есть потом споры еще продолжались, но уже слабенькие и безнадежные…”

Короче говоря Алешка остался – на радость Игорёше и друзьям, которым хотелось летом быть вместе.

И они были вместе! И с ними в то лето случилось много веселых приключений, о которых папа тоже упоминал в этом рассказе. В приключениях участвовал и Игорёша. И после каждого говорил, что это было “потр-рясно”.

Папа писал:

“Зловещее предсказание Зинаиды не сбылось. Игорёша не околел. Он постепенно избавился от всех хворей и жил в полном здравии, пополняя свой словарный запас. Хотя почему “жил”? Насколько я знаю, живет и сейчас…”

4

Я прочитала рассказ про Игорёшу и сразу поняла: его надо поскорее дать Лоське. Чтобы он убедился, как был прав, когда из-за Васьки не поехал на шахматный турнир! Да и вообще рассказ Лосенку понравится – ведь про живое существо!

Кстати, почему-то Лоська не показывался уже два дня…

Я сунула листы в пластиковый пакет и отправилась к Лоське.

Их квартира оказалась заперта. Из двери напротив просунул в коридор голову небритый и поддатый сосед дядя Коля и добродушно сообщил:

– А дружок твой вместе с мамашей куда-то отправился, похоже, на вокзал. С чемоданом и с котом под мышкой. С полчаса назад…

Этого еще не хватало! Куда?

Я подумала, что перед любым отъездом Лоська должен был предупредить меня. И помчалась домой.

Когда я отпирала дверь, на площадке возникла соседка Галина Андреевна – вся такая умильная и сладкоголосая от навеки застрявшей в ней виноватости.

– Женечка, к тебе приходил мальчик. Ну, твой дружок с корабликом на рубашке, только сейчас еще в курточке поверх кораблика и с рюкзачком. И с кисанькой на руках. Звонил, звонил, я выглянула, он говорит: “Передайте Жене, что уезжаю, не знаю на сколько дней”… Я спрашиваю: “Ты, наверно, хотел ей кисаньку оставить? Оставь у меня, я передам”. А он: “Нет, его я оставлю в другом месте…” Торопливый такой и озабоченный…

Понятно, что ничего объяснять соседке Лоська не хотел, знал, что это за личность. И где он решил оставить “кисаньку”, тоже было понятно. Я тут же помчалась к Ступовым.

Конечно, Васька оказался там, резвился с Чарли. Лоська мог не опасаться за него – подросшего, здорового и под защитой такого могучего друга.

Евгений Иванович сказал, что Лоська с матерью срочно уехали к отцу. Что у отца там случился наконец пересмотр дела и обещали то ли полное оправдание, то ли досрочное освобождение, но дело осложнилось тем, что он заболел и сейчас в больнице. Как там сложится дальше, пока не ясно, однако Лоськина мама и сам он решили, что надо срочно ехать на помощь, поскольку теперь это разрешено…

В общем, случилось то, о чем я догадывалась, но боялась надеяться. Плохо только, что Лоськин отец заболел. Ну , да может быть, все не страшно, не опасно… Лишь бы Лоська не тянул резину, догадался написать оттуда как и что!

Я шла домой в каком-то непонятном настроении. С одной стороны, была радость, что дело с Лоськиным отцом стало, кажется, распутываться. И что в этом есть и мое (пусть хоть на самую капельку) участие. Но в радости ощутимо шевелилась тревога. И не только из-за болезни шофера Мельникова. И не только из-за опасения, что вдруг все опять сорвется. Было какое-то ощущение, что рядом вдруг начали копошиться пока необъяснимые, но близкие неприятности…

Я говорила себе, что все это из-за недавних событий с дискетой и что теперь это “застрявшее в нервах остаточное явление”. И все-таки было тошновато.

У дома я встретила Люку. Она сообщила, что родители отправляют ее на две недели в деревню к деду, которому надо помогать, “потому что такой возраст”.

– Может, сумею сбежать пораньше, там скучища. Ника тут не бросайте одного, он расстроился, что я уезжаю.

Я тоже расстроилась. Одно к одному! Лоськи нет, Люки не будет. Конечно, остались Стаканчик и Томчик, но неполная компания она и есть неполная. Кроме того, Томчик говорил, что его могут “услать” в детский лагерь, не спросят желания…