Синий город на Садовой - Крапивин Владислав Петрович. Страница 53
Он кинул руку Павлика себе на плечи, левой рукой схватил его за туловище. Поднял. Правой взял за руль велосипед.
– Пошли.
– Ага… Я иду…
Вот, наконец, и церковный забор. Федя посадил Южакова на кирпичный фундамент.
– Жди здесь. Я быстро…
Вот удача-то: в окне сторожки свет! Федя забарабанил в стекло. И сразу распахнулась дверь, без вопроса. Будто отец Евгений ждал.
Он был теперь не в куртке, а в рясе, только без креста. Наверно, собрался куда-то. В перерывах между ударами сердца Федя выговорил:
– Нилку избили и заперли… интернатские… Он сейчас там… Мальчик прибежал оттуда, он тут. Только слабый, идти не может… Где ваш мотороллер?
Ни вопроса, ни лишнего слова в ответ. Школа Афгана? Или просто давняя привычка спасать друзей?
– Нет мотороллера… Идем… Стой, дай запру велосипед… Все, пошли!
Южаков сидел, прислонившись к решетке. Не удивился, увидев священника. Может, уже не было сил удивляться.
– Сидите здесь! – Отец Евгений бегом кинулся к обочине. Потому что (бывает же и везение в жизни!) метрах в ста метался, приближаясь, двойной огонь автомобильных фар.
Федя не послушался, тоже кинулся к дороге.
Отец Евгений взметнул руки (крыльями взлетели рукава), скрестил их над головой, развел в стороны…
Не на всякую просьбу отзываются водители, обычно проскакивают без задержки мимо "голосующих". Но с другой стороны, часто ли бывает, чтобы останавливал машину священник? Да еще вот так, с явным сигналом о беде!.. Старенький "Москвич" завизжал тормозами. Откинулась дверца.
– Товарищ! – нагнувшись, оказал отец Евгений. – Мальчишка в беде, его избили и заперли хулиганы. Надо спешить, помоги, товарищ…
– Садись!
– Сейчас! Там еще дети…
Отец Евгений бегом вернулся к ограде, подхватил Южакова, принес к "Москвичу".
Водитель открыл заднюю дверь.
– Ребят давай назад, а сам со мной. Покажешь…
– Улица Королева… – слабо сказал, уже валясь на сиденье, Павлик. – Интернат номер два…
Отец Евгений втиснулся рядом с водителем, захлопнул обе дверцы.
– Я знаю, малыш, я покажу…
Павлик слабо потянулся к нему рукой:
– Ключ возьмите… от той двери…
Машина рванулась…
И в эти минуты, в отчаянной тревоге за Нилку, в напряжении от того, что близится развязка, толкалась в Феде и еще одна – казалось бы, посторонняя – мысль: о слове "товарищ", как бы взорвавшемся своим изначальным смыслом.
Ведь как теперь обычно? Вот так:
"Товарищ председатель школьного комитета! Классы средней школы номер четыре на торжественную линейку…"
"Товарищи, товарищи! Куда вы прете, соблюдайте порядок!.."
"Товарищ старший лейтенант! А этого-то, который из-под замка сбежал, не нашли еще?.."
Но ведь было же и по-другому! Ведь еще князь Святослав говорил дружине: "Товарищи…" И адмирал Нахимов матросам: "Товарищи! Враг подступил к Севастополю! Не посрамим Андреевского флага…"
В зеркальце у переднего стекла вздрагивало лицо пожилого водителя. Вернее, лоб и внимательные глаза за очками. Что-то знакомое в этих бровях, очках, взгляде… Уж не тот ли прапорщик, что когда-то летом купил по Фединой просьбе ремень в Военторге?
Водитель ни о чем не спрашивал. Гнал на всю железку. Вот сейчас, очень скоро все будет ясно… А если… Страшно сделалось так, что уж лучше бы ехать подольше, оттянуть решающий миг… Но "Москвич" резко затормозил у входа в типовое школьное здание.
Было уже почти светло.
Отец Евгений рывком выбрался из машины. Федя помог вылезти Южакову. Тот встал, покачнулся. Отец Евгений опять взял его на руки.
– Помочь вам там? – спросил водитель.
– Не надо, мы сами…
– Подождать?
– Подождите, если можете…
Коридор встретил их казарменным интернатским запахом – от близкого туалета, от несвежей еды из столовой… Тускло горели лампы.
– Направо, – прошептал Павлик.
Отец Евгений зашагал направо – ветер от рясы. Федя спешил рядом. "Жезлом правит, чтоб вправо шел…" – нелепо вертелось в голове… Испуганно завопила, метнулась прочь какая-то тетушка.
Поворот, дверь, ступени вниз. Снова коридор: бетонные стены, трубы какие-то, желтый слепой свет…
– Вон там… дверь…
Отец Евгений опустил Павлика у стены, тот сразу прислонился. Отец Евгений вставил в скважину плоский ключ. Обитая жестью дверь ослабла, лязгнула под напором плеча. Но не открылась. Павлик прошептал:
– Он, наверно, заперся… оттуда…
И опять увидел Федя вылезший из-под черного подола сапог. Удар подошвой о жесть сотряс дверь. Один… второй… третий… От четвертого удара дверь отлетела в сторону.
Горела здесь такая же пыльная, как в коридоре, лампочка.
Нилка сидел на драном спортивном мате. Измученный, с грязным лицом, с темными запавшими глазищами… Но живой, живой!.. Попытался встать, потянулся навстречу. Отец Евгений схватил его…
Какие-то тетушки заглядывали в дверь: "Что? Кто?.. Кудах-тах-тах… Милицию!.."
– Дуры! Врача! – гаркнул отец Евгений.
– Дядя Женя… Федя… Не надо врача. Лучше домой…
Отец Евгений вынес Нилку в коридор. Тетушек разнесло в стороны. Павлик сидел уже на корточках.
– Федя, помоги мальчику. Тоже в машину… Нельзя же ему здесь…
– Да! – В каком-то радостном и горьком вдохновении одним рывком Федя подхватил Павлика Южакова на руки. Совсем не тяжелый, вроде Степки…
"Москвич" ждал у крыльца, водитель шагнул навстречу. А из-за угла – в реве мотора и сигнала, в вихре взлетевших с асфальта листьев – вынесся мотоцикл с коляской. Подлетел. Папа Штурман, Борька, Нилкин отец…
Синий город
Те четыре дня, которые Нилка провел в больнице, были безоблачными, синими, в желтой россыпи тихого листопада. Видимо, как лекарство против памяти о той страшной субботе… Нилка два раза звонил по больничному телефону, говорил, что "ничего со мной с'страшного" и что "c'скоpo отпустят". Мать ходила к нему каждый день. А ребят, конечно, не пустили. Ну и ладно. Главное, что нашелся и жив…
Где-то неторопливо, не задевая ребят, разворачивался разбор этого "досадного случая" в интернате. Говорят, семерых виновников – Ииных любимчиков-дуботолков – допрашивала милиция. Потому что папа Штурман поднял шум, не отвертишься. Дуботолки в ответ на все вопросы говорили: "А чё…", "Это не я…" – и объясняли, что били не сильно. Зачем били? "А чё… так просто…"
Было, конечно, все не так просто. Хотелось этим Ииным "гвардейцам" показать ей свою преданность, а услуга получилась медвежья. Ию, разумеется, таскали для объяснений ко всякому начальству. Она рыдала, что ведать не ведала о злых намерениях своих питомцев. И конечно, она, дура, и правда ничего не знала…
Директорша интерната, говорят, получила выговор. Но она была в городе на хорошем счету, и потому все выговором и кончилось… Да и кого мог занимать всерьез "мелкий случай", когда "несколько мальчиков побили двоих других"! На фоне многочисленных квартирных краж, убийств, угона машин, грабежей и прочих событий, от которых раскалялись и хрипели милицейские телефоны. А пацаны что? Живы и ладно… Впрочем, по слухам, тому милицейскому дежурному, который так по-дурацки реагировал на звонок Олиной мамы, все-таки попало…
В молодежной газете "Смена" появилась заметка о нападении на ребятишек – участников острой ТВ-передачи. Что, мол, страдают не только взрослые операторы в горячих точках планеты, но и маленькие корреспонденты.
Однако все это было много позже. А пока Федя, Борис и Оля отдыхали душой.
Даже мысль о неизбежном (и, наверно, близком) Нилкином отъезде не была теперь такой тоскливой. Грустно, конечно, да ладно уж. В конце концов, не на другую планету, а всего-навсего на другой материк. И может, депутаты в Москве проголосуют наконец за тот закон, про который столько разговоров – о свободном выезде-въезде. Тогда, глядишь, можно будет отправиться в любую страну, как в соседнюю область (если, конечно, подзаработать валюты). И может быть, удастся побывать в гостях у Нилки или он сам приедет навестить друзей в Устальске…