Славка с улицы Герцена - Крапивин Владислав Петрович. Страница 54
Но ни Кочана, ни осипшего дядю Хвостю мы уже не слушали. Главный наш интерес был теперь к незнакомке. Неужели правда учительница?
Семиклассник Ружецкий, по прозвищу Дыртаньян, подал ей слетевшую туфлю.
– Возьмите, пожалуйста.
– Спасибо, мальчик…
Так появилась в нашей школе Диночка. Почему-то не первого сентября, а на неделю позже (наверное, из-за каких-то неувязок с гороно).
Третьеклассники сразу сделались от нее в восторге. Не всегда слушались, но ходили за ней толпой. Пионерский актив – тоже. Учительницей Диночка работала в первую смену, а вожатой во вторую.
Основное школьное население относилось к Диночке с усмешкой, но беззлобно.
Была Диночка добра, простодушна и порой неумеренно восторженна. Однажды мы в коридоре слышали, как Зинаида спросила ее:
– Ну, Дина Львовна, как ваши третьеклассники?
– Ох, всё замечательно, Зинаида Прохоровна! Жаль только, что нет девочек, они всегда такие милашки!..
Вовчик Лагутин из пятого «А», имевший склонность к ехидному стихотворчеству, тут же пустил в массы частушку:
За это он был подвергнут приводу в учительскую и воспитательной беседе. Но – в отсутствие Диночки. Завуч не хотела травмировать юную наставницу и вожатую цитированием безнравственного текста. А та на частушку просто не обратила внимания, хотя на переменах ее часто исполняли вслух.
Диночка всем улыбалась, и ей все улыбались. Только дядя Хвостя при виде «фифы» мрачнел и обходил ее стороной…
Нехорошее слово на «кинобудке» он густо закрасил все тем же военно-полевым цветом, а букву «У» заново рисовать не стал. Чтобы никого больше не вводить в искушение…
Всё это мы знали. Непонятно было другое: как Форик спас Диночку из «кинобудки»?
Оказалось, что история такова.
Диночка, при всем ее изяществе и легкости, все же не была феей, и у нее, как и у других педагогов, иногда возникала нужда посетить будочку. Но правил Диночка еще не знала. И однажды не взяла замок внутрь, оставила вместе с торчащим ключиком на кольце откинутой щеколды.
В это время проходил мимо дядя Хвостя – шел проверить поленницу у забора (недалек был отопительный сезон). И увидел замок. Странное дело – висит, но не заперт.
– Эй, есть там кто-нибудь?
Диночка стыдливо притихла.
Дядя Хвостя, ворча, захлопнул щеколду, щелкнул замком, а ключ положил в карман. Решил, что это рассеянная Анна Семеновна забыла замок на двери (такое случалось пораньше и вызывало у помначхоза справедливое неудовольствие).
Едва стихли мерные хозяйственные шаги, Диночка осознала драматизм положения. Ждать, когда кто-нибудь придет? А если это будет мужчина! Какой скандал!.. Голосить на весь двор? Тоже скандал…
Дина Львовна прильнула к окошечку.
Тут, на счастье, топал мимо будки скромный и серьезный на вид пятиклассник. Форик, разумеется. Отпросившись с урока, он выбрал на поленнице кусок сосновой коры для кораблика и довольный возвращался в класс.
Диночка решилась:
– Мальчик… Эй, мальчик… Понимаешь, меня нечаянно заперли. Ты не мог бы взять в учительской ключик и принести сюда?
Форик сказал, что мог бы. Была уважительная причина прогулять еще несколько минут, не сидеть на занудной ботанике.
– Мальчик, но только ты никому… про это. Ладно?
Форик резонно возразил, что «никому» не получится. Спросят ведь, зачем ему ключ.
– Ох, что же делать…
Форик снисходительно шевельнул плечом. Поднял из травы ржавый изогнутый гвоздик. Колупнул в замке -тот открылся.
– И все дела…
– Ох, мальчик… Ты ведь не станешь рассказывать про это? Мои третьеклассники не должны знать о своей учительнице смешное…
… – Но вы-то не третьеклассники, – заметил Форик, поведав нам эту историю. – Вам можно. Только помалкивайте, а то Диночка решит, что я трепло… А сейчас она меня во как уважает! Не только из-за того случая, еще и за Контуженого Сёму.
– За кого? – снова округлил рот Чижик.
Случай с Контуженым Семой тоже заслуживает отдельного рассказа.
Сема был сторожем на огороде.
Огород располагался на заднем дворе старого двухэтажного дома, где жил Форик.
До революции в таких крепких домах с кирпичным низом и бревенчатым верхом обитали купцы и прочий зажиточный люд: вверху – семейство хозяев, внизу – прислуга и приказчики. А в наше время всеобщего равенства и справедливости на каждом этаже сделали по нескольку коммунальных квартир. Так что у Форика было много соседей. Самый хороший сосед был бравый демобилизованный сержант Гриша – худой, усатый и полный воспоминаний о фронтовой жизни, хотя она и кончилась четыре с половиной года назад.
Гриша всю войну прошел шофером – на полуторках и газиках, на ЗИСах и тяжелых американских студебеккерах. За лихость и знание техники был замечен командиром дивизии и последний военный год служил водителем генерального виллиса.
– Так вдвоем мы и въехали в Берлин, – прочувствованно рассказывал Гриша Форику. – Душевный мужик был Федор Григорьич. Я его и после войны возил. А потом чего-то не поладил он с командованием, потому как говорил всё, что думал. Ну и услали мужика из Белоруссии в самый северный гарнизон. Я просился с ним, а он говорит: «Мне, Гриша, конечно, и там водитель положен, да кто им будет, решать уже не мне. Кого дадут, с тем и буду ездить, сам понимаешь. А ты, – говорит, – просись на гражданку, жениться тебе пора…»
Проблемой женитьбы водитель Гриша был озабочен постоянно, поэтому все свободное время тратил на контакты с прекрасной половиной человечества. Но, несмотря на старания, бравую внешность и множество звонких медалей, невесту по душе отыскать не мог. Все его романы были коротки и заканчивались грустно.
Впрочем, Гриша утверждал, что заканчивает романы он по собственной инициативе. Потому что не находит в знакомых девицах «глубокой души» и «сердечной обстоятельности».
– Видишь ли, Формат Георгиевич, одно дело на танцы ходить, а другое – строить капитальное совместное существование. Это должна быть боевая подруга на все годы жизни.
Форик согласно кивал. Они с Гришей понимали друг друга.
Кроме Гриши было в доме много других жильцов. И каждый владел грядками с картошкой и прочими огородными культурами. Грядки были у каждого свои, а заботы общие. И одна из забот – нахальные воробьи, вороны и галки. Они вели себя на огороде, «как батальон СС в оккупированной деревне».
Нынешней весной две соседки – тетя Настя и бабка Агаша – сказали Форику.
– Ты же у нас голова, прямо инженер и профессор. Придумал бы какое-нибудь пугало, а то опять не будет житья от этих паразитов.
– Не боятся они пугал!
– Обыкновенных не боятся, а ты сообрази такое, чтобы у них душа в пятки. Ты же головастый…
Форик почесал «головастую голову» и задумался. И чем больше думал, тем больше этой идеей увлекался.
Он обтесал метровый деревянный брус. Проволокой примотал к нему несколько старых обручей от бочек. Получилась могучая, как у гориллы, грудная клетка. Из расплющенного ведра с пробитыми в нем дырами Форик смастерил «тазобедренную область» – как у скелета в учебнике анатомии для старших классов (у Форика имелся такой на всякий случай). К этой железяке он прикрепил тощие ноги из реек. Ноги болтались и сгибались. У них были костлявые ступни из палочек.
А к верхней части скелета Форик прикрепил такие же суставчатые руки. Их длинные деревянные пальцы зловеще постукивали друг о друга.
Форик рассуждал так: если скелетов боятся люди, то и птицы должны их бояться – они ведь еще глупее людей.
Вместо черепа Форик приспособил старый скворечник, несколько лет валявшийся за сараем. В скворечнике была лишь одна дырка. Форик пробил долотом еще две – получились черные глазницы разной величины и формы. Потом Форик белилами нарисовал зубастый рот с грустно опущенными уголками.