Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович. Страница 34

– Дядя Миша, а они кто были? Неужели фашисты?

– Ну, какие фашисты. Венгры они, мадьяры. Вот и хотели жить по-своему, по-мадьярски. А нам велено было защищать советский строй. У них своя правда, у нас своя… Называется – политика. А где правда самая точная и настоящая, поди разберись. Вон про Сталина сколько лет подряд говорили, что самый-самый-самый, а теперь… Хрен что поймешь… Ты только это… про наш разговор никому, особенно бабам. А то у них языки…

– Ага, – сказал Симка и чуть не добавил по привычке «то есть да».

Он наконец учуял, что дядя Миша недавно приложился, видимо, к «шкалику» – по случаю выходного дня и предстоящего воскресника с тополями.

Симка взялся помогать дяде Мише. Тот дал ему еще одну лопату. Они вырыли за тротуаром у канавы пять небольших ям, вкопали в них тополиные сучья. Дядя Миша сказал:

– Давай, значит, так. Один будет твой, другой мой, третий твоей мамы Анны Серафимовны. А эти – Андрюшкин и моей Тамары Гавриловны. Хоть и вредна бывает баба, а куда ее девать…

…Двухэтажный деревянный дом в Нагорном переулке сохранился до сих пор. Прежних окрестных домов уже нет, а он все стоит. И теперь перед ним шумят пять могучих тополей. Серафим Стеклов, если приезжает в Турень, обязательно навещает их, трогает бугристые стволы: «Здравствуйте»… Но это так, к слову…

Пока дядя Миша и Симка возились с тополятами, мама несколько раз высовывалась в окно и говорила, что снял бы он костюм, а то ведь жаль: помнет и перемажет. Но Симка отмахивался: «Не-а, не перемажу, тополя чистые…» Во-первых, переодеваться было лень. Во-вторых… сидело в Симке опасение, что если сбросит костюм, в котором гулял по Москве и Ленинграду, то как бы полностью расстанется с прежними радостями. Со всем, чтобыло …

Он и потом, все лето подряд, старался надевать его почаще, бывало, что ходил так целыми днями. Мало того, когда наступило первое сентября (сперва такое далекое, а потом – неизбежное), Симка отважился пойти в этом костюме в школу. В старую школьную форму влезать смертельно не хотелось, была она тесная, тяжелая и кусачая. К тому же штаны были залатанные, гимнастерка с чернильным пятном на подоле, а другое обмундирование мама решила не покупать: какой смысл, если вводят форму иного образца? Лучше дождаться и потратить деньги на новый комплект.

Симка был заранее готов, что придется огрызаться на дразнилки и насмешки. Ну и ладно, позубоскалят, и надоест. Зато не надо жариться и забывать летние дни и белые ночи… Однако никто не дразнился, не приставал. Наверно, потому, что новая форма успела слегка просочиться в Турень и двое мальчишек в четвертом «Б» – сын известного в городе артиста Уханова (Владик по прозвищу Ухо) и отличник Ванечка Гаврилов – пришли почти в таком же, как у Симки, наряде, только из серой, более плотной материи. А некоторые другие, пользуясь, что с формой неразбериха, ходили вообще «кто в чем».

Время дразнилок и даже настоящих издевательств пришло чуть позже. И не из-за костюма, а из-за Симкиной фуражки. По крайней мере, с нее все началось.

Фуражка была от прежней школьной формы. Обшарпанная, мятая, с треснувшим козырьком. Половинки козырька Симка сам заново соединил швом из суровых ниток и выкрасил их сапожным кремом. Школьную эмблему с веточками и буквой Ш он оторвал и на ее место посадил другую – скрещенные якорьки из золотистой латуни.

Якорьки подарил дядя Миша. Он служил в охране на пристани и носил форму речного флота. В этой форме то и дело случались изменения. То вводили, то ликвидировали погоны, меняли нашивки и фасон кителей и курток. После очередного изменения у дяди Миши осталось несколько якорьков от погон и шевронов, он и «осчастливил» Симку.

Скрещенные якорьки Симка быстро приспособил к околышу, а еще один – с наложенным на него маленьким штурвалом – прикинул к пряжке школьного ремня (с той же буквой Ш). Спросил дядю Мишу: нельзя ли как-нибудь приспособить? Дядя Миша сказал, что запросто. Достал электродрель, вставил тоненькое сверло и провертел прямо на школьной эмблеме четыре дырочки. Симка сам сунул в них четыре гибких усика, отогнул. Готово! Он с удовольствием снова протянул ремень в петли костюмных шортиков.

Так и пошел первого сентября в четвертый класс.

Мама охала и убеждала Симку, что фуражка и ремень совсем не подходят к костюму, но Симка в этом вопросе оказался упрям. Он чувствовал, что фуражка в какой-то степени смягчит и ослабит впечатление от элегантного чешского наряда (который, по правде говоря, был уже слегка потертым).

Впрочем, на якоря сперва не обратили внимания. Все смотрели на стеклянный значок, осторожно щупали (Симка позволял). А на третий день из-за фуражки к Симке приклеилось прозвище. Причем срезу и крепко.

До той поры прозвища у Симки не было. Во втором классе глупый Мишка Бебенин заявил, что Сима – имя девчоночье. Народ радостно захихикал, а Светка Николенко даже попыталась прицепить к Симкиным волосам свой бантик. Но на следующий день Симка принес в класс книгу «Тимур и его команда», в которой ясно написано, что у Тимура был боевой товарищ и помощник Симка Симаков. Против Гайдара не попрешь, и дразнильщики отступились… Одно время пытались называть Симку Семафором (потому что «Серафим» похоже на «Семафор»). Это опять же Светка придумала. Но прозвище оказалось слишком длинным. Школьная жизнь показывает, что трехсложные клички прививаются редко, обычно их сокращают: был «Каланча» – стал «Калан», был «Гитара» – стал «Гита»… А «Семафора» как сократишь? Получается «Сёма» или «Сема». Опять же почти «Сима».

А вот тут, в один из первых сентябрьских дней, готовили на школьном дворе праздник для первоклассников, развешивали гирлянды из бумажных флажков, и учитель физкультуры Валерий Григорьевич ухватил Симку за плечо:

– Ну-ка, зуёк, слетай на лестницу, привяжи наверху нитку…

Лестница была прибита верхним краем к гимнастической перекладине с подвешенными шестами и канатами.

Симка сделал все как надо – ловко слазил, ловко привязал. Физрук, задрав голову, стоял внизу «на подхвате». Симка спустился и насупленно спросил у него:

– А почему «зуёк»? Я разве такая козявка? – Ему представилось, что зуёк – это какое-то травяное насекомое, мелкое и боязливое.

– Да ты что, обиделся? – расстроился начинающий педагог Валерий Григорьевич. – Я же не хотел!.. Зуёк это юнга у северных рыбаков, у поморов. А ты вон тоже какой ловкий, и фуражка с якорями…

Это было другое дело, Симка заулыбался. Тут подскочил веселый Вовчик Говорякин:

– Зуёк, айда, бочку перекатывать! Как по палубе! – И они покатили по траве бочку, с которой самые храбрые первоклассники должны были читать стихи, разученные еще в детском саду.

А потом, на уроке чтения, Стасик Юханов, с которым Симка с третьего класса сидел за одной партой, шепотом предложил:

– Зуёк, ну давай меняться. Ты мне стеклянный значок, я тебе три значка со спутниками. А?

– Не-е… А чего это вы все: Зуёк, да Зуёк…

– Теперь уж не отвертишься, – предсказал Стасик.

И оказался прав. Прозвище прилипло. Ну и ладно! Не обидное ведь, даже наоборот – морское.

И все было хорошо в первую сентябрьскую неделю.

А потом все сразу стало плохо.

Случилось так, что мужа Софьи Петровны, учительницы четвертого «Б», срочно назначили в дальневосточную дивизию, он был офицер. И Софья Петровна засобиралась с ним. Для директора и для завуча туреньской неполной средней школы номер одиннадцать это был удар: приходилось менять только что составленные планы и расписание. Четвероклассницы в классе «Б» ревели. Мальчишки не ревели, но тоже ходили понурые. Софья Петровна была добрая и привычная. А теперь что?

Теперь оказалось, что четвертый «Б» придется расформировать и растолкать по трем другим – «А», «В» и «Г». «Это временно», – утешали ребят учителя. Но ведь всем известно, что «временное – это самое долгосрочное».

Симка очутился в четвертом «А», и с ним туда из прежнего класса попали главным образом девочки. Из мальчишек, учившихся раньше в «Б», с Симкой оказались только Юрка Мохтин и Клим Негов. Скоро выяснилось, что оба они – гады.