Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович. Страница 70
Негов почему-то опять сказал «обалдеть» и сменил тему:
– Значит, ты на филфаке?
– На ём, родимом…
– Говорят, это вроде бы сплошь девичий факультет?
– Ну, не скажи…
– А… потом что? Куда? Небось обучать разумному-вечному юных обалдуев в колхозной деревне?
– Если с дипломом будет нормально, оставят на кафедре…
– А-а… Ну, это дело перспективное, да? И работа не пыльная. Так сказать, в тиши кабинета… А не боишься раньше срока облысеть и обзавестись очками?
Мастер сплава по горным рекам и перворазрядник по шпаге Серафим Стеклов не боялся «облысеть и обзавестись». А про «тишь кабинета» сказал так:
– Да, ты прав. Тишь, как в чистом поле. В минном… Главное, не наступить куда не надо… – И не удержался, добавил: – Жу-утко, но интересно…
Негов замигал:
– А что так?
– Да так…
Серафим не стал объяснять Негову, что значит писать дипломную работу «Особенности российской поэзии в первой четверти двадцатого века». Писать, словно двигаясь на ощупь среди фугасных ловушек. Писать, когда при рассуждениях о Волошине, Мандельштаме и Пастернаке оппонентов корежит, как глотнувших кислоты. А при упоминании о Гумилеве (при одном лишь упоминании – например, как он дрался с Волошиным на дуэли!) седовласые начальники оглядываются на дверь, словно за ними уже «пришли»…
А писать надо. Кто-то же должен рассказывать людям, как великая сила поэзии, несмотря ни на что, помогала не окаменеть окончательно человеческим душам. (Громко сказано? Однако это так…) Сперва – курсовая работа, потом диплом, потом, глядишь, получится монография. Наступят же в конце концов времена, когда можно будет говорить про все открыто…
Сразу надо сказать, что эти времена пришли не скоро. Книга профессора С.Стеклова «Капитаны Серебряного века» вышла только в девяностом году. Но затем вышли еще несколько. В том числе и «Жили-были два Мика» – этакая смесь путевых дневников, рассуждений об африканских и морских стихах Гумилева и воспоминаний детства…
А пока, на «Камалесе», Серафим восстанавливал текст пострадавшей (хотя и получившей «отлично») дипломной работы. И поглядывал наверх. Там, на верхней койке, пыхтел над толстой тетрадкой ненаглядный братец. Что он в ней писал? То ли дневник с впечатлениями о плавании, то ли что-то стихотворное. Однажды Серафим успел разглядеть написанные столбиком короткие строчки. Но Андрюха тут же упал на тетрадь животом.
– Чего надо! Я в твои бумаги не заглядываю!
Сейчас, когда стояли у Плёса, Андрюшка опять засел наверху с тетрадкой.
– Пойдем в город, – позвал Серафим. – Фатяня сказал, что проторчим здесь до вечера.
– Не пойду. Мы ведь были уже утром…
– Тогда книжные магазины еще не работали.
Андрюшка назло Серафиму сообщил, что эти магазины ему нужны, как якорю педали с колокольчиками.
– Лодырь… Пойдем! Знаменитый же город, левитановские места!
– Ну и пусть левитановские… Не мешай.
– Ладно. Только смотри: далеко от судна не шастать и никаких купаний в одиночку.
– Как ты скучен и однообразен, – сказал братец.
– И не суйся в машину к Фатяне. Он и так весь на нервах из-за поломки.
– Он на нервах из-за Сони. Вдруг родила там кого-нибудь, пока он покоряет речные пространства…
– Бал-да! Она только на седьмом месяце! А рожают в девять.
– Спасибо, а то я не знал… Иногда рожают и в семь. И получаются, между прочим, гениальные люди. Ньютон, Наполеон…
– Ты, однако, родился точно в срок, я помню. И вот результат…
– А ты, наверно, с опозданием…
– Как ты разговариваешь со старшим братом, который подтирал за тобой лужи!
– Ну да! От тебя долго пахло этими лужами. Поэтому Соня и не пошла за тебя…
Соня «не пошла» ни за него, ни за Мика.
Однажды, в пятом классе, Симка и Мик торжественно пообещали друг другу, что, если Соня когда-нибудь выберет одного из них в мужья, другой не будет таить обиду и ревность.
Но Соня выбрала Владимира Фатунова, который после окончания речного техникума ходил на сухогрузах, а в перерывах между рейсами появлялся с неразлучной гитарой в Турени.
В один из таких приездов он и сообщил друзьям о своих и Сониных планах.
– Я так полагаю, что вам ее все равно меж собой не поделить, – заявил он, пряча за легкомысленностью шутки некоторую робость.
Симка и Мик не собирались делить. У каждого тогда имелись уже другие предметы воздыханий. Соня же к тому времени оставалась для них боевым товарищем по приключениям школьных лет, а потом – головоломных туристических маршрутов. Но порядка ради они посмотрели на Фатяню строго. И лишь когда довели его до новой степени смущения, Симка снисходительно сказал:
– Ну и фиг с тобой, моржа… – А потом повернулся к Мику: – Нам ее не удержа…
– Остается как следует напиться на свадьбе, – подвел итог Мик.
Ну, нельзя сказать, что напились, однако отметили это дело адекватно ситуации . И когда Симка под утро вернулся домой, мама долго качала головой и предрекала ему печальное будущее. Симка говорил, что «больше не будет»…
Услыхав про запах луж, Серафим стащил Андрюшку за уши вниз, уложил поперек колен и дал леща по тощему заду. Андрюшка заколотил Серафима кулаками по ногам и радостно завопил, он обожал потасовки с братом. Однако в каютке для возни было слишком тесно. Серафим хлопнул Андрюшку еще раз и спихнул с колен. Тот вскочил, сопя и по-боевому растопыривая локти. Потом оттянул боковой карман на шортах.
– Крокодил. Смотри, порвал штаны…
– Они сами расползаются от ветхости.
Шорты были выгоревшие, вытертые на швах. Сшитые больше десяти лет назад на чешской фабрике «Svoboda». Когда-то два лета подряд в них гулял Симка Стеклов, так и не износил, вырос раньше, и потом они достались младшему брату. Теперь они Андрюшке (даже такому тощему) были тесноваты, но он их любил, говорил «счастливые» и в июне выиграл в них областные гонки на яхтах класса «Оптимист» на Михайловском озере под Туренью. Теперь латунный жетон победителя болтался на его бело-зеленой полосатой майке.
Рядом с жетоном висел стеклянный значок «Выставка чешского стекла».
Когда Серафим увидел этот значок на брате впервые, он ревниво сказал:
– Стоп. Откуда это?
– А чего такого? Мик подарил.
– Бессовестный тип он, этот Мик. Подарки разве передаривают?
– А разве нет? Тебе ведь его тоже подарили! Нора Аркадьевна…
– Всё-то ты знаешь… Не вздумай потерять. Реликвия…
– Не потеряю никогда на свете. Разве что кому-нибудь тоже подарю…
– Лю-бо-пытно. Кому это?
– Пока не знаю. Но когда-нибудь подарю. Мне это предсказано…
– Интересно кем?
– Кем-кем… Внутренним голосом.
– Который Всегда Рядом ?
Андрюшка замигал растерянно, испуганно даже. А Серафим хихикнул и уклонился от всяких «Откуда ты знаешь?!»…
Теперь, уходя с «Камалеса», Серафим напомнил брату еще раз:
– Ты хорошо понял? От судна ни на шаг.
– Ты меня утомил.
– Не хами, а то расскажу маме о всех твоих выходках.
– Доносительство противоречит идеалам Серебряного века, которые ты проповедуешь, – заявил этот тип.
Серафим оценил умную реплику. И, обернувшись на сходнях, снисходительно помахал Андрюхе мятой соломенной шляпой. Всем сердцем старшего брата он любил это двенадцатилетнее существо, похожее на тонкий пучок бамбуковых удочек с лохматой, выгоревшей под солнцем головой и глазами, как зеленые бутылочные осколки (а ведь в младенчестве был пухлый и сероглазый!). Любил и боялся за него. Поэтому иногда и «утомлял»…
В городе Серафиму Стеклову чудовищно повезло. Как попал в букинистический отдел захудалого книжного магазинчика потрепанный «Огненный столп» – посмертный, изданный осенью двадцать первого года в Берлине сборник Гумилева?! Кто осмелился сдать (и главное – выставить на продажу!) книжку расстрелянного и запрещенного поэта?! Впрочем, в провинциальных городках, где книготорговцы не всегда разбирались в старых книгах, такое порой случалось. Например, однокурсник Стеклова Максим Полуянов в подмосковном Дмитрове купил парижское издание бунинских рассказов, в которых Иван Алексеевич ох как нелестно отзывался о советской власти…