Та сторона, где ветер - Крапивин Владислав Петрович. Страница 19
В воде отражался темно-синий круг неба. В этом круге Илька увидел свою взлохмаченную голову и еще солнечный обрывок облака, похожий на парусную лодку. Лишь секунду задержался Илька, глядя в перевернутое небо. И вдруг рядом с его отражением появилось чье-то темное сердитое лицо. Крепкие пальцы ухватили Ильку за локоть.
Его держала грузная тетка в цветастом переднике, белой косынке, надвинутой на глаза, и почему-то в резиновых сапогах. Была она немногословна и деловита. Коротко кивнула на помидоры:
– Не успел еще?
– Я за змеем, – сказал Илька. – Пустите.
Он не испугался.
– Ишь ты! – Губы хозяйки искривились, как толстые дождевые червяки. – Знаем, не первый. Ну-ка, пойдем. – Она двинула Ильку в сторону ворот.
– А змей? – сказал он.
– Будет сейчас змей…
Твердая ладонь ухватила Ильку за руку у самого плеча, приподняла, и ему пришлось бежать за хозяйкой на цыпочках. Тетка шагала тяжело и быстро. Она шла не к воротам, а в угол двора, где темнели буйные крапивные джунгли, и, не сбавляя шага, нащупывала свободной рукой боковую пуговицу на Илькиных штанах.
Илька понял, что скоро-скоро, прямо сейчас, случится что-то очень неприятное, и у него ослабели колени. Но тут же он отчаянно рванулся вниз, вперед и с маху взлетел на забор.
Он мчался по улице, слыша сначала за собой топот и визгливый крик, а потом ничего не слыша…
– Илюшка!
Он остановился. Никто не гнался уже. А с тротуара звал кто-то знакомый в сером костюме и кепке. Это же Владькин отец! И Владик рядом.
Илька подошел. Он дышал еще тяжело, и вид, наверно, был взъерошенный. Иван Сергеевич серьезно спросил:
– Случилось что?
– А чего она… – сказал Илька. – Змей упал, а она… —
И смелый Илька вдруг совсем неожиданно всхлипнул.
– Беда, что ли, какая? – нахмурился Владькин отец.
– Да так… – Илька коротко вздохнул, шмыгнул носом и вытер глаза. Нагнулся и стал чесать ногу. Нога горела: видно, зацепил за крапиву.
– Змей упал у него, – сказал Владик. – Сам делал, да, Илька? Первый…
Илька сердито мотнул головой.
– Ладно, пусть! Теперь я другой сделаю. Она еще узнает! Я другой сделаю, а на хвост привяжу… бомбу привяжу и запущу над ее огородом, вот! Мне Шурка сделает. От огорода только дым пойдет…
Иван Сергеевич притянул Ильку за плечо.
– Ну, будет. Первый – не последний. Еще позапускаешь… Ты скажи вот что. Знаешь, где Гена живет? К нему не забежишь?
Илька опять вздохнул:
– Я забегал. Я недавно забегал, а он не пускает. Говорит: «Идите все к чертовой бабушке в болото».
– Ты чего это так выражаешься? – сказал Иван Сергеевич.
– Это он так выражается, – печально ответил Илька и снова стал чесать ногу. – Сидит там… и не пускает. Наверно, какое-то важное дело делает.
– Ты сбегай еще раз, – тихо попросил Владик. – Сбегаешь? Очень надо.
Илька выпрямился.
– Сбегаю, – сказал он.
Владик повернулся к отцу, словно ждал, что Иван Сергеевич заговорит, но тот молчал. Тогда Владик снова попросил Ильку:
– Ты ему хоть в окно крикни, если не пустит. Чтобы зашел. Потому что, наверно, ночью мы уедем.
Илька глянул на Владика и на его отца.
– Насовсем?
– Нет, – сказал Иван Сергеевич. – Но, может быть, надолго. По крайней мере, Владик… Я все ждал, когда письмо оттуда придет. Но, видимо, письмами дела не решишь. Надо ехать самим.
– А… куда? – нерешительно спросил Илька.
– В Одессу, – сказал Владик.
Иван Сергеевич снова взял Ильку за плечо.
– Послушай. Если он прийти не может или еще чего… ты хоть спроси, не знает ли он, где там остановиться можно на первые дни. Адрес какой-нибудь. С гостиницами там не густо.
Илька энергично кивнул и снова поднял глаза на Владькиного отца. Но тот смотрел мимо Ильки и, видно, думал о чем-то нелегком и беспокойном.
Что-то важное происходило сейчас, Илька это чувствовал, хотя и не понимал. Но он ни о чем не стал спрашивать, потому что не всегда это надо. Он уже знал, что приходит время, и загадки разгадываются и многое становится ясным.
А сейчас нужно спешить: ведь он – Гонец.
– Я спрошу, где остановиться. Я запомню. Я побегу.
– Пусть придет, – тихо сказал Владик.
…И стремительный Илька помчался.
Бежать хорошо, если это кому-то надо. Если кто-то ждет. Тогда можно даже забыть о погибшем «Тигренке». Ну, не совсем забыть, а на минуту. Совсем разве забудешь? Вон Яшка уже кричит с забора:
– Запустил? Эй, Гонец!
Илька с разбегу проскочил мимо Воробья. Тормознул по скользкой траве пяткой, обернулся:
– Чего?
– Где твой змей? – покачиваясь, допытывался Яшка. – Тю-тю полосатенький, да?
– Ну и пусть тю-тю, – мужественно сказал Илька. – Ты, Яшка, раз уж не уехал в Африку, слезь с забора и сходи со мной к Генке. Дело есть, а он не пустит. Я знаю.
Это он так сказал. Просто чтобы Яшка перестал расспрашивать про змея. А Генка, конечно, пустит, когда узнает зачем. Но Яшка спросил:
– Какое дело?
Илька рассказал.
Яшка ловко спрыгнул в траву.
– Не врешь? Правда в Одессу?
Ну и бестолковый же Воробей! Зачем Ильке врать?
– Бежим, – заторопился Яшка. – Вот увидишь, пустит нас Генка. Мы его обрадуем. Я кое-что знаю.
– Что ты знаешь? – обидчиво спросил Илька. Потому что все-таки плохо, когда каждый что-то знает, а ты один не понимаешь ничего.
– Знаю, – ухмыльнулся на бегу Яшка.
Глава двенадцатая
А с Генкой было вот что.
В день грозы, вернувшись от Владика, он вытащил из-за поленницы разбухший от сырости учебник. В комнате Генка сел к окну, разложил учебник на подоконнике и, давясь от непобедимого отвращения, открыл первую страницу.
Страница пожелтела и пахла плесенью. Старая чернильная клякса в нижнем углу расплылась и посветлела. Все остальное – буквы, рисунки, цифры – было в точности таким же, как и раньше, отвратительно знакомым, надоевшим до зелени в глазах.
Эту первую страницу Генка знал до последней запятой. Сколько раз он с нее начинал прорабатывать ненавистный «инглиш». И отступал.
Но сейчас отступать было нельзя. Это железное «нельзя» встало перед Генкой как прочная решетка. Хоть головой колотись, хоть зубами грызи. Хоть ложись на землю и волком вой.
Генка посмотрел на учебник, стиснул кулаки и заплакал.
Он плакал от ненависти. Он ненавидел эту мокрую, растрепанную книжку, которую хоть умри, а надо как-то понять и выучить за две недели. За две недели вместо девяти месяцев! Ненавидел себя за беспомощность, за страх перед этой книжкой. И вообще все на свете. Даже Владьку! Потому что все это из-за него…
Не шелохнув ни одну ветку, проскользнул в палисадник Яшка Воробей и, как из-под земли, выскочил перед окошком.
– Ох и грозища грохала! Ага, Гена?
Генка вздрогнул. В ту же секунду высохли глаза.
– Чего тебе?
В хитрых Яшкиных зрачках зашевелились крошечные искорки – он увидел учебник.
– У-у… – невинным голосом начал Яшка. – Английский учишь. А говорил…
– Что я говорил? – холодно спросил Генка.
– Сам не знаешь?
– Я все знаю, – сказал Генка. – Понятно?
Яшка присвистнул, напружинился и скакнул спиной на шаткий заборчик палисадника. Сел на нем, нахохлился и закачался, как настоящий воробей.
– Ты мне сломай загородку, – хмуро сказал Генка, – тогда узнаешь!
– Я легкий… А как по-английски будет «загородка»?
– Загородка по-английски будет «балбес», – ответил Генка.
– Сам ты… – вырвалось у Яшки.
И, перепуганный собственной дерзостью, он втянул голову и прыгнул назад, за палисадник. Потом осторожно глянул сквозь ветки. Генка сидел все так же, спокойный и грустный. Он не собирался мстить.
– Если я балбес, – сказал он, – то иди и спрашивай свою умную сестру. Она ученая. В школе училась да в институте уже целых три года.
– Четыре, – сказал Яшка.
– Ну, четыре… А еще сколько осталось?
Яшка за палисадником медленно выпрямился.