Трое с площади Карронад - Крапивин Владислав Петрович. Страница 9
– Кому она нужна, эта набережная!
– Нас с тобой, Славка, не спросили. Ничего не поделаешь, это форс-мажор.
– Что?
– Иначе говоря, действие непреодолимой силы. Есть такое морское понятие. Это когда стихия сильнее и люди уже ничего не могут сделать.
– Но здесь же не стихия!
– Всё равно форс-мажор, Славка. Обстоятельства сильнее нас.
«А кто теперь будет ходить на «Трэмпе»«? – хотел спросить Славка, но не смог. Он стиснул зубы, вытащил из кладовой два флага и поднял их на сигнальной мачте.
Один флаг был сине-белый, в шахматную клетку. Он означал букву «N» и назывался «Новэмбэр». Второй состоял из пяти полос: по краям синие, потом белые, а посередине красная. Он соответствовал букве «C» и носил имя «Чарли». Когда их поднимают вместе, получается сигнал NC. Это значит, что люди израсходовали силы и, если не будет помощи, корабль пойдёт ко дну.
Виктор Семёнович увидел флаги и взъерошил большой ладонью Славкины волосы.
– Не поможет это нам, мой капитан. Да и бедствия особого нет.
Только у нас двоих неприятность: ты без плаваний останешься, а я из начальства пойду в рядовые тренеры…
Славка и сам понимал, что ничего уже не поможет. И флаги поднял просто так. В знак протеста, что ли…
– Ладно, переживём как-нибудь, – утешил его Виктор Семёнович.
Но переживать было трудно. Славка горевал. И как раз в один из этих дней, мама сказала:
– Если уж так получилось, не переехать ли нам в Усть-Каменск? – Зачем? – Большой город… Театры, музеи. Окончишь школу – под боком институты.
Нужны были Славке эти институты, как в днище дырка. А никакой мореходки в сухопутном Усть-Каменске, конечно, нет.
Но мама продолжала уговаривать.
Славка грубовато сказал:
– Кому мы там нужны…
Мама очень смутилась:
– Видишь ли… Туда переехал Константин Константинович. Он работает в филармонии… Ну и… Я давно хотела с тобой побеседовать… Короче говоря…
– Короче говоря, он сделал тебе предложение, – снисходительно сказал Славка.
Бабушка Вера Анатольевна
В Усть-Каменске перед первым сентября мама купила Славке новый портфель. Вместо потрёпанного ранца. Портфель был большой, коричневый, с двумя блестящими замками и кожаной пряжкой посередине.
– Смотри, – смеясь, говорила мама, – у портфеля лицо. Замки – как два глаза, а пряжка вместо носа. Похоже?
Славка слегка улыбнулся: похоже.
– Выразительная физиономия, – продолжала мама. – Мне кажется, она будет говорить о твоих успехах. Если всё хорошо – будет весёлая. Если чего-нибудь натворишь или получишь двойку – тоже всё на ней отразится. Так что лучше не скрывай свои грехи.
Славка пожал плечами. После истории со «Справочником вахтенного офицера», которая случилась давным-давно, он ничего никогда от мамы не скрывал. Вернее, почти ничего. Бывали, конечно, редкие случаи, когда он помалкивал. Например, о том, как они с Анютой во время крепкого шквала перевернулись посреди озера и бултыхались в волнах минут пятнадцать, пока не подлетел на взмыленной моторке перепуганный Виктор Семёнович… Славка не болтал об этом, чтобы маме не почудилось, что он был на краю гибели.
А про оценки и про школьные дела он всегда рассказывал. Тем более что и скрывать было нечего.
Но всё же мамины слова про лицо портфеля он запомнил. Казалось иногда, что портфель поглядывает на хозяина с усмешкой и даже пренебрежительно. Это могла заметить и мама. И Славка привык ставить портфель носом к стенке.
Он не щадил портфель. Ездил на нём с ледяной горки, пинал, когда были горькие минуты, и два раза дрался им с врагами. Кроме того, он провертел внизу дырку, чтобы живущий в портфеле Артёмка не сидел в полной тьме и мог хоть одним глазочком глянуть на белый свет.
Через год портфель выглядел так, словно его раскопали в древнем кургане.
В этом году, когда Славка первый раз собрался в новую школу, бабушка Вера Анатольевна осторожно сказала:
– Какой он у тебя, Славушка… подержанный. Хочешь, я тебе новый куплю?
– Спасибо, Вера Анатольевна, я к нему привык.
Он и в самом деле привязался к портфелю, хотя сначала его не любил.
Вера Анатольевна вздохнула:
– Ну, привык так привык…
И отошла.
Она всегда так: скажет что-нибудь, повздыхает и отойдёт. Или захочет его по голове погладить и руку на полпути остановит. Славку это, по правде говоря, слегка раздражало. И ещё раздражало, как она жуёт губами, прежде чем сказать что-нибудь. Или начнёт что-то искать в своём шкафчике и копошится, звенит многочисленными пузырьками с лекарствами. А ты стой и жди…
Но Славка ни разу не выдал своего раздражения. Он чувствовал, что Вера Анатольевна его любит. Только это была какая-то осторожная любовь, издалека. Словно бабушка боялась, что Славка огрызнётся на ласку.
В доме у Веры Анатольевны были две большие комнаты с побеленными стенами и несколько закутков и комнатушек. Мебель стояла старая, и её было мало. Главным образом, кровати. Вера Анатольевна летом сдавала комнаты отдыхающим.
– Ведь не ради денег, Леночка, – рассказывала она как-то маме. – Скучно одной… А теперь вы приехали, вот у меня и праздник.
Мама вежливо поцеловала её в коричневую щёку. А Вера Анатольевна нерешительно улыбнулась и сказала:
– Умру когда, всё вам и останется…
Славка увидел, как маме это не понравилось. Ему тоже. Что они, за наследством сюда приехали? Но Вера Анатольевна торопливо добавила:
– Ты только не обижайся, Леночка, вы ведь у меня одни…
Славка знал от мамы, что муж Веры Анатольевны был директором школы в Новочеркасске и умер пятнадцать лет назад. Давным-давно была ещё маленькая дочь, но она погибла под бомбёжкой в первые дни войны.
Конечно, невесело жить одной…
В тот день, когда Славка получил пятёрку по математике, он вернулся домой в самом лучшем настроении. Мамы не было: она ушла договариваться насчёт работы. Славка решил, пока её нет, оборудовать свой угол. Он жил в комнатушке с одним окном и хотел сделать её похожей на каюту.
Когда он здесь поселился, Вера Анатольевна сказала:
– Не тесно тебе, Славушка? В угловой комнате попросторнее…
– Нет, спасибо. Вера Анатольевна, здесь хорошо.
– Ну, хорошо так хорошо… – Она повздыхала и принесла из сарайчика обшарпанную, но прочную этажерку.
Узкий, будто корабельная койка, диван, столик, этажерка, вешалка за дверью – что ещё надо?
А сегодня по дороге из школы Славка купил в книжном магазине большую карту мира. Она могла закрыть всю стену над диваном.
– Вера Анатольевна, можно, я её повешу? – Да что ты спрашиваешь… Твоя комната, делай как хочешь. Говорил бы ты мне, Славушка, «баба Вера». Не чужие ведь…
– Хорошо… баба Вера. А молоток у вас есть? И гвоздики…
Он прибил карту, а потом, над столиком, рисунок Женьки Аверкина, Тут Вера Анатольевна позвала его обедать. Пока Славка жевал котлету и глотал компот, она всё поглядывала на него издалека. Потом сказала:
– Всё не пойму, похож ты на своего папу или нет… Иногда вроде бы совсем такой же, а иногда – непохожий.
Славка вытряхивал в рот прямо из стакана компотные ягоды (что, разумеется, никогда не должны позволять себе воспитанные дети). Он прожевал их и сообщил:
– Мама говорит, что я ни на кого не похож. Все в роду тёмные были, а я русый.
– Папа твой тоже светленький был…
– Да что вы, Вера Ан… ой, баба Вера… У нас же карточки есть. У него тёмные волосы! И мама говорила…
– Мама-то его не видела маленького. А у меня есть фотография. Хочешь взглянуть?
– Спасибо. Хочу, конечно.
Они пошли в комнату, и баба Вера опять долго звенела пузырьками в шкафу, из которою пахло лекарствами. Достала картонную коробку. В ней лежали вперемешку разные снимки.
– Вот он, Валерик… Папа твой. Сколько уж прошло-то? Двадцать пять лет почти… Это когда мама его уже болела, и он у меня жил.
Славка даже замигал. На лужайке среди пушистых одуванчиков и солнца стоял мальчишка лет восьми с велосипедом «Школьник». С прямыми светлыми волосами и кисточкой на макушке. В сбившейся на животе клетчатой рубашке. Он смотрел весело и смело. В глазах – блестящие точки.