Золотое колечко на границе тьмы - Крапивин Владислав Петрович. Страница 36
Вот как это было.
Стасик подарил нам метровый кусок ленты от кинокомедии "Свинарка и пастух". Тот момент, когда этот самый пастух-дагестанец мчится на коне отстаивать права на свою невесту – свинарку Глашу. В аппарате Стасика этот отрывок проскакивал за пару секунд. Чижик научился продергивать ленту через наш фанерный фильмоскоп – коротенькими, длиной с кадрик, рывками. Конечно, это было гораздо медленнее, чем в настоящем кинопроекторе. И на экране возникало сильное мелькание. Но и движение возникало! Лошадь толчками вскидывала копыта, всадник судорожно приподнимался в седле, конская морда делалась все крупнее, приближалась к зрителю…
– Чижик, давай еще!
– Сейчас… – Чижик был безотказен.
– Чижик, еще раз!
– Пожалуйста!
Этот фильм длиной в несколько мгновений мы могли смотреть, смотреть и смотреть. Потому что создавали его как бы собственными руками. Вернее, Чижик создавал, но при нашем горячем, восторженном участии. Кстати, он умел продергивать ленту так, что кадрик всегда оказывался точно в рамке.
– Давай снова!
Но в конце концов – надоедало. И мы опять принимались за разглядывание отдельных кадриков.
Их теперь у нас было больше прежнего. Стасик расщедрился однажды, подарил пригоршню обрезков. Там оказалось даже несколько трофейных: про трех мушкетеров, которые на самом деле были поварами.
Самого Стасика отдельные кадры не интересовали. Ему нужны были ленты для проектора. Чем длиннее, тем лучше. Стасик добывал их у каких-то взрослых парней, имеющих дело с кинотехникой: выменивал, покупал. Вообще-то дела эти были, наверное, не очень чистые. Стасик от разговоров про них уклонялся. Ну, мы и не лезли с расспросами. Гораздо важнее, что Стасик обещал подарить еще несколько длинных обрывков. И мы заранее предвкушали, как Чижик начнет с четкостью механизма пропускать их через наш фанерный ящик и на экране оживут знакомые (а может, и незнакомые) киноперсонажи.
И это будет новое счастье. Даже больше, чем у настоящего кинопроектора!
Потому что у Стасика было хорошо, но в чулане под лестницей все-таки лучше. Это был полностью н а ш мир, н а ш е кино, н а ш а жизнь.
Здесь мы делились тети Катиными пирожками и секретами, пересказывали друг другу любимые книжки, рассуждали про устройство Солнечной системы и порой даже пели песни. Мы так подружились, что уже не стеснялись, хотя вообще-то пение считалось девчоночьим делом.
Но мы не просто пели, мы озвучивали наше кино! Если попадался кадрик из фильма, известного своими песнями, мы тут же затягивали:
Или:
Самой любимой была песня Дика Сэнда. Когда на экране появлялась бригантина "Пилигрим", Чижик тоненьким голосом начинал:
И мы не отставали:
Вдохновение разгоралось в нас, и сухопутный чулан начинал казаться кубриком под корабельным трапом. Его даже покачивало.
Не уверен сейчас, что слова эти помню точно. Старый фильм про юного капитана Сэнда иногда показывают и в наши дни, но почему-то Дик больше не поет в нем свою песенку. Наверное, эти кадры вырезали, когда ленту реставрировали. Только в оркестровом выступлении прорывается знакомая мелодия. Хотя не исключено, что я путаю. Может быть, зту песенку отважный Дик пел не в фильме а в радиопередаче «Клуб знаменитых капитанов»…
Не думаю, что наши песенные номера отличались музыкальностью. По крайней мере, бабка Агаша сказала нам однажды на крыльце:
– Ну вот, принесла вас опять нечистая сила. Снова, небось, глотки драть будете под лестницей…
Остальные жильцы относились к нам снисходительно. Я бы сказал даже – с пониманием. И мы продолжали "драть глотки", если возникал на экране "песенный кадр…"
Стасик не обманул нас – подарил еще два куска киноленты. Один – из уморительной короткометражки "Старый двор" (там, где дворники с метлами наступают на мальчишек-футболистов), а другой – из какой-то спортивной хроники – с боксерами на ринге.
И конечно, опять мы были счастливы!
Но пора сейчас рассказать про еще один подарок Стасика. И про то, чем это кончилось.
9. Щелкунчики и Зинаида
Однажды Стасика крепко надули. Он договорился, что за сломанный немецкий фотоаппарат ему дадут часть "Веселых ребят". Ту, где музыканты в общежитии устраивают восхитительную драку.
Сделка состоялась. Но когда Стасик принес рулон домой, оказалось, что пленка с желанными кадрами лишь в самом верхнем витке. А дальше – склеенные куски с разными надписями и схемами, обрывки из каких-то технических фильмов. А была и "голая", прозрачная пленка.
Стасик горестно проклял вероломных жуликов, но выяснять и спорить не пошел. Обманщики были из блатных, связываться с такими – себе дороже.
Погоревав, Стасик отдал нам и обрывок пленки с началом драки, и весь обманный рулон. Он был размером с тарелку.
Кадрики с музыкантами Утесова мы с удовольствием посмотрели два десятка раз. А что делать с остальными лентами?
Им тоже нашлось применение.
Форик принес рулон в школу, и несколько дней мы щедро одаривали всех, кто просил, длинными кусками кинопленки. Из нее скручивали блестящие скрипучие тросточки, которыми можно было фехтовать и безболезненно лупить друг друга по макушкам. Но самое главное – из пленки получались отличные щелкунчики.
Кусочек целлулоидной ленты складывался так, что превращался в хитрую штучку с треугольными лапками и плоским брюшком. Давишь такой игрушкой о парту, лапки поджимаются, и брюшко – щелк!
Раз – щелк, два – щелк, а потом сухая рассыпчатая морзянка. И сразу не разберешь, откуда она: щелкунчик-то крошечный, в пальцах почти не виден.
Надо ли говорить, что скоро трескучая эпидемия сотрясала школу, как тропическая малярия!
Заразу следовало пресечь, а для этого – выявить ее источник. Преисполненной педагогических навыков Зинаиде Прохоровне такая задача показалась нехитрой.
– Кочнев! Это твоих рук дело?!
– Ну чё Кочнев! – в искреннем возмущении зашелся Кочан. – Чё снова Кочнев! Никогда ничё не докажете и сразу на Кочнева! Это опять ваш помзахвост на меня наклепал, я его зашибу из-за угла когда-нибудь!..
– Кочнев, марш из класса! И без отца в школу не являйся!
– Ну и не явлюсь! Пожалуйста! А у вас все равно никаких доказательств нету, всегда бочку катите сослепу…
– Марш, я сказала! Наворовал у отца фотопленок да еще отпирается!
Ну, что было делать? Кочан, он, конечно, тот еще фрукт, но ведь сейчас-то не виноват!
Форик устало, даже со скрипом, встал за своей партой. Я, с самым пакостным ощущением в душе, тоже стал подниматься. Думаю, что и верный Чижик поступил бы так же, но, к счастью, он сидел дома с простуженным горлом, это с ним случалось частенько.
Форик мне за спиной показал кулак – украдкой, но решительно: не встревай, мол. И сообщил небрежно:
– Зинаида Прохоровна, да Кочнев правда не при– чем. Это я кинопленку принес.