Город золота и свинца - Кристофер Джон. Страница 8

Глава 4

Отшельник на острове

Я ожидал быть схваченным щупальцем. То, что оно вместо этого разбило плот, одновременно удивило и встревожило меня. Я ушел на глубину и наглотался воды, прежде чем сообразил, что произошло. Вынырнув, я огляделся и увидел, что треножник молча удаляется прежним курсом на юг. Казалось, его поступок совершенно бессмыслен, точно так же, как кружение вокруг «Ориона», когда мы пересекали пролив. Как озорной мальчишка, он увидел что-то, разбил его с бессмысленной злобой и пошел своим путем.

Но у меня были более важные дела, чем размышления над мотивами поступков треножника. Плот раскололся на два бруса, один из них плясал рядом со мной в воде. В несколько гребков я доплыл до него, ухватился и осмотрелся в поисках Бинпола. Я видел только реку, серую от приближающегося вечера, и подумал, что, возможно, конец щупальца ударил друга, и он уже под водой. Потом я услышал его голос и, повернувшись назад, увидел, что он плывет ко мне. Он ухватился за другой конец бревна, и мы, отплевываясь, начали грести.

– Поплывем к берегу? – спросил я.

Он закашлялся, потом сказал:

– Еще нет. Посмотри вперед. Река изгибается. Если мы просто будем держаться, нас может прибить ближе.

Бревно, которое нас удерживало, я, во всяком случае, не хотел оставлять. Течение казалось более быстрым и бурным. По обоим берегам возвышались холмы, река пробивала себе путь среди них. Мы приблизились к месту, где она резко поворачивала на запад. И тут я увидел, что зеленый берег справа от нас разделяется.

– Река… – сказал я. – Тут она разделяется.

– Да, – ответил Бинпол. – Уилл, я думаю, сейчас нужно плыть.

Я учился плавать в речках около моего родного Вертона и один или два раза в озере вблизи поместья. Это лучше, чем ничего, но Бинпол вырос в приморском городе. Он быстро поплыл, гребя мощными ударами, и, поняв, что я отстаю, окликнул меня:

– У тебя все в порядке?

– В порядке, – отозвался я и сосредоточился целиком на плавании. Течение было очень сильное. Берег, к которому мы плыли, скользнул мимо и назад. Только постепенно я стал правильно оценивать расстояния. А потом увидел то, что меня испугало. Впереди от берега отходила отмель, за которой виднелось обширное водное пространство. Река вовсе не разделялась здесь. В ней просто был остров. Если я не попаду на него, то окажусь в трудном положении. Я и так устал, а плыть еще дальше… Я сменил направление и поплыл поперек течения. Бинпол снова окликнул меня, но я не стал тратить силы на ответ. Руки мои становились все тяжелее, а вода холоднее. Я больше не смотрел, куда направляюсь, сосредоточившись на том, чтобы передвигать руки. Что-то ударило меня по голове, и я погрузился в воду. Больше я ничего не помню, кроме смутного сознания, что меня тащат и под ногами у меня твердая земля.

Меня вытащил на травянистый берег Бинпол. Придя в себя, я увидел, как близко находился к гибели. Мы лежали в нескольких ярдах от северного конца острова. Остров находится в середине речного изгиба, и сразу за ним река сильно расширяется. Голова у меня болела, я положил ладонь на лоб.

– Тебя ударило бревно, – сказал Бинпол. – Я думаю, от плота. Как ты себя чувствуешь, Уилл?

– Голова кружится. И голод. Тут есть…

– Да, деревня.

Сквозь сгущающийся мрак мы разглядели дома на восточном берегу. В окнах горел свет. К этому времени я готов был принять ведро помоев или встретиться со злой собакой – и даже подвергнуться расспросам о том, что мы делаем здесь, – лишь бы снова не доверяться реке. Голова у меня прояснилась, но физически я был так слаб, словно провел месяц в постели.

– Утром мы пойдем туда, – сказал Бинпол.

– Да, – устало кивнул я, – утром.

– На дальнем берегу деревья гуще. Хоть какая-то защита от дождя.

Я опять кивнул, заставил свои свинцовые ноги сделать несколько шагов и остановился. Кто-то стоял у деревьев и смотрел на нас. Поняв, что мы его увидели, он направился к нам. В тусклом свете я разглядел, что это мужчина средних лет, высокий и худой, одетый в грубые темные брюки и рубашку. У него были длинные волосы и борода. Я увидел кое-что еще. На лбу волосы у него редели. Они были черные и начинали седеть. И там, где должна была находиться полоса шапки, виднелась только кожа, задубевшая и смуглая.

Он говорил по-немецки с сильным акцентом. Он видел, как мы барахтались в воде и как Бинпол вытащил меня на берег. Манеры у него были странные, как будто он в одно и то же время и недоволен, и приветлив. Мне казалось, что он с удовольствием увидел бы, как мы проплываем мимо, и даже не задумался бы о наших шансах на спасение. Но мы уже были здесь…

Он лишь сказал:

– Вам нужно просушиться. Идемте со мной.

Множество вопросов мелькало у меня в голове, и среди них самый важный: почему на нем не было шапки? Но казалось более благоразумным подождать с вопросами. Я посмотрел на Бинпола, он кивнул. Человек провел нас к утоптанной тропе. Она извивалась между деревьями, и через несколько минут мы оказались на поляне. Перед нами был деревянный дом, в окне горела масляная лампа, из трубы поднимался дым. Наш проводник открыл дверь и вошел, мы же за ним.

В очаге горели дрова. На полу лежал большой ковер, красный, с изображением черных и желтых животных; на ковре сидели три кошки. Человек отпихнул их ногой, не грубо, просто заставляя их уступить место. Он подошел к шкафу и достал два холщовых полотенца.

– Снимите мокрое, – сказал он. – Согрейтесь перед огнем. У меня есть несколько пар брюк и рубашек, сможете надеть, пока ваши не просохнут. Вы голодны?

Мы взглянули друг на друга. Бинпол сказал:

– Очень голодны, сэр. Если вы…

– Не называйте меня «сэр». Я Ганс. Хлеб и холодное мясо. Я не готовлю на ночь.

– Достаточно одного хлеба, – сказал я.

– Нет. Вы голодны. Вытритесь.

Брюки и рубашки были, конечно, велики, особенно для меня. Я закатал штанины, и он дал мне ремень, которым я подпоясался. Внутри рубашки я вообще потерялся. Пока мы переодевались, он ставил все необходимое на выскобленный деревянный стол: ножи и тарелки, блюдце с желтым маслом, большой плоский хлеб с коричневой корочкой и мясо, частично нарезанное: розовое мясо было окружено чистым белым жиром, с одной стороны запеченным. Я отрезал его, пока Бинпол кромсал хлеб. Ганс следил за мной, и я слегка устыдился толщины кусков. Но он одобрительно кивнул. Потом принес две кружки, поставил их около тарелок и опять вернулся с большим глиняным кувшином, из которого налил нам темного пива. Мы принялись за еду. Я уговаривал себя есть медленно, но тщетно. Мясо было нежным, хлеб мягким, а масло таким, какого я не пробовал с тех пор, как ушел из дому. Пиво, которым я запивал все это, было крепким и вкусным. Челюсти у меня заныли от жевания, но живот требовал еще и еще.

Ганс сказал:

– Вы действительно были голодны. – При этом я виновато взглянул на свою тарелку. – Ничего. Ешьте. Люблю, когда радуются еде.

Наконец я остановился; Бинпол закончил есть намного раньше. Я чувствовал себя наполненным, даже переполненным, и счастливым. Уютная комната с мягким светом лампы и отблесками огня в очаге, с тремя кошками, мурлыкавшими у очага. Я решил, что сейчас начнутся расспросы: откуда мы, как оказались в реке. Ничего подобного. Наш хозяин сидел в деревянном кресле-качалке, как будто самодельном, и курил трубку. Он не считал тишину неловкой. В конце концов заговорил Бинпол:

– Как случилось, что у вас нет шапки?

Ганс достал трубку изо рта.

– Я никогда не беспокоился об этом.

– Не беспокоились?

Он медленно, с усилием отвечал на наши расспросы. Отец привез его на этот остров ребенком после смерти матери. Они жили вдвоем, выращивали овощи, держали кур, свиней и продавали продукты в деревне за рекой. Потом, в свою очередь, умер и его отец, и он остался один. Никто в деревне не беспокоился о нем: его не считали своим. Так случилось, что всю весну того года, когда на него должны были надеть шапку, и все лето он не покидал острова, сосредоточившись на выполнении своих работ, в которых раньше помогал отцу. Он рассказал нам, что похоронил отца недалеко от дома и за длинные месяцы зимы вырезал на каменной плите его имя. С тех пор он бывал в деревне не больше двух раз в год. У него была лодка, в которой он плавал туда и назад.