Полотно темных душ - Бергстром Элейн. Страница 18

Брат Доминик – глава Ордена Стражей – сидел за столом в обеденном зале, закрыв глаза ладонями. Перед ним лежал развернутый свиток с признанием Лейт о сыне. Другие четыре брата Ордена сидели вокруг – им нужно было сообща принять решение.

Стражи знали, что Лейт вернулась с помутнением рассудка, но даже Ивар, бывший учитель Лео, не мог понять, чем вызвано ее странное отчаяние. Монахи следили за ней, надеясь, что печаль покинет ее после рождения ребенка. Вместо этого Лейт исчезла, когда не прошло еще и недели со дня появления младенца на свет. Теперь, когда уже было слишком поздно помогать ей, Стражи нашли свиток, который она спрятала в библиотеке.

И теперь они поняли все. Хотя на многие вопросы они нашли ответы в трагической исповеди Лейт, возник другой, гораздо более серьезный вопрос.

Ребенок.

Как и всегда, Маттас оказался самым прямолинейным и бессердечным, как будто потеря зрения лишила его душу остатков сострадания.

– Младенец – сын одной из душ, захваченных Полотном. Его нужно немедленно уничтожить – и все тут, – заявил старый монах, хлопнув по столу ладонью.

Гектор взглянул на младенца, спящего у него на руках. Огромный Гектор с крупными, жесткими чертами лица и шапкой темных спутавшихся волос был похож скорее на завсегдатая кабака, которым он когда-то и был, чем на того доброго великана, что помогал Доминику при родах Лейт.

Все это время, как только Лейт исчезла, он заботился о ребенке, как о своем собственном. Сейчас он пришел в неподдельный ужас.

– Наш Орден борется за мир и гармонию, – произнес он. – Маттас всех нас обратит в убийц.

– Подумай о тех монстрах, что скрыты там, – ответил Маттас, – о бессмертных.

– От бессмертных не рождаются дети, – возразил Гектор, – Ликантропы.

– Не все оборотни – зло, Маттас. Вспомни Андора. Если Андору был зов, то разве кто-то будет противиться тому, чтобы принять его? – мягко спросил брат Пето.

– Андор был побежден, но не рожден для этого, – ответил Маттас. – Лейт написала о человеке с серебряными волосами, который был на Полотне, – он потер пустые глазницы пальцами. – Я вспоминаю этого человека с серебряными волосами. Я отлично помню его лицо, потому что это было последнее, что я видел перед тем, как мне выжгло глаза. Он ослепил меня. Он разрушает Орден. И вот, у ребенка – серебряные волосы. Как ты можешь сомневаться в том, кто его отец?

– У многих малышей сначала светлые волосы, а потом они темнеют с возрастом, – возразил Гектор.

– Нет ли такого испытания, которое могло бы дать нам ответ? – спросил Пето.

Доминик заметил, как дрожат руки Пето – это всегда было у него признаком сильного волнения. В те ночи, когда просыпались души на Полотне, бледный, худой монах дрожал как осиновый лист на ветру. Но Пето никогда не разрывал круга Стражей. Доминика поражала воля и решимость молодого монаха.

Он посмотрел на остальных, задаваясь вопросом – что же случится с их верой, с их единством.

– Есть способ узнать – обычный ли это младенец. Я знаю, как это сделать, – произнес Доминик. – Я призову бога, которому служил, пока не попал в эту страну. Он – бог Солнца и Жизни, которую дает Солнце. Надеюсь, он даст нам ответ.

– А если он скажет, что ребенок испорчен, что мы станем делать? – спросил Маттас.

– Я соглашусь уничтожить его, – ответил Доминик. Он повернулся к Лео, сидевшему рядом и внимательно слушавшему их разговор. – Мне понадобится твоя помощь. И всем нужно знать, что ты думаешь об этом.

– Я согласен с твоим решением, – ответил Лео.

– Нам с Лео понадобится время, чтобы подготовиться. В тайне, – заявил Доминик. – Мы проведем церемонию здесь.

Поднявшись, он направился в библиотеку. Лео последовал за ним и захлопнул за собой дверь. Когда они остались наедине, он неловко опустился на скамью напротив Доминика. Его темные глаза сверлили старшего монаха, голос, хотя и был мягок, но требовал ответа.

– Твои молитвы бесполезны в этой земле, – сказал Лео. – Почему ты солгал?

– Маттас – единственный из нас, кто служил еще в старые времена, когда Орден был силен и многочислен. Теперь, когда нас в Ордене осталось так мало, мы должны держаться вместе. Если мы убьем ребенка, как того требует Маттас, мы сами разрушим Орден изнутри.

– Но что, если Маттас прав? Что, если мальчик – сын колдуна, уничтожившего первую часовню?

– Он – младенец. И как каждый человек, он сделает свой выбор между добром и злом, когда придет время и он станет старше.

Лео задумался.

– Ну и что ты хочешь от меня? – спросил он наконец.

– Наведи ауру вокруг ребенка. Лучше всего, пожалуй, зеленую. Когда я проведу своим амулетом через ауру, зажги ее. Это будет достаточно убедительно выглядеть. А потом мы отошлем ребенка.

Лео кивнул и вытащил свой сборник заклинаний с полки. Пока Доминик молился, чтобы его решение оказалось верным, Лео освежил в памяти слова и жесты простого заклинания.

Наконец Лео закрыл книгу, и оба монаха вышли к остальным Стражам в трапезную. Гектор неохотно передал ребенка Лео, тот положил обнаженного младенца на стол перед Домиником. Ребенок дрожал от холода и, казалось, был возмущен таким непочтительным обхождением, но все же не плакал. Его ярко-голубые глаза, глубокие, как у многих младенцев, не отрывались от ближайшего к нему предмета – амулета, который держал Доминик.

Круглый медный амулет представлял собой сферу, заключенную в окружность. Когда-то, в ином мире это был символ восходящего Солнца. Доминик невесело улыбнулся – даже в этом мире именно рассвет освобождает их от тяжких трудов каждое полнолуние.

Когда Доминик произнес свое заклинание, Лео прошептал свое, и над младенцем появилось сначала слабое, но все усиливавшееся сияние – сверкающая зеленая аура становилась ярче с каждым произносимым Домиником словом.

Когда сияние стало нестерпимым, Доминик повел сквозь него свой амулет. Как и просил Доминик, сияние отразилось амулетом, и яркие лучи света упали на лица монахов. Сияние выхватило из полумрака безучастное лицо Маттаса, на глазах Гектора блеснули слезы.

Доминик отвел амулет, сияние запульсировало, ослабло и медленно пропало.

– Кончено. Он – не сын дьявола, – объявил Доминик. – А теперь нам нужно дать ему покой.

Они совершили обряд наречения под открытым небом, на холодном ветру перед распахнутыми дверьми часовни. Если Полотно хоть как-то связано с ребенком, это должно проявиться сейчас – так заявил Доминик. Они опустились на колени прямо на грубые камни двора, ребенок лежал перед ними. И они распевали псалмы, которые должны были направить младенца на праведный путь.

– Нарекаю его Джонатаном, – произнес Доминик, когда они окончили пение, повторив выбранное самой Лейт имя. – Назначаю ему служение добру.

Он наклонился, чтобы окропить головку младенца, и тут цепь, на которой висел его амулет, порвалась. Тяжелый медный диск упал, его острая кромка порезала щечку младенца, диск со стуком упал на камень.

Джонатан повернул лицо в ту же сторону, и кромка амулета снова порезала его щеку, оставив вторую рану над первой. Он лишь слабо всхлипнул и замолк, когда святая вода окропила его лоб, чтобы очистить мысли, руки, чтобы направлять его труды, и ноги, чтобы вести его по стезе добра. Пока длился ритуал, Доминик с тревогой ждал какого-то знака. Но младенец лежал спокойно, хотя пронзительный ветер завывал в стенах крепости, и Полотно висело неподвижно, искрясь во мраке часовни.

– Джонатан, – повторил Доминик и запеленал ребенка. Он покинул остальных и унес младенца в свою спальню.

Лейт провела так много дней, составляя историю своей жизни – единственное наследство Джонатана, – что казалось неверным лишать мальчика этого знания. И все же Стражи решили, что, узнав о своем рождении, о своем возможном отце, ребенок будет потрясен.