Лягушка - Евгеньева Лариса (Прус. Страница 9

- Поздно чересчур, - ответил он так же беззвучно, и Дина увидела тянущиеся к ней дрожащие руки с растопыренными пальцами.

Сказать честно, она струхнула - такими жуткими были в этот миг у него глаза, безумными какими-то. Она отпрянула резким рывком, корыто, задрапированное занавеской, в котором она возлежала, покачнулось, накренившись набок, Дина судорожно ухватилась руками за его края, чувствуя, как вываливаются из-под него табуретки, и благополучно съехала на помост. Занавеска, разумеется, свалилась, и Дездемона в цинковом корыте предстала перед публикой.

Казалось, что смеяться больше, чем смеялись, было уже невозможно, однако это оказалось не так. Хохотали ребята, хохотали вожатые, директор лагеря, медсестра и кастелянша, и даже никогда не улыбающаяся библиотекарша смеялась, промокая платочком бегущие слезы. Наконец, с трудом утихомиренные вожатыми, ребята относительно умолкли - потому что все равно то тут, то там раздавались всплески смеха. Дина вылезла из корыта и, прижимая к груди руки, присела в глубоком поклоне, словно балерина. Марат неподвижно стоял истуканом, вперившись в доски помоста.

- Ну, ребята! Ох, и артисты!.. Я хочу от имени всех зрителей поблагодарить юных артистов за прекрасную комическую сценку! Похлопаем, ребята!.. - Затем директор жестом дирижера прекратил шквал аплодисментов и продолжал: - Вы знаете, ребята, что изобразить смешно и правдиво плохого артиста очень трудно, для этого надо самому быть очень хорошим артистом! А у Марата и Дины это получилось прекрасно! Мы увидели двух бездарных артистов, разыгравших сцену из "Отелло", и это вышло по-настоящему комично! Похлопаем нашим артистам еще раз!

Дина снова застыла в поклоне, а те самые двое в масках затянули занавес с обеих сторон.

- Ты... ты... ты знаешь, кто ты?

- Лягушка, - сказала она торжествующе. Собственно, она имела этим в виду, вспомни, мол, дружок, о лягушке, - а получилось, будто она отвечает на вопрос, кто она.

"Лягушка так лягушка", - весело подумала Дина, отбрасывая портьеру и спрыгивая с помоста. И последнее, что она увидела, оглянувшись, было окаменевшее лицо Марата с прикушенной губой и светлыми дорожками от слез на черном лице.

В ожидании автобусов все собрались на спортивной площадке с сумками и чемоданами. "До следующего года", - подумала Дина с усмешкой, обводя глазами опустевший, какой-то разоренный, как это бывает в минуту отъезда, лагерь.

На лесной дороге появилась вереница автобусов.

Она хотела сесть в другой автобус, но так получилось, совершенно случайно, что они оказались в одном. И даже соседями - через проход. На Марата Дина не взглянула ни разу, но все время - прямо-таки кожей ощущала его присутствие. И что-то саднило и саднило внутри, точно в самом деле была у человека душа, и она сейчас болела. Но поскольку - и Дина прекрасно это знала - души как таковой ни у кого не было, то это, очевидно, побаливал желудок. Или сердце. Или печенка какая-то.

Как в прошлый раз, на площади у сквера собралась толпа родителей. Только тогда они провожали, а теперь, соответственно, встречали. И прошлый раз было жарко, а теперь моросил дождь.

Автобусы подъезжали один за другим.

Сразу началась толкучка. "Будто маленькие", - подумала брюзгливо Дина, глядя, как родители прыгают, машут руками, зовут своих чад и вообще ведут себя неприлично шумно.

Она уже увидела, что отца нет, а под черным отцовским зонтом ее ждут Римма и Лёка, - и у нее сразу испортилось настроение. Лёка радостно смотрела на нее снизу вверх, пошмыгивая носом и переступая ногами в блестящих ярко-красных резиновых сапогах.

"Новые", - отметила Дина.

- А папа простудился, затемпературил немножко, - быстро сказала Римма. - Я его не пустила, ты уж извини...

Она расстегнула сумку и достала сначала свой пестрый зонт, а потом резиновые сапоги, точно такие, как у Лёки, только побольше, разумеется, и протянула Дине.

Они пошли на остановку троллейбуса. Там уже стоял Марат с матерью и младшим братом. Лицо Риммы расплылось в улыбке, но Марат молча глядел сквозь нее, как будто он никогда до этого ее не видел. Римма покраснела и обиженно, словно ребенок, надула губы, но, слава тебе господи, у нее хоть хватило ума промолчать.

Брат Марата был ни капли на него не похож, щекастый и толстый; они с Лёкой, та - уцепившись за Риммин плащ, тот - за материну юбку, сопя и исподлобья разглядывали друг друга. Тарасик оборачивался даже тогда, когда мать тянула его за руку к троллейбусу, - видно, Лёка чем-то его приворожила. Впрочем, Лёка была прехорошенькая, и в младшей группе детсада многие мальчики собирались на ней жениться.

Троллейбус уехал. Это был одиннадцатый маршрут, а им нужен был четвертый. Римма поправила Дине зонт - он завалился набок, и вся голова у Дины намокла - и спросила:

- Хорошо отдохнула?

Дина не ответила, и Римма, обождав немного, занялась другим: вытерла Лёке нос, отсчитала мелочь, поплевав на палец, счистила с чулка грязь, она уже привыкла к тому, что ее вопрос может остаться без ответа.

- Что лучше - мстить или прощать? - вдруг спросила Дина.

Римма глянула на нее, словно застигнутая врасплох на очень трудном экзамене, облизнула губы и сказала:

- Я не знаю...

Но Дина уже знала, что лучше. А на душе было так пусто, так пусто...

- Я пирог испекла, - быстро сказала Римма. - Ты только не переживай!

А Лёка добавила:

- Ешь пирог, и всё!