В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович. Страница 30

– Что, Геш, и так вот каждый день?

– Да ну! – чистосердечно запротестовал Скачков. – Когда игра, тренировок не бывает. Так, легкая разминка. Даже без мяча.

Клавдия еще раз оглядела его с головы до ног. Ее разочаровал ответ Скачкова. Нет, чтобы создать легкое, дружеское настроение праздничного вечера, а он…

– Перестань, пожалуйста, чухаться! – пристыдила она, заметив, что Скачков то и дело тянется и мнет колено.

Пока они препирались, Валерия одна сидела в машине и прозрачными неподвижными зрачками настойчиво впитывала мелкие подробноети рабочих буден команды: убегающую цепочку футболистов, тренера, остановившегося у ворот на поле и хозяйски покачавшего штангу, освещенные закатным светом крыши домиков, каждый обитатель которых являлся городской знаменитостью. Договорились, что все вместе они станут ждать Скачкова в машине.

После горячего обильного душа, крепко растеревшись жестким полотенцем, Скачков с удовольствием переодевался у себя в комнате и насвистывал. Отдыхающее тело блаженствовало в тщательно отглаженном белье. Это у него было заведено издавна, – после маяты на поле, после пота и грязи понежиться, побаловать себя душистым, заранее приготовленным бельем. Праздник тела!

Легкие брюки, светлый пуловер поверх рубашки, мягкая удобная обувь, – Скачков сбежал с крылечка как именинник.

Праздничное настроение передалось и Клавдии. Вместе они поместились на заднем сиденье, она прижалась к его руке и затихла.

Управляя машиной, Звонарев иногда посматривал на них в зеркальце.

Вечерний ветерок приятно холодил лицо и шею.

Вполоборота, не переставая следить за дорогой, Звонарев сказал:

– В городе треп идет, будто не состоится ваша Вена? В управлении у нас болтают.

– Нет. Двадцатого вылетаем.

Сомневаться теперь не приходилось – Брагин потому и захотел с ним говорить. Убогое положение «Локомотива» в таблице розыгрыша журналист связывал именно с частой сменой тренеров. Нынешней весной в Батуми, где «Локомотив» проводил тренировочный сбор, он смотрел несколько контрольных матчей, и однажды, после игры с московскими динамовцами в Леселидзе, они вместе возвращались в электричке и разговорились. Сам журналист никаким спортом не занимался, но любил футбол и был ему предан. Почему именно футбол?

Брагин рассуждал так. Мир сейчас изменяется буквально на глазах: человек изобрел автомобиль, затем самолет и вот уже вырвался в космос. Машины, машины… Напридумано много, чрезвычайно много, – оглушительное торжество техники! Но вот что удивительно: в наш век фантастических достижений человеческого ума миром вдруг овладело увлечение, которое, на первый взгляд, трудно объяснить. В самом деле, что такое футбол, современная игра, которой поклоняются с одинаковой страстью и токари и президенты? Ведь он прост, этот футбол, примитивно прост: перед двумя десятками бравых парней стоит одна-единственная задача – за полтора часа игры хотя бы раз провести мяч в пространство, обозначенное штангами, в так называемые ворота. Но сколько в этом страсти, сколько напряженнейшей борьбы! Сколько эмо-ций вызывает в зрителях вихревая игра на зеленом прямоугольнике поля! Разве не приходилось видеть, как на переполненной трибуне беснуется убеленный сединами академик, вскакивает на ноги, разражается проклятиями и по-мальчишечьи свистит в пальцы? И так везде, на любом стадионе, на всех континентах. Сила футбола в том, что язык его прост, доступен каждому и не нуждается в переводчиках. Владея эмоциями зрителей, футбол через сердца людей царит над миром. Это поистине король спорта… От себя Брагин еще добавил, что причину глобальной увлеченности футболом он видит в усталости современного человека от техники. Люди сейчас спешат и набиваются на стадионы, чтобы с детской непосредственностью пережить восхитительные полтора часа, целиком отдаваясь чувствам и страстям, которых им так не хватает в наш слишком перенасыщенный век. Кроме того, не нужно забывать, что людям постоянно хочется быть сопричастными великим качествам человеческой натуры – мужеству, настойчивости, героизму, и все это с избытком им дает футбол. Спорт тем и велик, что в нем действуют законы мужества. В настоящем спорте, как и в мужестве, нет и не может быть никаких нюансов, в нем одни крайности: «или-или», и это создает суровый, увлекательный мир, где важны не слова, а дела, где нельзя прожить вполсилы, а надо выкладываться каждый раз до последней капли, до предела, – выкладываться, чтобы тут же начинать все сызнова…

Он истомился в одиночестве – на базе, с ее изнурительным режимом трехразовых тренировок, на него, как на постороннего, никто не обращал внимания, и теперь был рад терпеливому собеседнику. Поворачиваясь спиной к широкому окну, за которым, скрадывая быстрый бег вагона, расстилалось пустынное ночное море, журналист увлеченно говорил о взлетах и падениях в спорте – тоже крайностях, объяснить которые можно было при одном условии: если судить их по законам творчества.

– Тебе, Геш, повезло, я имею в виду – в спорте. Ты и рано играть начал, и заметили тебя быстро, и в большом футболе ты – не последняя спица в колесе.

Скачков неожиданно расхохотался – вспомнил свой первый горький матч в «основе».

– Зато как я начинал! Вот была игрушка, Сергей Александрович, – вспомнить тошно. Хуже, чем я, сыграть невозможно. Тут рекорд мой, и никому до меня не дотянуться. Как я тогда ползал! Легче умереть!

– А Яшин? – воскликнул Брагин, словно обрадовавшись подтверждению своей теории. – Ты разве не знаешь, как начинал Яшин? Зато – потом! Нет, Геша, прав ваш Степаныч: футбол все больше становится интеллектуальным видом спорта. Я понимаю старика и поддержу его, чем смогу. Матч – это спектакль, взрыв вдохновения. Только так!

И повторить его таким, каким он был, уже не удастся. Он может получиться лучше, может хуже, но – таким? Вспомни, как наши выиграли у Венгрии в Лондоне. Вспомни!

– Зато как просадили Уругваю в Мексике! И тоже в четвертьфинале.

– Так я тебе об этом и толкую! Мяч круглый, поле ровное. Вверх-вниз… Там – вдохновение, экстаз, настрой, тут, – он подумал и расстроился, махнул рукой: – Обидно, черт. Могли их сделать запросто. Даже должны были! Но… – и он забарабанил пальцами, стал смотреть в окно.

«Должны были!..» Скачков потаенно усмехнулся и стал рассматривать ладони. Ему не хотелось, чтобы журналист заметил его скептическую усмешку. Впрочем, уж кто-кто, а Брагин-то знал, что в спорте не годятся все эти заранее спланированные «должны» и «обязаны». Победа каждый раз добывается с бою. Любой соперник, как бы он ни был слаб, выбегает на поле для борьбы. Нет и не было команды, которая выходила бы на матч, заранее намереваясь его проиграть. Конечно, в спорте так уж заведено, что кто-то обязательно становится побежденным. Но каждый, кто готовился к поединку, выбегает из раздевалки с надеждой на победу, и ради победы он выложится весь, без остатка, потому что в футболе помимо твердых правил игры, которые соблюдают судьи на всех стадионах мира, существуют еще правила неписаные, а они куда тверже писаных, эти правила требуют от спортсменов отдать за полтора часа игры на поле все, чему он научился за свою жизнь, и сделать честно, с полною самоотдачей, выложиться до конца. Кстати, по этим неписаным правилам футболист обязан жить и вне поля, и значение их возрастает еще и потому, что судьей тут обязан быть только сам спортсмен.

Тогда, в электричке, после долгого молчания, журналист спросил вдруг о Комове. Что было ему ответить? Скачков замялся. Да, Брагин правильно подметил нездоровую обстановку в команде. Долгое «господство бояр» сказывалось все заметнее, особенно на молодых ребятах. Люди, подобные Комову, привыкли идти по жизни с нахальной напористостью и там, куда они попадают, вокруг них, как вокруг торпеды, закипает злая вода – начинает клубиться целый рой приспешников и подлипал.

– А что Степаныч? – спросил Брагин.

Скачков уклончиво пожал плечами. Терпит. Но ясное дело, что терпение его не безгранично, когда-нибудь оно непременно лопнет – обязано лопнуть!