Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 89

Словно молчаливые грациозные плавные тени, проносились совсем неподалёку – но будто по морю или по небу – конные. Лиса засмотрелась на них.

К тому, что земля дрожит, она уже привыкла. Или всё те же чары заставили её забыть об этом, не отзываться страхом.

Бегущие люди – бегущие плотно, плечо к плечу, а за ними ещё и ещё, – появились внезапно, появились сразу рядом – и на миг лиса запаниковала и не нырнула сразу в нору, а – отпрыгнула на шаг в сторону. И всё. Она пыталась отбежать, но её догоняли. Она металась вдоль этого грохочущего вала, надеясь отыскать его край и спрятаться за краем, но края не было, не было. Не было…

Потом она от ужаса сошла с ума. Ей показалось, что можно спастись, бросившись в тёмную щель под щитами.

Там был лес топчущих ног, но она умудрялась как-то увёртываться от них, хватать зубами за голенища сапог, искать глазами – и находить – просветы…

Ей совсем чуть-чуть не хватило сил.

Её зацепили, опрокинули на бок, потом отшвырнули куда-то, а потом тяжёлый сапог опустился ей на живот. Лисе показалось, что у неё лопается голова.

И тут же топот прекратился.

Она приподняла голову. Небо было чёрным. Спины людей удалялись, будто погружались в туман и пропадали в том тумане. Лису вырвало кровью. Она попыталась встать, но задние лапы куда-то делись. Не веря ощущениям, она посмотрела назад. Всё правильно, лапы были на месте и хвост тоже, но слушаться они не желали. По животу расплывалось красное пятно. Она перегнулась и лизнула. Это была кровь. Почему-то сразу стало легко. Лиса приподнялась на передние лапы и поползла. Каждое движение отзывалось болью, но это была не совсем её боль. Потом двигаться стало невозможно. Она посмотрела. Что-то глянцевое, длинное – зацепившись за камень, держало её. Она стала отгрызать это глянцевое и длинное. Казалось, что движения челюстей приподнимают её над землей и как-то непонятно поворачивают; при этом в глазах наливались фиолетовые лужицы. Освободившись, она поползла дальше. Наверное, она сбилась с пути, потому что вместо кустяного острова и родной норы перед нею оказался высокий обрыв и гора людского и лошадиного мяса под обрывом. Такого количества ей хватило бы на девять жизней. Лиса тихо обрадовалась находке. Вместе с непонятной дурнотой она испытывала страшный голод. Ей было уже совсем легко, когда рядом, пританцовывая, возникли конские копыта. Одно из них опустилось лисе на голову, и это было то же самое, как если бы рухнуло небо.

Сразу стало темно.

План Рогдая удался полностью. Всего лишь один удар – и наступающая армия рассечена на четыре части, и каждая часть бьётся сама по себе, и каждой грозит окружение и разгром, и никто из командиров не знает, над кем повис этот меч…

Хор Вергиния, от которого "Железный сапог" Иерон если чего всерьёз и ожидал, так это контратаки для оказания эффективной помощи растерзанному левому крылу обороны – вместо этого пересёк опустевшее в центре битвы пространство, в мгновение ока захватил мосты через Кипень (вернее, захватил девять, а ещё четыре разрушил), прошёл по ним – и оказался практически в тылу наступающей армии.

В мягком её нутре…

Невыносимо долго шла резня.

Потом кое-как удалось собрать бегущих на рубеже, выстроить какую ни на есть оборону…

Но Вергиний, как оказалось, только демонстрировал по фронту. Ударил он в другую сторону: вправо, под углом к берегу. Отрезая переправившиеся войска.

Одновременно на том берегу, видя всё это, мелиорцы бросились в атаку. И те, кто доселе стоял прочно, не отходя – правое крыло; и те, кто уже готов был бежать или складывать оружие – то есть левое. Но нет, теперь всем прибыло новых сил. И натиск на левом фланге был едва ли не сильнее – а если и не сильнее, то уж много яростнее и беспощаднее, – чем на правом…

Это был разгром. Начало разгрома.

Иерон приказал отступать. Сохраняя, по возможности, живую силу.

Конница Далмата прорубалась к его штабу. Уже не сопротивление оружия препятствовало ей, а просто – слишком густа была толпа.

Богатырей легко разгоняли горящими стрелами. В какой-то миг Иерон понял, что обманывался. Что просто поддался – купился – на внешний эффект.

Вчерашний землепашец, взявший лук и стрелы, был настоящим воином. Богатырь же, взращённый чародеем, был воином только до некоего – весьма близкого – предела. За этим пределом он превращался в слизняка…

Дважды Алексей просто вытаскивал Отраду из схватки. Буквально за шкирку. Глаза у неё были бешеные, белесоватые, и лицо уже ничем не напоминало то, которое он так без памяти любил. Но нет – черты тут же разглаживались…

И он мгновенно забывал, что это было другое лицо.

То. Или другое…

С момента, когда Отрада, воздев над головой светлый меч (Алексей узнал Иеракс, клинок кесаря; до этого он почему-то думал, что в ножнах у неё лёгкая дамская Эксюперия), крикнула: "За мной!" – и славы отозвались рёвом: "Мы любим тебя!" – с этого самого момента Алексей чувствовал себя поднятым на гребень волны. Он ни на шаг не отставал от кесаревны, зорко оглядываясь по сторонам. Его не касалось, как идёт бой. В любом исходе от него требовалось одно: сохранить кесаревне жизнь. При этом он прекрасно понимал, что обеспечить серьёзную защиту не в состоянии: стрелы пронизывали воздух в разных направлениях, и несколько раз только слепое счастье – спасало… Конные стражи пытались выстроить стену из своих тел, из щитов – но не могли долго удерживать строй. Кто-то и падал… У Алексея пробиты были шлем и левый наплечник (оба раза чуть-чуть пострадала шкура), ранена лошадь…

Кесаревна вырывалась из кольца стражи, неслась вперёд, и можно было только сжимать зубы и нестись за нею, и вновь пытаться своими телами прикрыть, оградить.

Сам Вергиний попытался было образумить Отраду, но наткнулся на такую ярость, что просто махнул рукой. Не арестовывать же кесаревну на глазах армии…

А славы – ликовали, едва только она показывалась им. Но особо ликовали гвардейцы Аркадия Филомена. Такой доходящей до начал безумия радости, восторга, восхищения Алексей себе даже не представлял.

Втрое, впятеро прибывали, должно быть, их силы…

Искала ли она смерти? Может быть…

Алексей даже не заметил, как преодолели мост. Вот был левый берег, а вот стал правый. Вот рубились с серыми конкордийцами, а вот – с жёлтыми степняками. Рубиться стало труднее, но при этом степняки казались как бы уступчивее. Будто им, в отличие от конкордийцев, было куда отступать.

Или на что-то надеяться.

Бой шёл нестройно, буйно – и лишь усилиями опытных десятников и сотников не превращался в неуправляемую свалку. Алексей видел и слышал, как командиры осаживают своих увлёкшихся преследованием бойцов.

Что ж – он тоже как-то ухитрялся осаживать свою подопечную…

Неистовы в бою были гвардейцы Аркадия Филомена, мятежного конкордийского губернатора. Не месть их вела и не ненависть, а что-то более глубинное. Восстановление чести?.. Может быть.

Два десятка степняков на рослых конях вдруг выскочили наперерез – будто бы ниоткуда. Гроза предупреждающе вскрикнула, но Алексей и сам успел увидеть их. Вскинуты короткие седельные луки, их держат горизонтально, а тетива натягивается лишь до плеча, и всё равно на близких дистанциях это очень опасное оружие… стражники поднимают и сдвигают щиты, всё это происходит страшно медленно… и Алексей видит, что стражники не успеют. Его новый незнакомый жеребец, на которого он сел несколько часов назад, оставив раненую старушку Мару, вдруг перестаёт слушаться колен и шпор и встаёт на дыбы – и в этот миг девушка Гроза толкает Отраду, толкает с такой силой, что та падает, выставив руки… почти падает, потому что ноги в стременах, и по-настоящему ей всё равно не упасть. А стрелы вылетают и вонзаются в шею лошади кесаревны и в плечо и грудь Грозе…

Мгновения сосредоточенной рубки. На мечах они нам не противники. Шестеро уцелевших уходят галопом. Пехота стреляет им вслед, и кто-то припадает к холке коня, кто-то медленно валится…