Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 19

– Ему нельзя, – тихо кричала женщина, – ты что, не видишь, он старик, у него больное сердце...

– Не бзди, мамаша, от свежего воздуха еще никому не плохело...

– Костя, не смей! Не пущу! – Женщина вскочила, вцепилась в своего. Тот поднимался: действительно, лет шестидесяти мужчина... Выходящие приостановились, оглядываясь.

– Ты, тулуп! – рявкнул Алексей, поднимаясь. – А ну – работать! За порядком шофер последит.

– О, защитничек... ну, щас... Да ладно. Сиди уж, падаль. Ничо, скоро мы вас всех – как в семнадцатом...

Минуя Алексея, он подчеркнуто смотрел в сторону, но по Санечке неприятно прошелся взглядом.

Ветер, может быть, и не валил с ног, но все тепло из-под одежды выдул на счет «раз». Лицо стянуло холодом, ресницы все время слипались. Вмиг одубели пальцы в тонких перчатках.

Одиннадцать человек пристроились сзади мертвого автобуса, уперлись кто куда – и, придыхая: «...три!» – стали выталкивать его из кювета. Холод пропал – только дыханием обжигало горло. Потом ниже горла... Постепенно тяжелая махина раскачалась и выползла на полотно дороги. Не останавливаясь, ее покатили вперед. Медленно, медленно... быстрее. Дорога, кажется, действительно намеревалась пойти под уклон. Наконец уже все бежали, только придерживаясь за машину. Ветер свистел натужно. Под ногами взвизгивал круто схваченный, утрамбованный влет снег.

Не останавливаясь, автобус притормозил. Бурлаки по одному стали запрыгивать в открытую дверь. Алексей видел, что черный тулупчик пропускает всех вперед, и потому сам не торопился. Вот они остались втроем: тулупчик, он и Саня. Вновь налетел плотнейший заряд острого, как осколки стекла, снега. «Алеша!» – крикнула Санечка, но он прекрасно видел и сам: в руке у тулупчика был нож, а глаза его были мутные и смотрели мимо, как у тех собак – на кладбище.

Алексей сам не ожидал от себя такой вспышки гнева. Не к этому несчастному идиоту, конечно... Он дождался, когда тулупчик нанесет удар – в живот, с рывком вверх, – повернулся боком и, захватив его руку, ударил ее о колено, ломая кости. И, не отпуская кисть сломанной руки, обвел негодяя вокруг себя, на завершении полукруга сделал ему подсечку и отправил лететь дальше, под колесо медленно катящегося автобуса. Сам же, почти не прерывая движения, подхватил обомлевшую Санечку, подсадил ее в дверь и вскочил следом. Автобус встряхнуло... Хруст и вскрик никто не услышал.

Дверь с лязгом закрылась. Автобус медленно катился, переваливаясь.

– Алеша... – прошептала Санечка; зубы ее стучали. – Алеша, ты же его... Не я, – еще тише прошептал Алексей. – Ты видела его глаза?

Санечка помедлила.

– Да. Я... испугалась. Они были... неживые. Как у тех собак.

– Я потом тебе все объясню, – прошептал Алексей. – Это все очень сложно... Их бросило вперед, автобус затрясло, под сиденьем зафыркало: водитель запускал двигатель. Потом раздалось несколько глухих взрывов, они слились – мотор заработал. Дружелюбное гудение наполнило салон. Водитель остановил автобус и несколько минут газовал на месте, разогревая мотор и на всякий случай подзаряжая аккумулятор. Пожилая дама в меховой шляпке подошла к Алексею.

– Спасибо вам. Мне показалось, что уже никто не способен... а муж – он правда очень болен...

– Да что вы. Все в порядке... Кажется, становилось светлее.

Наконец, скрежетнув шестеренками, автобус уверенно онулся вперед. Небыстро, подпрыгивая на снежных абах, он скатился под уклон, потом начал карабкаться вверх. Ветер уже не выл так страшно, и снег падал редкий и мелкий.

Как ни странно, пропажи тулупчика никто не заметил. Или не захотел заметить...

Когда показались корпуса вонючего завода и мерзко-розовые дома заводского поселка, метель прекратилась, через минуту засияло солнце. Оно висело, окутанное дымкой, над ослепительной белой пеленой; чистейший снег сверкал так, будто светился еще и изнутри.

В жарком поезде, за плотно запертой дверью Алексей вдруг понял, что больше не выдержит без сна, и позволил себе упасть лицом на скрещенные на столе руки. Санечка, все еще ошеломленная и подавленная случившимся, молча сидела напротив и, кажется, смотрела в окно. Алексей не то чтобы был до конца уверен, но достаточно веско полагал, что в поезде ожидать нападения не стоит. Он уже играл и за своего невидимого – пока – противника, планируя за него удары и располагая засады на себя самого...

Их, скорее всего, даже не станут ждать на вокзале. Сейчас враг сделает паузу, будет демонстрировать свое присутствие, беспокоить, чтобы истомить ожиданием, и чуть позже – легко прихлопнуть. И сделать это надежнее всего там, где Алексей и кесаревна вынуждены будут разделиться, а именно в общежитии. Полминуты расстояния – может оказаться достаточно для... для всего.

Он уснул и тут же проснулся. Поезд колотило по стрелкам. Три часа просто исчезли – будто их не было.

– Я хотела тебя будить, – сказала Саня. – Мы приехали.

– Да. – Он распрямился. Потер руками лицо. За окном проплывал вечер – весь в фонарях и окнах. Как твой глаз?

Саня потрогала глаз.

– Ничего, – сказала она с сомнением. – Будто что-то там есть... но я его не вижу.

– Что-то? Или кто-то?

– Я... не знаю.

– Но оно тебя беспокоит?

– Сейчас нет. Но я... просто боюсь. Глаз... куда я без глаза?

– Ну, этого ты не бойся, – сказал Алексей. – Медицина сейчас мощная.

– Мощная... – Саня покачала головой. Показался вокзал: могучее темно-красное здание еще царской постройки. – Мощная, да дорогая.

Алексей отпер дверь. В коридоре сгрудились выходящие пассажиры и те, кто продолжал путешествие, но желал размять ноги. Ничего подозрительного.

– Вот это пусть тебя не беспокоит, – Алексей вернулся за Саней, помог ей надеть несчастную ее шубку. – У меня ведь на самом деле довольно много денег. Хватит на любое лечение. Просто мне надо будет забрать их у парня, который ими сейчас пользуется.

Еще одна легенда. Не лучше и не хуже прочих. На всякий случай – для создания мотивировок.

Перрон встретил их прозрачной волной холода. Было за двадцать пять – и похоже, что на этом падение всех термометров не остановится.