Опоздавшие к лету - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 103

– А что они имеют против компьютерных игр?

– То же, что и против наркотиков: отвлекают молодежь от революции.

– Игротеки громят не только кристальдовцы.

– Ну, не все кристальдовцы признаются, что они кристальдовцы. У них есть, говорят, и тайная организация.

– Все равно не сходится.

– Может быть, че, может быть. Меня сейчас эти два миллиона волнуют больше, чем все игротеки мира. Очень нехороший прецедент – и очень нехорошие настроения в народе. Может быть большая буза.

– Да, это…

– Кстати, о бузе. Сегодня откатники опять идут в «жестянку». Приглашаются все желающие. Где-то около моста все будет происходить.

– Что такое «жестянка»? – спросил Андрис. – И кто такие откатники?

– «Жестянка», или Жестяной бор, – сказал Рене, – это то, что раньше называлось Серебряным бором. До поза-позапрошлого года, когда там порезвился фонд Махольского. А откатники – это такие чудные ребята, которые считают, что надо время от времени отдыхать от цивилизации. Разряжаться. Устраивают всякие коллективные действа. Были тут гаитянские студенты, вудуизму научили. Вот они и… пока, без особой уголовщины.

– Рене, – сказал Андрис, – может быть, я надоел вам со своими вопросами… но это не вполне праздное любопытство. Если можно, то поподробнее насчет Жестяного бора.

– На сколько подробнее? – осведомился Рене деловито. – Могу на пять минут, могу на час.

– То есть вы основательно в курсе дела. Давайте начнем с пятнадцати минут.

Рене слегка откинулся на своем стуле, подумал, потом начал:

– После того, как пустили поезда по скоростной трассе «Север – Юг», урочище Серебряный бор стало популярной зоной отдыха жителей столицы. Согласитесь, час езды – и вы попадаете в один из живописнейших уголков страны, – это привлекало многих. Уже через год после начала эксплуатации урочища в таком качестве экологическая обстановка резко ухудшилась. В выходные дни плотность отдыхающих в некоторых местах бора доходила до ста человек на гектар, что раз в восемь больше оптимума. Антропогенное воздействие было значительным. Перед властями встал выбор: либо резко ограничить поток отдыхающих, либо распределять их как-то более равномерно по территории урочища, либо пойти на заведомое истощение биоценоза, как это и произошло в лесах зеленой зоны столицы… И тут фонд Махольского предложил провести крупномасштабный эксперимент по повышению сопротивляемости биоценоза антропогенному воздействию. Была разработана система управления биоценозом: периферические датчики поставляли на процессоры информацию о состоянии всех видов растительности, процессоры, объединенные в сеть, давали команды на полив, подкормку, лечение – и так далее. Систему развернули на площади в семьсот гектар. Фонду она обошлась в двадцать семь с половиной миллионов фунтов стерлингов. Предполагалось, что облагороженные биоценозы будут иметь сопротивляемость на порядок большую, чем необлагороженные. Эксперимент продолжается по сей день, хотя первый, главный и никем не ожидавшийся результат был получен уже на следующий год: посещаемость урочища уменьшилась примерно в двести раз и стала значительно меньше той, что была до прокладки трассы. Не то что из столицы – жители Платибора и студенты почти полностью перестали бывать там. Почему-то там стало очень неприятно находиться. Объясняют это исчезновением птиц – в облагороженных районах нет вредителей, птицы там не селятся, стоит тишина, а у человека в подсознании: если замолкли птицы в лесу, значит, опасность… Так или нет – сказать трудно. Но по себе знаю: вдруг становится жутко. Среди дня, внезапно. Причем я, кажется, человек не слишком впечатлительный. Это общая часть. Приступаем к техническим подробностям…

Андрис не стал прерывать его. Он слушал, не особо вникая в суть – знал, что все нужное задержится в памяти. Задержится, подгонится одно к другому… Ему трудно было на следственной работе: там все формализовано и требует постоянного перевода мыслительных процессов, которые совершаются сами собой, на язык официальных документов. Хотя всего-то и надо: набрать как можно больше информации и ждать, когда сложится картина. Не торопиться. Не гнать гусей. Не выхватывать рыбку из котелка…

Но что-то жуткое, завтрашнее было в бору, процветающем по воле человека, но не для человека. Какое-то новоявленное, новомасштабное чудовище Франкенштейна… Не нагнетай, сказал он себе. Не так все жестко – вон собираются там сегодня ночью и намерены веселиться… ну, не веселиться – расслабляться, так будет вернее…

– А как вы думаете, Рене, – неожиданно для себя сказал он, – нет ли связи между Жестяным бором и тотальным отказом от наркотиков?

Рене замолчал и ошарашенно посмотрел на него.

– Связи? – переспросил он. – Какая тут может быть связь?

– Не знаю, – сказал Андрис. – Просто и то, и другое – явления уникальные и очень локализованные.

– Ну, таких-то уникальных и локализованных явлений можно назвать еще много.

– Например? – Андрис наклонил голову.

– Например… например… – Рене поморгал. Потом нахмурился и посмотрел на Андриса уже как-то иначе – не так, как до сих пор.

– Не будет примеров? – поинтересовался Андрис.

– Подождите, подождите… – пробормотал Рене. – Не так сразу. Во-первых, несовпадение по времени… и потом – механизм?..

– Несовпадение – ерунда, эффект может быть кумулятивным, – Андрис чувствовал, что его понесло. – А что касается механизма – да какой угодно! Такая масса растительности – пожалуйста: изменение электрической емкости, колебания ее – проверял кто-нибудь? Изменение зарядов? Тепловое излучение, ультрафиолетовое излучение, инфразвук? Всякие летучие вещества, фитонциды, например…

– Феромоны… – прошептал Рене; глаза его стали круглыми, он смотрел на Андриса, как Бальтасар на стену. – Так он и гнал нас феромонами… мне и в голову… никому в голову…

Андрис чувствовал, как собирается кожа на спине. Он знал, что такое феромоны – слово было сказано, и сразу стало понятно, что именно то слово…

– Что с вами? – шепотом спросил Тони.

– А? – Андрис повернулся к нему. Лицо Тони было напряжено, как у человека, который опасается неприятного розыгрыша.

– Я говорю – вы как будто змею увидали.

– Да, че, – сказал Рене. – Именно змею. Знаешь, что такое феромоны? Это такие летучие вещества, которые влияют на поведение. Раньше считалось, что феромоны бывают только у насекомых…

– Ну, и?..

– Оказалось, что люди ничем не хуже насекомых.

– Понятно… – протянул Тони. – Да, это многое объяснило бы…

– Этим многое и объясняется, – сказал Андрис. – Феномен толпы, например.

– Да, – сказал Тони. – Я о том же.

– Надо поговорить с ребятами, – сказал Рене.

– Есть с кем? – спросил Андрис.

– Вы хотите?

– Очень.

– Тогда дня через два-три – вот прокачаем историю с миллионами… И Марину можно будет пригласить…

– А что за Марина?

– Интересная дама. Из института Радулеску – работает там на программном муляже мозга. Умница. Недавно «круглый стол» проводили – «Экология и нравственность», – о, как она нашего Сатируса гоняла! Есть у нас такой Сатирос, большой поборник нравственности, его студентки Сатирусом прозвали. Пух и перья.

– Э-э… – Андрис нахмурился, вспоминая. – Сомерс?

– Да. Она по мужу – Сомерс. Только он от нее сбежал. Вообще он, конечно, сукин сын. Пустил слух, что она – дочь мутанта.

– Так, – сказал Андрис. Все встало на места. Он вспомнил. – Вспомнил. Где я ее видел. То есть не ее.

– Так вы уже знакомы? – спросил Рене.

– О! – сказал Тони. – Более чем. Дядюшка ночью вынес ее из огня.

– Из какого огня?

– Из самого натурального. Ты еще не слышал про пожар в «Клубе Одиноких Генералов»?

– Так вы там были? – закричал Рене. – А чего же вы молчите? Что там было? Правда, что бомба?

– Правда, – сказал Андрис. – Граната с термитными шариками. Семь человек сгорело, в том числе и бомбист. – Всех, кто был возле лифта, просили говорить именно так. Андрис не слишком верил в действенность подобных методов, но просьбу, конечно, уважил.