Опоздавшие к лету - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 52

– Ах, черт! – сказал Ник. – Немного же от тебя осталось!

– Плохо выгляжу? – усмехнулся Ларри.

– Не то слово, – сказал Ник. – Ты что, на диете?

– Именно, – сказал Ларри. – Это ты хорошо сказал: на диете. Ты молодец, Ник. Ты умеешь хорошо сказать.

– Что-нибудь случилось? – нахмурился Ник.

– Что со мной может случиться? – засмеялся Ларри. – Просто двести выступлений меньше чем за полгода. От меня осталась лишь хорошо продубленная шкура да немного костей и сухожилий.

– Двести? – не поверил Ник. – Ты сказал: двести?

– Двести, двести. Точнее, сто девяносто восемь. Завтра последнее.

– Понятно. Жаль.

– Чего именно?

– Что от тебя осталась кожа да кости.

– Хотел что-нибудь предложить?

– Это вода? – Ник показал на бутылку.

– Вода, – сказал Ларри.

Ник налил себе полный стакан и жадно выпил, потом налил еще один и тоже выпил, но медленнее, по глотку.

– Здорово, – сказал он. – Что это у тебя за парень – там, внизу?

– Козак? Так, просто хороший парень.

– А это у него откуда? – Ник провел пальцем по щеке.

– Шрам? С войны.

– Солдат, значит?

– Солдат.

– Понятно… А где этот твой грек?

– Он знает, что я не слишком его люблю. Иногда неделями на глаза не попадается.

– Ты хорошо устроился… – проворчал Ник. – Сколько у тебя выйдет чистыми за все это?

– Гроши. Двадцать восемь тысяч.

– Ну и купил он тебя… да. Не отказался бы тогда – имел бы сейчас минимум полмиллиона.

– Плюс нелегальное положение.

– Ерунда. Пока оккупация, никакого нелегального – такая неразбериха во всех этих делах, если бы кто знал… Слушай, а ведь на будущий год собираются проводить выборы.

– Врешь, – недоверчиво сказал Ларри.

– Да нет, не вру, – сказал Ник. – Так примерно в апреле-мае.

– Ну что же, – медленно сказал Ларри. – Тебе и карты в руки…

– Выборы надо сорвать, – сказал Ник.

– Что? Зачем?

– Надо убить Данкоффа. И Ордуэя – если удастся.

– Да что вы там все, с ума посходили? Зачем – сорвать? Вы что?

– А ты что? Ты что, не понимаешь, что выборы в условиях оккупации – фикция? Что к власти придут те, кого назначит Данкофф? Христианские демократы, к примеру? Лессинг – в канцлеры, Ярошевский – в президенты? Народ контужен войной, народ еще не оправился от этой контузии, и ему хотят, пользуясь моментом, навязать плутократов и соглашателей! Сменить вывеску, чтобы оставить все как есть. Не выйдет! Сейчас самое время начинать раскачивать народ, расшевеливать, поднимать!

Если оккупанты начнут закручивать гайки, если скинут наконец маску миротворцев и покажут истинное свое лицо – о, вот тут-то начнется! Они еще не знают, что такое городская партизанская война!

– Ты определенно сумасшедший, Ник. Вы все там сумасшедшие. Ну зачем вам еще одна война?

– Потому что только так можно построить по-настоящему справедливое общество. Эти сволочи делают вид, что пекутся о благе народа, – а на самом деле они отгородились от нас живой стеной, простыми людьми, они держат их заложниками, весь народ, понимаешь? Всех людей. Они думают, что если они держат их заложниками, то могут диктовать нам условия. Нет, господа! Мы тоже умеем считать! И мы понимаем, что пусть лучше сейчас погибнет тысяча человек, чем потом семьдесят миллионов потеряют возможность жить в подлинно свободном и справедливом обществе. Мы запачкаемся в крови, но зато дети наши будут свободными и счастливыми людьми. Не цель ли это, а, Ларри? Чего ты на меня так смотришь?

– Поразительно, – сказал Ларри. – Если помнишь, эта имперская шваль в свое время твердила примерно так: вся наша внешняя экспансия оправдана тем, что дети наши будут свободны, – а потому не принести ли нам кой-какие жертвы на алтарь победы?

– Ты! – возмутился Ник. – Ты! Ты еще смеешь сравнивать – их и нас?! Нас – и тех прохвостов?..

– Извини, – сказал Ларри. – Действительно…

– Как у тебя язык повернулся?

– Я же извинился.

– Извинился…. извинился… За такие слова знаешь что следует делать?

– Вызвать на дуэль.

– Дурак.

– Ну-ну.

– Нет, действительно – взять и так сказать…

– Давай ближе к делу, – сказал Ларри. – Ближе к деликатному твоему делу. Ты хочешь, чтобы я произвел покушение на Данкоффа?

Ник снял свои темные очки, посмотрел Ларри в глаза; глаза самого Ника были красные и смертельно усталые, под глазами набрякли мешки. Без очков Ник постарел сразу лет на десять.

– Да, – сказал он.

– Нет, – сказал Ларри. – И это мое окончательное решение.

– Ты не принимаешь в расчет вот чего: решение об устранении Данкоффа принято и будет реализовано независимо от воли отдельных лиц, – медленно сказал Ник. – Реализовывать его придется шестнадцатилетним пацанам, которых сейчас натаскивают в наших лагерях. Военно-спортивные лагеря для молодежи и подростков – с полного одобрения оккупационной администрации и лично маршала Данкоффа… – Ник засмеялся, негромко и невесело. – Вот так обстоят дела. Поэтому я обращаюсь к тебе – чтобы сохранить жизни этим пацанам, двадцати или тридцати. Или пятидесяти. Будет штурм. Чтобы послышнее, чтобы резонанс посильнее, чтобы реакция пожестче…

– Нет, – сказал Ларри.

– Ты все-таки подумай, – сказал Ник.

– Я подумаю, – сказал Ларри. – И ты тоже подумай. Вот о чем: папку из архива «Сириуса» ты помнишь?

– Так это все-таки ты ее спер?

– Все-таки я.

– И куда же ты ее дел?

– Тебе дать адрес?

– Извини.

– Какое приложение к этой папке, ты понимаешь: мол, если я, Ларри Хербер, в скобках – Ларри Лавьери, дам дуба при неясных обстоятельствах… ну и так далее. Так вот: если вы устроите это идиотское покушение… нет, не так: если вы сорвете выборы, я дам папке ход. Понял?

– Так… – Ник побарабанил пальцами по подлокотнику. – И что же теперь? Ты хочешь, чтобы я сообщил об этом… нашим?

– Ну да. Просто вы ведь должны знать, с какими неожиданностями можете столкнуться в этой вашей драке за власть.

– А ты хитрее, чем я думал, – сказал Ник и неожиданно улыбнулся широко и весело. – Ох, и хитрее!

– Иногда приходится принимать совершенно неожиданные меры, – сказал Ларри.

– Да, – согласился Ник. – Иногда приходится. Ничего не поделаешь.

– Где ты остановился? – спросил Ларри.

– Нигде, – сказал Ник. – Я сам тебя найду. Завтра вечером – нормально?

– Нормально, – сказал Ларри. – Завтра вечером.

Ник ушел, тяжело ступая, всю легкость свою он оставил здесь, растерял, распылил, израсходовал – Ларри проводил его до двери и посмотрел, как он спускается, ссутулившийся и постаревший. Потом вернулся к окну. Потемнело, небо заволокло, пробрасывал дождик. Проклятые политиканы, подумал он в отчаянии. Они ведь… они… Он не знал, что именно «они». В голове все мешалось, думать он не мог, мог только чувствовать, как подступает к горлу немой крик – как это бывает от настоящего бессилия. Не сделать ничего, понял он. Проклятая страна. Проклятое время в проклятой стране…

И Ник… Что это с тобой, а, Ник? Не похож ты на себя, Ник Кинтана. Время ли тебя укатало – или горки оказались чересчур крутые? Не держишь удар. Ну нисколечко не держишь. Или не хочешь держать? Эх, Ник, Ник… а казалось, по гроб жизни. Ты меня – из болота, я тебя – из смертного блока… такой цемент, казалось, а вот поди ж ты… казалось – оказалось…

Впрочем, все может объясняться просто. Ник получил задание склонить некоего Ларри Лавьери к совершению террористического акта, имеющего важное политическое значение. На случай отказа Лавьери от совершения акта Ник должен ликвидировать указанного выше субъекта. Вопросы есть? Нет. Выполняйте. Похоже? Очень похоже. А тут, понимаете, папка из архива «Сириуса» – это вам не ваши динамитные бомбочки, это на мегатонны мерить надо, это конец многих так лихо начинающихся карьер – да что там карьер, оккупационные власти очень интересуются деятельностью «Сириуса»… да. Есть там вещи, попахивающие хорошо намыленной пенькой.