Перстень с печаткой - Беркеши Андраш. Страница 13

— Но почему именно мать секретаря нашего посольства в Анкаре? — упрямо твердил Шалго.

— Неужели ты не понимаешь? Не личность этой женщины важна, — доказывал майор, — а то, сообщит ли Хельмеци или нет о месте, где укрывается Кэмпбел. И не цепляйся за второстепенные вещи, иначе мы не туда свернем. — Шликкен проглотил конфетку. — Ясно одно: они убедились в предательстве Пинктона и покончили с ним. И надо сказать, с гениальной ловкостью. Судя по донесениям, они работали в перчатках: после них не осталось никаких отпечатков пальцев.

— Это чепуха, — возразил Шалго. — Уж не думаешь ли ты, что они в перчатках распивали палинку. Кстати, Топойя не видел у них никаких перчаток.

— Тогда почему полиция не нашла на рюмках отпечатков пальцев?

— Это следующий вопрос, — невозмутимо заметил Шалго.

— У тебя есть еще вопросы? — спросил Шликкен с легкой издевкой.

— Найдется еще несколько. Разве ты не знаешь, что игра в вопросы и ответы — наша специальность?

— Я знаю только одно, что я должен поймать убийцу или убийц. И клянусь, я их поймаю.

— Это не так-то просто, — промолвил Шалго. — Мы имеем дело с опытным противником.

В дверь постучали. Вошел молодой следователь уголовной полиции и доложил, что лейтенант Геза Кооц хочет переговорить с господином старшим инспектором Шалго.

— Пусть войдет, — приказал Шалго и повернулся к двери.

В кабинет вошел и вежливо представился черноусый полицейский офицер.

— Прошу прощения, господин старший инспектор, — сказал он, снимая перчатки. — Я начальник отделения государственного сыска. Позволите закурить?

Шалго с сонным видом кивнул.

— Не хотите ли конфетку? Настоящие парижские. — Шликкен протянул лейтенанту пакетик с конфетами.

— Премного благодарен… — Двумя пальцами лейтенант взял одну конфетку, с удовольствием посмаковал ее и отправил в рот. — Очень вкусная! — Взгляд его скользнул по сонному, скучающему лицу Шалго. — Прошу прощения, — встрепенулся он. — Перехожу к делу. Несколько дней назад я получил от вас отношение, в котором вы просили учинить розыск некоего Гарри Кэмпбела в возрасте примерно двадцати пяти лет, шатена, с карими глазами и овальным лицом, родной язык, очевидно, немецкий…

— Верно, верно, — перебил его Шалго, испугавшийся, что лейтенант повторит сейчас весь текст отношения о розыске.

— С вашего позволения, — сказал лейтенант, наклонив голову, — я буду краток. Прошу покорно, господин старший инспектор, не сочтите это похвальбой, но я славлюсь тем, что обладаю великолепной памятью на имена. Когда я прочел ваше отношение, в котором вы были столь любезны…

Шалго зевнул.

— Продолжайте, продолжайте, господин лейтенант.

— Словом, я вспомнил это имя: Кэмпбел. Я где-то уже встречал это имя. Подумав, я вспомнил и нашел один документ. — Глаза у Шалго оживились. — Осенью прошлого года в соответствии с донесением командования танкового корпуса военная прокуратура учинила розыск двух дезертиров. Один из них — фенрих Кальман Борши, другой — Шандор Домбаи, ефрейтор из вольноопределяющихся. Мать Кальмана Борши — урожденная Эржебет Кэмпбел…

Кальман разглядывал характерное лицо доктора Шавоша; обычно строгое и суровое, оно казалось сейчас каким-то смягчившимся в наступившем полумраке. Он подумал было о том, что следовало бы зажечь свет, но не двинулся с места, так как не хотел потревожить задумавшегося Шавоша. До этого они говорили о найденном у Хельмеци списке, в котором фигурировал и дядя Игнац, о том, что рассказал Хельмеци о семье Калди. Разговор коснулся и Шалго; они не знали его и все же были весьма обеспокоены ситуацией. Что же предпринять? Хельмеци подозревал Шавоша, Шалго — Калди, причем не Марианну, а старика профессора. Шавош руководствовался указанием о том, чтобы до самой последней минуты оставаться на своем месте и только тогда перейти на нелегальное положение, когда его жизни будет угрожать непосредственная опасность. А что считать этой «последней минутой»? Правду ли сказал Хельмеци, что о своем подозрении он пока еще никому не сообщил…

— Пока я не буду переходить на нелегальное положение, — сказал он решительно. — Разумеется, я на всякий случай приму необходимые меры, чтобы неприятная неожиданность не застала меня врасплох. Если я исчезну, сам связи не ищи. Жди и занимайся своим делом. Даже если долго никто не появится, жди в течение нескольких лет. Начиная с сегодняшнего дня сюда не приходи. Если случится что-нибудь чрезвычайное, извести меня через Марианну. Если ты будешь мне нужен, я оповещу тебя. Запомни хорошенько следующий адрес: улица Вербеци, три. Скульптор Ноэми Эндреди. Сошлешься на меня и скажешь ей, что тебе очень нравится ее композиция «Освобождение».

Но вот Шавош замолчал и встал. Кальман тоже встал.

— Ну что ж, — сказал Шавош и ласково улыбнулся. Потом обнял Кальмана за плечи, привлек к себе и поцеловал.

— Готово, — проговорила девушка, подавая старшему инспектору исписанный лист бумаги. Шалго вздрогнул, очнувшись от своих мыслей. Он надел на нос пенсне, закурил сигару и начал читать. Донесение гласило:

«Сообщение Тубы от 16 марта 1944 года.

Уже упомянутый в донесениях садовник Пал Шуба 3 марта ночью вернулся из Цегледа. Он рассказал прислуге Илоне Хорват и Розалии Камараш, что не смог передать уникальную книгу, так как в Цегледе с ним случился приступ болезни. Когда он пришел в себя, то книга бесследно исчезла. По мнению Тубы, садовник действительно выглядел больным. Марианна Калди выругала его, назвав дураком. На другой день М.К. дала объявление (в газетах «Фриш Уйшаг» и «Восьмичасовая»), в котором пообещала вознаграждение тому, кто вернет уникальную книгу. Подать объявление она поручила Рози Камараш. В первую половину дня Шубу навестил лейтенант с женой. Тубе, к сожалению, не удалось установить фамилии лейтенанта. М.К. была недовольна этим визитом и весьма неохотно разрешила им переночевать в доме. Лейтенант с женой спали в комнате Шубы, а Ш. провел ночь у М.К. Садовник и девушка находятся в связи. М.К. влюблена в Ш., но скрывает это. Последние дни М.К. отсутствует. Где она — неизвестно. По мнению Тубы, девушка представляет больший интерес, чем ее отец. Профессор Калди несколько дней назад уехал на длительное время к своим родственникам».

Читая донесение, Шалго делал пометки. Потом он пробежал его глазами еще раз и написал под ним своим угловатым, но разборчивым почерком:

«Интересно!! Хельмеци был убит в ночь на 4 марта. Убийство было совершено лейтенантом и мужчиной в штатском при содействии одной женщины.

1. Учинить тщательное расследование личности садовника Пала Шубы. Особенно обратить внимание на прошлую жизнь.

2. Установить, что за лейтенант посетил Шубу.

3. Откуда Туба знает, что лейтенант и его жена провели ночь в комнате Шубы?

4. Точно ли, что Шуба всю ночь был с Марианной Калди?

5. Нужно организовать очную ставку Шубы и привратника Балажа Топойи.

6. За Марианной Калди следует установить неослабный надзор».

Шалго завизировал донесение, затем сложил его и убрал во внутренний карман. Потом поцеловал руку у девушки.

— Благодарю, Агнеш. Отличная работа.

Кальман с трудом узнал Марианну. Под глазами у нее были темные круги, она едва держалась на ногах от усталости и еле удерживала в руках тяжелый чемодан. Кальман взял у нее из рук чемодан, поставил под стол и, порывисто обняв девушку, поцеловал ее. Но они тут же отпрянули друг от друга, услышав приближающиеся шаги.

— Я потом все тебе расскажу, — прошептала Марианна.

Вошла Илонка. Кальман пожелал Марианне доброй ночи и удалился.

Девушка спросила хозяйку, подать ли ужин.

— Нет, спасибо, — ответила Марианна. — Приготовьте ванну и постелите постель.

Кальман гулял в саду, выжидая, когда же наконец Рози и Илонка улягутся спать. Он радовался возвращению Марианны и в то же самое время не мог отделаться от предчувствия, что ей грозит опасность. Она пришла такая измученная.