Перстень с печаткой - Беркеши Андраш. Страница 32

Нависла гнетущая тишина. Кальман мгновенно оценил обстановку. Провалился. Спасения нет. Теперь надежда только на то, что дядя Игнац не попал к ним в руки.

— Вы выиграли, — проговорил он тихо.

— Первая разумная короткая фраза. Я знал, что перед фактами вы сдадитесь, — сказал Шликкен.

Кальман пожал плечами.

— Приходится, господин майор. — Он закурил сигарету. — Когда вы схватили Домбаи?

— К сожалению, мы еще не схватили его, но, надеюсь, с вашей помощью это удастся сделать очень скоро.

Кальман рассмеялся.

— Чему вы смеетесь?

— Рад, что не схватили Домбаи.

— Это вопрос времени. Но я хотел бы спросить у вас кое-что. Почему вы выдали Фекете? Почему провалили Виолу?

— Я догадался, что Фекете — провокатор, что он ваш агент. Он был слишком упитанным для человека, выдержавшего шесть недель тюремного заключения. Многие годы он якобы был безработным, а во рту у него настоящий золотой прииск. Говорил, что не курит. А ментолом от него так и несло, да и между зубов виднелись крошки табака. И еще: вряд ли можно найти такого коммуниста, который бы после нескольких часов знакомства выдал важнейшую тайну организации. Не обижайтесь, но это была точно такая же примитивная штука, как и вчерашняя встреча в ресторане и комедия с этой перевязкой. Я чуть живот не надорвал, глядя, как ваши сыщики ведут наблюдение. В этом следовало бы потренироваться и господину капитану.

— Тодта там не было, — сказал майор, засмеявшись.

Кальман махнул рукой и посмотрел на ботинки капитана.

— Как хотите, но это так, господин майор. А теперь можете расстрелять меня, потому что больше я уже действительно ничего не скажу.

— Посмотрим. Вы не коммунист, — улыбнулся Шликкен, — следовательно, не одержимый, а разумный человек. А я все еще продолжаю верить в здравый смысл…

Кальман до самого рассвета проговорил с Шалго. Старший инспектор сразу узнал его.

— Вы Пал Шуба, не так ли?

Кальман сел на солому, посмотрел на толстяка.

— Почему вас это интересует? Не все ли равно, как меня зовут?

— Мне абсолютно все равно. А вообще-то я Оскар Шалго. Мне кажется, что вы знаете мое имя. — Старший инспектор остановился перед Кальманом. — Если вы не Пал Шуба, тогда Кальман Борши. — Сев на солому поближе к Кальману, он спросил: — Умеете свистеть?

— Умею, — ответил Кальман, подумав при этом, что старший инспектор наверняка свихнулся.

— Нагнитесь ко мне поближе. — Кальман наклонился, толстяк начал ему что-то шептать на ухо. Кальман пожал плечами, повернулся, сел спиной к двери и тихо начал насвистывать. А Шалго, закрыв носовым платком рот, спросил:

— Как вы провалились?

— С каких пор вы знаете, что я Кальман Борши? — Они сидели плечом к плечу, разговаривали и свистели, так как, по мнению Шалго, свист мешал подслушиванию.

— Я давно уже вас подозревал. Но убедился в этом только перед своим провалом. Вы хорошо работали, только все наши предположения настолько совпадали с вашими действиями, что это, как бы сказать, предельно подтверждало подозрение.

— С какими действиями?

— Ну, смотрите сами. — Шалго потер лоб. — Когда вы дали Хельмеци адрес Гемери, откуда-то вам нужно было просмотреть до конца это драматическое представление. С берега Дуная ничего нельзя было увидеть. Церковь была заперта. Когда я узнал, что вы находитесь в связи с девушкой, у меня закралось первое подозрение. Марианна из своей квартиры на улице Вам могла отлично видеть этот божественный спектакль.

— Скажите, кто был агентом в доме Калди?

— Вы все еще не знаете?

— Рози Камараш?

— Кто вам сказал?

— Как-то раз Марианна заметила, что Рози подслушивала у моей двери.

— Ее интересовало, не у вас ли Илонка.

— Она следила и за Илонкой?

— Только за девушкой. Чисто женское любопытство… Илонка Хорват была моим агентом…

Они долго молчали.

— Не шутите. Значит, меня провалили вы, а не Шликкен?

— К сожалению. Я уже не мог предупредить. Я думал, что вы догадаетесь.

— Это невероятно, — сказал Кальман. — Так, как она любила… нет, нет, так любят от всего сердца…

— Она действительно любила вас от всего сердца, да со страху выдала… По всей вероятности, Шликкен заверил ее, что с вами все будет в порядке. Она и меня просила об этом. К тому же она ненавидела Марианну.

— Но… Когда мы были вдвоем в камере, Марианна рассказывала, что Илонку избили немцы.

— Они разыграли спектакль. Шликкен в этом деле большой мастер. Он сначала пишет настоящее либретто и по нему уже ставит пьесу. А девушка училась в театральном училище. Вообще-то она из провинции. В восемнадцать лет она стала любовницей одного политического деятеля и украла у него драгоценности на большую сумму. Ее без шума арестовали во избежание скандала. Мне посоветовали обратить на нее внимание. Я запросил ее дело. Поговорил с ней и предложил ей: или она в течение двух лет будет работать на нас, или ей придется сесть за решетку. У нас она должна будет хорошо работать — убирать, мыть — и исправляться. Я пообещал, что потом она снова сможет продолжать свои занятия. С прошлой жизнью будет покончено, и я помогу ей в этом… Что ей оставалось делать? Она с радостью согласилась. И хорошо работала, только вы сбили ее с толку…

— Почему вы так откровенно говорите со мной? — поинтересовался Кальман.

— Покойники откровенны между собой. А мы ими и являемся. — Шалго закрыл глаза, тяжело вздохнул.

— Зачем вы, собственно говоря, переметнулись в другой лагерь? — спросил Кальман. — Ведь если вас поймают коммунисты, они разделаются с вами.

— Вряд ли у них на это будет время. Вообще объяснить это нелегко. Просто я сыт всем по горло. Вам еще не приходилось бывать в таком состоянии, когда тебя воротит даже от самого себя? Хотя вы еще слишком молоды. А я уже устал. Нет, я не сделался коммунистом… Но, как бы это сказать… Не сочтите, что я оправдываюсь, но я никогда не обижал их, я был человеком принципов, теории…

— Вы ловили их с помощью своей логики, а палачи их мучили или забивали до смерти. Так кто же больший преступник, вы или они?

Шалго открыл глаза.

— Вы что, уже прокурора из себя строите? Не рано ли? — спросил он. — Вы ошибаетесь, если думаете, что я собираюсь защищаться. Я даже не буду ссылаться на то, что я всего лишь соблюдал законы. Можете удивляться. Если бы мне удалось выжить благодаря какой-нибудь ошибке или случайности, я бы не стал выставлять этот аргумент в свою защиту, хоть это и правда, я действительно многих коммунистов раскрыл, но, когда немцы оккупировали страну, я поставил точку, сказал себе: баста! Я предупредил даже нескольких человек, дал им возможность бежать, среди них был и Калди; кроме того, я сжег массу своих записей.

Кальман задумчиво сказал:

— Мы не останемся в живых. Я не буду прокурором, а вы — обвиняемым. Если даже за другое и не накажут, то за убийство нас обоих повесят.

Шалго странно улыбнулся.

— Скорее нас замучают до смерти. Вы не знаете Шликкена.

— Скажите, немцы проиграют войну? — спросил вдруг Кальман.

— Они уже проиграли. И знаете когда? Летом сорок первого.

— Почему именно тогда?

— Потому что плохо рассчитали. Потому что плохо сработали немецкие разведчики. Мне известно несколько донесений тех времен…

— Что ж было в донесениях?

— Разведчики утверждали, что Советский Союз не был подготовлен к войне; что его вооружение было недостаточно современным и тем самым реальные возможности ведения молниеносной войны были налицо. Но они ошиблись в главном: в оценке морального духа населения. Они утверждали, что после нападения немцев все республики во главе с Украиной поднимутся против существующего режима. И я верил этим рассуждениям. Только позже я начал в этом сомневаться. А когда прочитал донесения начальника разведки Второй венгерской армии о действиях партизан, то сказал себе: «Ого, осторожнее, возможно, тебе большевизм не нравится, но что-то в этом движении есть…»