Сироты небесные - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 1
Ира Андронати, Андрей Лазарчук
СИРОТЫ НЕБЕСНЫЕ
На самом деле чёрную кошку в тёмной комнате найти чрезвычайно легко – особенно если ты мышь.
Пролог
Разбудили пинком.
Тяжело и паутинно-липко что-то снилось, выдраться из этого не удалось, а просто в паутине возникла фиолетовая муть корабельного трюма и вонючее месиво тел – все двери и перегородки поднялись, пространство распахнулось, – и звуки, как обычно, гасли, оставив после себя только шипение и шерстяной шорох, будто сплелись и не могут разобраться множество мохнатых раздражённых пауков…
Потом Олега пнули ещё раз, плеснули водой в лицо и рывком поставили на ноги, и тогда он понял, что в мире что-то по-настоящему изменилось. То есть стояла всё та же фиолетовая полутьма, в которой далёкие предметы казались невозможно резкими, а близкие теряли контуры и пропадали вовсе. Все куда-то рвались, с беззвучным ором, как рвались уже не один раз, приходя в исступление от однообразия, готовые хотя бы и на смерть – лишь бы что-то переменилось; и как всегда в дни бунтов, включалось подавление звуков – и в этом проклятом шорохе потрескивали слабые белые искорки «прижигалок»… Проклятье, он не мог проснуться, всё было как всегда, его тряс за грудки Ярослав и лупила по морде Ленка, очнись, очнись, очнись же! – а он всё падал обратно на нары, ноги не слушались.
Пол под ногами провернулся и ухнул вниз, все повалились, а Олег наконец пришёл в себя. Иллюзия падения, испуг, он всегда боялся высоты… это подействовало, как понюшка нашатыря.
Он снова был.
Лёгкий и прочный, словно скрученный из пружинной проволоки.
И голова ясная, слишком ясная, пустая, потом это пройдёт, он знал.
На полусогнутых, расставив руки и чуть склонив голову, он балансировал на палубе, уходящей из-под ног; её корежило и выкручивало, как хлипкий плот, угодивший в бурю.
Он удерживался, он крепко стоял, как будто от этого что-то зависело.
Потом стало тяжело, ещё тяжелее, и он сел, не удержался, лёг.
Вдруг загорелся свет. Это было не дневное освещение и не вечерняя подсветка – а зеленоватые волны, медленно бегущие по воздуху сверху вниз.
Воздух стал полосатым.
Потом прекратился шорох глушения, и в уши врезался многоголосый крик.
Можно встать.
Можно встать. Палубу уже не качает, но кажется, что она чуть наклонена.
– …финиш! – это кричал Ярослав. – Финиш, финиш, финиш!
И Ленка прыгала рядом.
И вдруг голова раздулась, как воздушный шарик; дикой болью пробило уши. Воздух рванулся, что-то полетело и закружилось.
Снова крики. А потом Олег увидел, как упали барьеры, отгораживавшие трюм от центрального отсека.
Словно днище исполинской закопчённой кастрюли, висел вверху мостик. Трапы были убраны, на тонком ободке галереи стояли несколько пилотов в голубом и смотрели вниз. Вокруг мостика отсвечивали огромные тёмные выпуклые линзы – катера. В одном из них его привезли сюда, беспомощного и вялого, как снулая рыба.
Почти все нары тогда ещё были пустыми…
Зелёные волны света сбегали оттуда, омывали весь громадный, как стадион, трюм, и сходились в самом низу. Там зияло чёрное отверстие люка – открытого настежь. Он был огромен, этот люк.
И настала тишина. Кто-то плакал, но это не считалось.
Три тысячи сто двадцать четыре человека молча смотрели в пятно черноты.
Удар сердца. Ещё удар.
Потом снова начался ужас.
Врубили сирены – не слишком громкие, их можно было переорать, но – нельзя было пересилить нагнетаемый ими ужас. Разве – удавалось какое-то время держать себя в руках…
Потом по проходам между нарами побежали надсмотрщики в сером, грозя «прижигалками», люди хватали пожитки, неслись к люку. Спокойно, говорил Ярослав, он сгрёб Ленку, она молча билась, спокойно, мы дома, уже дома…
Олег выволок из-под нар их общий с Ярославом мешок. В числе прочего там лежал маленький нож, выточенный из подвернувшейся во время очередного бунта полоски тёмного металла.
У Ленки пожиток не было: с месяц назад всё украли. Пытались искать, но ничего так и не всплыло.
Ближе к люку двигались уже в плотной толпе, всё медленнее и медленнее. Кто-то упал. Подняли, понесли. Олегу попало «прижигалкой» – в задницу, на самом слабом уровне, и следа не останется – но всё равно: заныло в боку, в плече, под сердцем, – напоминая о событиях прошлого лета…
А потом – пахнуло в лицо холодным, почти морозным воздухом. Сирены замолкли, но от этого стало страшнее.
Олег ещё запомнил, как спускались по трапу. Потом – вспыхнул молочно-белый непрозрачный свет…
Прошёл год.
Потом ещё год.
Потом прошло десять…
Олег встал. Тело слушалось, но не точно, забывчиво, с запозданием.
Тьма была та, от которой за прошедшие годы отвыкли: чёрная. Прямо и высоко горел лохматый беззвучный и бесцветный огонь. Изредка от него отрывались искры и падали вниз.
Шёл медленный, редкий и очень тёплый – парной – дождь.
Олег повернулся к огню спиной. Перед ним открылось поле сражения: земля была устлана телами. Местами плавали клочья тумана. То здесь, то там кто-то понуро бродил между телами.
Сначала по рукам, затем по ногам побежали мурашки. Он захотел лечь, но не лёг. Земля была покрыта густой полёглой травой, но почему-то казалось, что ложиться нужно в вонючую липкую грязь.
Потом, будто по неслышной команде, лежащие зашевелились и стали подниматься. Они двигались, преодолевая незримое сопротивление, разрывая невидимые путы. Встающих было много, очень много…
Олег понял, что всё это время сдерживал дыхание. Можно сказать, вообще не дышал.
Воздух наполнил и разорвал ему грудь. Воздух пах землёй и водой, травой и старыми листьями – как в Крыму поздней осенью. Им нельзя было надышаться. И он пьянил наповал.
Кто-то неуверенно крикнул: «Ура…»
…Они обнимались со всеми подряд и что-то кричали, и кто-то плакал. Они охрипли от смеха и кашля. Огонь в небе погас, но тут же что-то хлопнуло, свистнуло, и другой огонь повис в другом месте. Потом к Олегу протолкался Стасик Белоцерковский, кажется, самый младший из захваченных – если не считать совсем уж маленьких, родившихся на корабле.
– Олег Павлович, Олег Павлович! – он хватал Олега за рукав, отпускал, снова хватал. – А Елена Матвеевна? Её не видели? Очень нужно!
– Что стряслось? – с трудом спросил Олег; горло уже с трудом пропускало звуки.
– Вот! – Стасик разжал кулак. На ладони лежали смятые листья. – Там дерево. Я подобрал…
Олег непослушными пальцами взял один листик. Расправил. Поднёс к глазам. Было мало света.
– Дуб, – сказал он, ещё не веря себе.
– Я тоже подумал, что дуб, – прошептал Стасик. – Около нашего дома рос дуб. Я вроде бы помню, какие листья…
– Что там у вас? – хрипловато спросила Ленка, подходя.
– Для тебя, ботаник, – сказал Олег. – Дуб?
Ленка взяла листик. Долго всматривалась.
– Наверное, – сказала она. – Дубов много… разных. Какой-то из них. Да, наверняка дуб. Или чёрный, или каменный.
– Каменный, кажется, растет в Америке, – с сомнением сказал Олег.
– Родом из Америки, – поправила Ленка. – А потом развезли повсюду.
– То есть – мы на Земле?
Ленка, закусив губу, кивнула. Потом бросилась Олегу на шею. Она ревела – как всегда, беззвучно.
Зато Стасик издал вопль, подпрыгнул на два метра вверх, размахивая кулаком, и помчался сквозь толпу:
– Земля! Земля! Это Земля!!! Мы на Земле!!!
Его хватали, он вырывался, бежал дальше…
Олег почувствовал, что не может больше дышать, и закашлялся.
– Тут это… – Ярослав похлопал Олега по спине. – Не всё так просто, по-моему…
– Что? – Олег повернулся к нему, продолжая крепко держать Ленку.