Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 7

И, вспомнив слова и лицо сержанта Райта, Светлана подумала, что и вправду неплохо было бы куда-нибудь улизнуть, укрыться на время, перебыть в теплом и тихом местечке, в имении, или в курортном городке на побережье Блессед-бей, или в горах… там, где не найдут…

Рефлексы беглянки, растревоженные первыми же выстрелами, требовали немедленного продолжения бегства. А казалось, все успело забыться…

…зарасти, как заросли бурьяном кладбища на Дальнем и Туманном, утонули в вечно сырой земле галечные валы, и оплыли траншеи, и проданы на дрова шхуны «Сый», «Гром» и «Убей», на которых последние республиканцы, борясь с течениями гибельных проливов Шершова и Надежды, погибая от жажды и надрывая спины на веслах в дни штиля – была весенняя смена ветров, – сумели все же достичь берегов острова Левиатон и дождаться ветра. Три сотни человек: солдаты и офицеры, их жены и дети – пустились тогда в плавание; лишь сто восемьдесят семь высадились в Форт-Эприле, где их никто не ждал и рад им не был…

Светлана огляделась почти затравленно. Стены были тонки, а окон слишком много. В доме не удержаться, даже если бы был целый взвод солдат. Откуда? Откуда взяться солдатам, если весь гарнизон – два батальона разомлевших от безделья «эй-ти», забывших, откуда из винтовки вылетает пуля.

С восьми лет нелюб ей гром пушечной пальбы. Гром, и котором она родилась и выросла…

Но что же делать? Сайрус никуда не поедет, это точно. Не та порода.

А тут еще…

– Сай, – сказала вдруг стоящая у окна Констанс. – Не лучше ли вам перебраться в наш дом? Уж слишком здесь безлюдно. Боюсь, что чернь может взбунтоваться.

– И чем же лучше ваш дом? – с интересом осведомился Сайрус.

– Он… неприметнее. Кроме того, ты ранен, тебе нужен уход, лечение. Доктор Эйпоун будет рядом.

– Хорошо, – сказал Сайрус спокойно. – Давай поедем к вам. Должен же я слушаться старшую сестру.

Это была дежурная шпилька. Констанс была старше его на шесть минут. И она никогда не отвечала на подобные выпады.

– Но у меня, как видишь, гость, – продолжал Сайрус. – Человек, спасший мне сегодня жизнь. Надеюсь, твое приглашение распространяется и на него тоже?

– О, конечно, – как-то слишком сразу отозвалась Констанс. – Мистер Марин, вы не откажете нам с Лоуэллом в просьбе погостить у нас несколько дней?

И все посмотрели на Глеба. Он встал.

– Извините, мне крайне неловко отказываться, но… Полковник Вильямс обещал мне винтовку.

– Если дело только в этом, – сказал Сайрус, – то драгунская магазинка вас устроит?

Глеб растерянно моргнул.

– Соглашайтесь, Глеб, – сказала Светлана.

Он посмотрел на нее недоуменно и отвел глаза.

– Спасибо… – пробормотал он. – И все равно… почему-то мне неловко…

Большой мальчишка, подумала Светлана. Неплохо воспитанный, но просто большой мальчишка. Наверное, краснеет, когда думает о девочках… зато оружие берет с внутренней дрожью восторга. Вот вам: посулили драгунку, и мальчик готов.

– Итак, все вместе, – и Констанс беззвучно свела ладони. – Я люблю, когда все вместе…

2

После полудня настало безветрие, а потом будто бы потянуло с моря, но так слабо и неуверенно, что даже листва отзывалась на этот ветерок не всегда. Пожары в городе потушили, в порту все еще что-то дымилось. Кислый селитряной запах падал на город. Говорили, что в пакгаузах сгорело четыреста длинных тонн разных селитр, предназначенных для мясников и овощеводов всего Острова. Врач, посетивший лорда на новом месте, сказал, что счет убитым идет на четвертую дюжину, и это при том, что далеко не все развалины обследованы. Раненых же и обожженных более двухсот человек, забиты все больницы, гарнизонный госпиталь, и во многие частные дома определяют тех, кому не досталось казенной койки… Доктор не остался на обед, и с ним уехали горничная леди и пожилой камердинер. От усталости, а может, и от лекарства, но силы покинули лорда, и он впал в полузабытье и теперь сидел в кресле, прикрытый по шею теплым пледом и безучастный ко всему.

Глеб побыл в отведенной ему комнате: угловой, в два окошка, с балкончиком для цветов (пустым) под одним и широким карнизом под другим, с шахматным зачем-то столиком, двумя креслами под выцветшими плюшевыми чехлами, пустым, лишь с повешенными головами вниз мумифицированными букетиками лаванды, платяным шкафом, излишне мягким диванчиком и, наконец, новенькой кушеткой, покрытой голубовато-серым гобеленом. Все еще не в силах внутренне остановиться, он заглянул в библиотеку, бедную по сравнению с отцовской, прошелся пальцем по корешкам книг. Это была преимущественно современная транквилианская беллетристика и два издания Энциклопедии: начала века и современное. На одной полке уместился набор переизданий старой классики: Чосер, Шекспир, Монтень, Сервантес… Того, что Глеб искал всегда и везде: в чужих библиотеках, на чердаках, у букинистов, у старьевщиков, – подлинных книг из Старого мира, – здесь не оказалось. Шесть таких книг лежали сейчас в его ранце: «Хаджи-Мурат» графа Толстого, «Грядущее» мистера Уэллса, «Алые паруса» некоего Грина. Последнюю книгу Глеб очень хотел бы показать отцу: мир, изображенный в ней, чем-то напоминал Транквилиум, и Глеб подозревал, что попала она сюда не из Старого мира, и из-за Кольцевых гор, а следовательно – где-то мог быть проход и туда, за Горы… Кроме того, было три тоненьких сборника стихов: Цветаева, Браунинг в переводе на русский, какой-то Шишляев, непонятно для кого пишущий и для чего изданный. В библиотеке отца подобных книг было около тысячи. И вот – где они теперь, где искать? Проданы с торгов, покупатель неизвестен…

Кому, скажите, на Острове нужны книги на русском?

Нет ответа…

В библиотеку вошел мистер Лоуэлл, хозяин дома. Постоял несколько секунд, будто хотел что-то сказать, но не сказал – повернулся и ушел. Хозяин был странный. Его нельзя было даже рассмотреть – он выскальзывал из-под взгляда. Через минуту его лицо забывалось, и Глеб был уверен, что завтра не узнает его в толпе.

Сам воздух в доме был темен…

Вернувшись в свою комнату, он лег на кушетку, думая о чем-то, и вдруг уснул. Лихорадочным, похожим на бег вверх по лестнице сном – сном, в котором тебе снится, что ты не спишь, не можешь уснуть… мучительно. Просыпаешься в поту, с биением сердца, усталый, вялый, недовольный всем на свете. Всем и всеми. И на этот раз он проснулся именно таким, но и охваченным вдобавок нечетким, размытым, тенью на всем лежащим беспокойством.

Холодное умывание помогло, но не до конца.

Владело чувство пустой траты времени, стремление делать хоть что-то, идти, плыть – все равно куда…

Он просто спустился вниз.

В пустом холле со странным звуком: в маленьких сильных челюстях лопаются маленькие орешки – помахивали маятником высокие часы, неприятно похожие на часового. По ту сторону золотисто-зеленых штор все еще был день. По эту – не было ничего. Внезапно – он не ожидал – занемели губы, и от затылка в шею, в плечи, в руки, в кончики пальцев проросли ледяные гибкие иглы. Это было не больно и давно уже не страшно.

Дом, и так не слишком жилой, опустел окончательно. Теперь по нему можно было ходить, открывать любые двери, не рискуя, что кого-то встретишь. Пять лет назад, когда это у него началось, когда миновал первый страх (а как бы чувствовали себя вы, господа, если бы обнаружили вдруг, что в городе, кроме вас, никого больше нет, что на всем лежит толстый слой пыли, шаги не слышны, и даже разбитые стекла, разбросанные везде в изобилии, не звенят, а так – слабо похрустывают, как сухарики? что обязательно находится какая-то дверь, или ниша, или калитка, или арка, или просто поворот, при приближении к которым начинается темная смертно-восторженная истома? и что, наконец, по возвращении вы обнаруживаете, что вашего отсутствия никто не заметил?..) – а страх прошел быстро, сменившись неумеренным любопытством, и Глеб воздал должное этому неожиданному свойству своего организма и даже приближался несколько раз к притягательно-запретным дверям все ближе и ближе… пока не встретил следы чужого и отвратительного присутствия в этом, казалось бы, безраздельно его мире. Ладно бы просто следы. Хотя следы, конечно, тоже были: огромные до бесформенности, тупо-уверенные, хозяйские. Но страшнее и убедительнее следов была большая куча дерьма, наваленная просто под стеной… С тех пор Глеб старался не бывать там, а если это случалось помимо его воли – как сейчас, например, – возвращался поскорее из оскверненного когда-то мира. Впрочем, не в самой оскверненности было дело: он просто панически боялся возможной встречи с обладателем огромных следов и исполинского кишечника.