Белый пиар - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 31

Она подошла к группке прощающихся и встала за спиной мамы Бритвина. Та оглянулась на нее, посторонилась, а потом – почти силой вытолкнула ее поближе к гробу.

«Наверное, это дочь Димы…» – решила Женя. Она украдкой осмотрела ее. Хотя девушке вряд ли могло быть больше восемнадцати, выглядела она старше Жени. Бледное изможденное лицо. Большие неподвижные глаза с расширенными зрачками. «Похоже, Дима в ту ночь не врал, – подумала Женя, ощущая одновременно и отвращение, и сочувствие. – Она и вправду наркоманка».

Олег Петрович Дубов заканчивал свою речь:

– …Пусть земля тебе будет пухом, дорогой наш товарищ! Спи спокойно, Дима, наш любимый, умный, талантливый и преданный сотрудник!

Женя еще раз поразилась циничности Дубова. Тот говорил с глубоким, искренним страданием (и с такой верой в свои слова!). Сотрудники «Глобуса» и родственники стояли вокруг гроба: несчастные и суровые. Мама Бритвина опустила голову и принялась беззвучно плакать.

На кладбище было тихо, словно на краю вселенной. Вдруг откуда-то издалека, из другой жизни, послышался бодрящий и убаюкивающий шум поезда.

Тут шаг вперед, к гробу, сделала дочь Бритвина. По ее решительному виду все поняли, что она хочет говорить. Родственники и сослуживцы замерли, и вокруг гроба стало (после прошедшего поезда) еще тише – хотя казалось, что тише некуда.

– Я хочу сказать… – сказала девушка безжизненным, механическим голосом. Споткнулась, сбилась, повторила: – Я хочу о нем сказать… – И опять тишина. Казалось, что ее переполняют чувства, и она мучительно пытается подобрать подходящие слова – но слова, как нарочно, все никак не отыскивались в ее бедной, измученной головушке. Она опять повторила:

– Я хочу сказать…

В неловком молчании прошла, наверное, целая минута. Все напряженно ждали, что же она наконец выговорит.

Девушка беззвучно шевелила губами. Казалось, чувства путались, распирали ее изнутри и лопались во рту бессильными мыльными пузырями… Наконец она высокомерно оглядела собравшихся и с вызовом выкрикнула:

– Я хотела сказать, что я… Ничего не хочу говорить!

Девушка отступила за спину матери Димы. Все почувствовали неловкость – хотя и без выходки бритвинской дочери чувствовали себя гаже некуда. Сотрудники «Глобуса» стали поглядывать на девочку. Одна из менеджеров украдкой покрутила у виска. Мама Бритвина заплакала еще пуще.

Женя, чувствуя, что она не может больше выдержать, что вот-вот разревется, быстро отошла подальше, за автобус, к своей машине: куда угодно, лишь бы не быть вместе с ними со всеми… Чтобы больше ничего не видеть.

Через полчаса все кончилось, и Женя ехала на своей «Оке» в сторону Москвы. Концентрация внимания, которого требовало вождение, помогла ей справиться с истерикой. К тому же в машине у нее на переднем сиденье помещался главбух Федор Степанович, а на заднем – Тряпкин с Трубкиным. Коленки одного из них упирались в спинку ее водительского кресла.

Среди коллег, да еще мужчин, реветь было неловко.

Оказалось, что им вчетвером по пути – в офис. Все прочие сотрудники «Глобуса» отправились, вместе с родственниками, домой к Бритвиным, на поминки.

Мама Димы очень просила пожаловать всех – Женя отговорилась срочной работой. Под тем же предлогом манкировали тризной дизайнеры и главбух.

Дубов укатил на своем «Лексусе» в неизвестном направлении.

Ехали в полном молчании. Даже вечно юродствующие Тряпкин и Трубкин не шутили, не каламбурили.

Добирались до «Глобуса» окраинами – сперва по Горьковскому шоссе, затем свернули направо на Кольцевую дорогу, потом доехали до Ленинградки… Машин было полно, временами начиналась поземка. «Ока» с трудом везла сразу четверых, она натужно ревела и тащилась в правых рядах в фарватерах самосвалов.

Во двор «Глобуса» они подрулили только около двух.

Зимний день, так и не занявшись, уже начинал клониться к закату.

Женя чувствовала себя смертельно уставшей – зато мысли о погибшем Бритвине отступили, съежились.

В агентстве было непривычно пусто. Здесь дежурила только ясноглазая Юлечка-рецепционистка да пара охранников: один в будке КПП, второй – внизу в здании.

Юля доложила четверым вновь прибывшим: «Дубов полчаса назад звонил – он в Белом доме, его сегодня целый день не будет… Беспокоили из медицинского центра, спрашивали, как обстоят дела с макетом… Директор «Пополамов» выражал свои соболезнования…»

Главбух немедленно скрылся в своем кабинетике.

Спустя пару минут вышел в общий зал. В одной руке нес плоскую фляжку дагестанского коньяка, в другой – походный набор из вставленных друг в друга алюминиевых стаканчиков.

– Давайте Димочку помянем.

– Нет, Федор Степанович, я за рулем, – запротестовала Женя.

– Когда ты еще за руль свой сядешь! Давайте, по граммулечке.

Федор Степанович расставил алюминиевые стаканчики по стойке «рецепшена», разлил всем пятерым: Жене, братьям-дизайнерам, Юлечке, себе.

– Охранников, может, позвать? – проявила инициативу Юля.

– А здесь кто остался?

– Один на воротах, на въезде. Второй – внизу.

– Ну, зови того, что внизу.

Явился охранник. Кажется, его звали Колей (похоже, Юлечка к нему была неравнодушна).

– Давайте за Диму, – провозгласил главбух. – Пусть земля ему будет пухом.

Выпили, не чокаясь. Женю коньяк ожег изнутри. Тут же ударил мягкой волной в голову.

– Хороший он был парень… – начал Федор Степанович. – Умный, добрый, честный…

– Да, – подхватила Юлечка, – простой такой, никогда не выставлялся…

«Зря я сюда приехала, – подумала Женя. – Все равно работы никакой не будет. Лучше б порулила домой, отсыпаться…»

Вслух вспоминать о Диме ей не хотелось. Коньяк размягчил сознание, и на языке вертелось: «А ведь это мы его погубили…»

Чтобы выветрить из головы околесицу, Женя решила спуститься вниз, на воздух. Постоять на ледяном февральском ветру, покурить. Она накинула дубленку, вышла.

Когда спустилась, увидела пустой гулкий холл. Пустой стол, за которым обычно сидел охранник.

Что-то заставило Женю подойти поближе.

Позади стола, на стене, за стеклянным щитом, висели на крючках ключи от помещений «Глобуса».

Два крючка пустовали: отсутствовали ключи от большой общей комнаты и от кабинета главбуха. На двух других гвоздиках – под номерами «один» и «три» – ключи висели. «Три» – от переговорной комнаты. Под номером «один» – ключ от дубовских апартаментов.

Женя оглянулась. В холле тихо. Никого.

Секунду она колебалась. Затем потянула на себя стеклянный щит. Он легко открылся.

Она сняла с гвоздика дубовский ключ. Быстро сунула его в карман накинутой на плечи дубленки. «Что я делаю!» – ужаснулась. Прикрыла стекло.

Маячил пустой гвоздик под номером «один». Ей показалось: он тут же бросится в глаза охраннику. Да любому, кто подойдет к его столу!..

Женя выдохнула. «Черт с ним, не буду рисковать!» Потянулась повесить ключ на место. Наверху вдруг раздался взрыв хохота. Женя вздрогнула, выронила ключ. На лбу выступила испарина. Она прислушалась.

Шагов сверху не слышно. И ни единого звука не доносится с улицы.

Женя подняла ключ от дубовского кабинета и снова сунула его в карман. «Это невозможно», – сказала она себе.

Оглянулась.

Взгляд упал на дверь туалета. Из замка торчал ключ. Точно такой же, как у Дубова, с пластиковой биркой. Женя сделала несколько шагов к туалетной двери.

Сверху опять донесся хохот. Она замерла.

«Поминки там у них или КВН!» – с досадой подумала Женя.

Подошла к двери REST ROOM [15]. Вытащила из скважины ключ.

Вернулась к столу охранника. Повесила туалетный ключ на гвоздик номер один – на тот, где висел ключ от дубовского кабинета.

Отошла. Взглянула. Со стороны подмена не бросалась в глаза.

«А если Дубов вдруг вернется?.. – мелькнула мысль. – Ну и что? Я-то тут при чем? Во всем будет виноват охранник: перепутал ключи…»