Даже ведьмы умеют плакать - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 66

– Могу я узнать причины, по которым ты уходишь?

– Можете, – кротко ответила я. – Я выхожу замуж и уезжаю в Вену.

Ни тени интереса – только новый ушат презрения.

– Значит, свою карьеру ты завершила?

– Завершила? С чего вы взяли? – искренне удивилась я.

– Ну, а как же иначе? – снисходительно произнес шеф. – Раз замуж, да еще и в Европу, значит, у тебя теперь другая планида будет. Кирха, киндер, – он замялся – видно, забыл, как будет по-немецки окончание фразы, и добавил на русском: – Кухня.

Вот проклятый шовинист! Но неужели я ни разу в жизни этого противного Ряхина так и не отбрею?

– В кирху я не хожу. Киндера мне заводить пока рано, а на кухню возьму помощницу по хозяйству, – спокойно ответила я.

– А сама чем заниматься будешь? – В ряхинских заплывших глазках впервые мелькнули искорки любопытства.

– Как – чем? Работать. – Мне с трудом удалось скрыть злорадство в голосе.

– Работать? В Вене? И кем же? Посудомойкой? – С каждым новым вопросом тон Ряхина становился все надменнее.

– Ну почему же сразу посудомойкой, – спокойно ответила я. – Главой австрийского представительства «Стил-Оникса».

– Ты шутишь, – утвердительно произнес Ряхин.

Его румянец, усилившийся за время болезни, таял на глазах.

– Я никогда не шучу, когда дело касается работы, – заверила я. – Вчера генеральный подписал приказ.

В этот момент мы и подошли к отделу маркетинга.

Ряхин – кажется, мне все-таки удалось его прошибить – так разозлился, что не только дверь передо мной не распахнул, но и для верности оттеснил на входе плечом. Вот и он, мой отдел, такие милые, привычные лица. Даже Дроздову – и ту приятно повидать, если практически в последний раз…

Впрочем, она на меня не обратила никакого внимания. Тут же вскочила из-за стола, радостно запищала:

– Доброе утро, Аркадий Семенович!

Коллеги – вот противные карьеристы! – тоже заблеяли: «Здравствуйте, Аркадий Семенович!» А меня будто и нет. И только верный Мишка Берг не предал – его бас легко перекрыл писк Дроздовой и поддакивание остальных прихлебателей:

– Привет, Лизка! Рад тебя видеть!

Ряхин хмуро посмотрел на Берга, но тот бесстрашно выдержал его взгляд и еще громче сказал:

– Я тут макетик по Усачевой нарисовал… Подходи, покажу!

Дроздова немедленно скорчила кислейшую мину и напустилась на Берга:

– Михаил! Не будете ли вы так любезны продемонстрировать свой макет прежде всего Аркадию Семеновичу?

Тут уж даже Ряхин не выдержал – метнул в подхалимку Дроздову уничижительный взгляд. И коллеги-карьеристы не удержались: принялись хихикать. А Мишка послушно откликнулся:

– Ой, здравствуйте, Аркадий Семенович! Не угодно ли вам посмотреть макет по Усачевой?

Ряхин ему, конечно, не ответил. Сухо приказал:

– Попрошу прекратить балаган.

И, ни на кого не глядя, прошествовал в свой кабинет.

А Дроздова патетически воскликнула:

– Как ты можешь, Миша! Аркадий Семенович после болезни, ему нельзя нервничать!.. А ты так себя ведешь!

«Ну и цирк!» – подумала я.

И, наконец, поняла, какой была дурой.

Да гораздо раньше нужно было уходить из этого отдела! Потому что, как только в нем воцарились Дроздова и Ряхин, сразу стало ясно, что нормальной работы не получится – одни подковерные игры в духе советских парткомов. А бедного Мишку жаль ужасно – он талантливый, но, как и все творцы, не понимает, что никакой талант не спасет, если будешь начальство злить…

Я подошла к его столу и тихо сказала:

– Зря ты их дразнишь, Мишка…

А он грустно посмотрел мне в глаза и вдруг ответил:

– Но это же… это же ради тебя! – И горячо добавил: – А для тебя я что угодно сделаю!

Я так и опешила: Мишка, такой иронично-циничный и равнодушный… Он, так я всегда думала, просто хорошо ко мне относится – но сейчас, вглядываясь в его глаза, я вдруг прозрела: да он же в меня влюблен! А я работала с ним бок о бок и ничего не замечала… И сейчас стою, как глупая корова, назидательно повторяю:

– Нельзя так, Мишенька. Власть-то – у них, так что играть надо по их правилам.

– Да плевать мне на власть! – горячо зашептал Берг. – Они не имеют права над тобой издеваться! И я всегда буду тебя защищать!

И тут – в самый неподходящий момент – я и ляпнула:

– Все, Мишка, проехали. Я теперь в отделе больше не работаю.

И объяснила, почему: замуж, Вена…

Никогда не забуду Мишкиного лица. Что оно выражало? Обиду, разочарование, гнев? Я этого так и не поняла… Но мне очень захотелось как можно быстрей собрать со стола свои фотки с безделушками и немедленно ретироваться. И больше никогда сюда не приходить.

Я только пробормотала напоследок Мишке: «Я буду тебе писать. И звонить».

Так что не получилось у меня никакого душевного прощания, и скорби на лицах начальства я тоже не дождалась… Даже с «самой последней» чашечкой кофе в нашем буфете и то вышел полный облом. Едва я заглянула туда, как увидела: за центральным столиком восседает предмет моего недавнего вожделения – красавчик Ник. А рядом с ним – кокетка Люська из отдела продаж. Обволакивают друг дружку томными взглядами, а Люськина лапка покоится в сильной руке Ника… Я этого Ника, конечно, в гробу видала – но пить кофе рядом со сладкой парочкой мне, разумеется, не захотелось. Я тихо выскользнула из буфета и быстренько пошла прочь. В общем, не задалось у меня прощание с родным офисом. Совсем не таким получилось, как я представляла…

…Прощальный ужин с Сашхен тоже пошел не так, как я планировала.

Перед встречей с ней я долго думала, как построить разговор. Во-первых, мне очень надо было выведать у нее одну вещь. А кроме того, я решила: развязка нашей с Сашкой дружбы получается несправедливой. Я уезжаю, вся на подъеме и на белом коне: Вена, замужество, грядущая карьера в европейской столице… А лучшая подруга остается в холодной, неуютной Москве. Без мужа и на рядовой, в общем-то, должности. Разве так будет честно? И я постановила: не брошу Сашку, не забуду ее. И пообещаю ей: как только закреплюсь в Австрии, то обязательно подберу вакансию и подруге. Вызову ее в Вену. Найду для нее недорогую, но уютную квартирку. И помогу получить рабочую визу. В общем, дам подружке шанс.

Я радостно предвкушала, как обрадуется моему предложению Сашхен. Как зарумянится, зальется в благодарностях. Как поднимет тост «за настоящих друзей»…

Встретиться мы договорились в «Пушкине». Ресторан, конечно, не из дешевых, но али мы не крутые девчонки, али не достойны крахмальных салфеток да красавчиков-официантов? К тому же кухня в «Пушкине» русская, а Сашка сказала, что я просто обязана напоследок побаловаться винегретиком да селедкой.

– А то будешь в своей Вене давиться сосисками и квашеной капустой, – пророчествовала подруга.

Мы заказали абсолютно все русское: суточные щи, соленые огурчики «из бочонка», утку с гречневой кашей.

– Пить тоже будем в национальных традициях, – предложила я.

– Квас? – уточнила Сашхен.

– Квас и водку, – усмехнулась я.

Вообще-то мы с Сашкой предпочитаем светлое пиво или домашнее вино, но раз уж решили кутить по-русски…

– Нет, водку я не буду, – твердо сказала Сашхен.

– Почему? – удивилась я. – Под огурчики да под утку?

Очаровашка-официант терпеливо ждал, пока мы определимся с заказом.

– Пожалуйста, мне только квас, – попросила его Сашхен.

– Ну, а мне водочки. Грамм пятьдесят, – без энтузиазма предложила я: пить в одиночку – это совсем неинтересно.

В ожидании, пока нам принесут закуски, я спросила у подруги:

– Помнишь, ты мне давала телефон колдуна?

– Ну, конечно.

И тогда я, решив не лукавить, напрямик спросила Сашхен:

– А почему ты дала его именно мне?

– Как – почему? – удивилась (вроде бы) Сашка (но глаза у нее забегали). – Я видела, что у тебя в жизни нескладуха, и решила тебе помочь.

– А сам колдун? Он спрашивал тебя обо мне?

– Ну, в общем… – промямлила Сашхен, как бы припоминая. – В общем, да… Он спрашивал, есть ли у меня подружки, я и рассказала – естественно, про тебя. Про кого мне еще рассказывать! А что?