Пока ангелы спят - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 19

– Эй, Леш, что случилось-то?

– П-поджигателя поймали? – предположил я. Язык после часового алкогольного сна ворочался плохо, во рту чувствовались сплошные шероховатости.

Тут снизу донеслась новая серия ударов и ругани.

Я сбежал на один пролет вниз по лестнице. Глянул, что там творилось внизу, у квартир второго этажа. Узрел всклокоченного мужика в майке, трениках с пузырями на коленях и в ботинках на босу ногу. Тот орал и неистово лупил ногами в дверь квартиры Армена.

Армен не открывал.

Мужик, рвавшийся в квартиру, мне не нравился.

Явно бешеный.

Я сбежал еще на один пролет вниз, подошел и похлопал бешеного по плечу:

– Эй, мужик, ты чего?

Тот посмотрел на меня совершенно бессмысленными глазами.

– Чего стучишь-то, мужик? – повторил я вопрос.

Слова и действия давались мне с трудом, болью отзывались в бедной головушке.

Мужик неожиданно схватил меня выше локтя, да так крепко, будто сейчас оторвет от пола и размажет по стенке. Я инстинктивно – занимались и мы восточными единоборствами, занимались – ударил его по руке. Тот отпустил захват. Отступил. Кажется, наконец увидел меня. Но, похоже, даже не почувствовал боли. Теперь его глаза смотрели затравленно. Он пробормотал:

– Ее на «Скорой» увезли…

– Кого увезли? – Я решительно ничего не понимал.

Татьяна Садовникова, неугомонная соседка, тем временем прошмыгнула мимо нас во двор. А мужик продолжал повторять:

– Без сознания… Кровь… Плачет… Убью гада…

Мужик казался невменяемым. Пьяный? Но от него не пахло. Или от меня самого так несло, что я не мог различить его запаха алкоголя?

Из-за дверей уже показывались любопытные лица соседей. Какая-то незнакомая мне девица с ярко-смоляными волосами с третьего этажа не спеша прошествовала вниз. Она изо всех сил замедляла свой шаг по ступенькам и старательно вглядывалась в нас с мужиком.

Я потерял надежду добиться от дебошира объяснений, оставил его в покое (тот снова принялся стучать в дверь) и спустился во двор. Первым делом взглянул на окна второго этажа – там, где квартира Армена. Занавеска колыхнулась – дома явно кто-то есть.

Мне навстречу спешила Татьяна:

– Леш, смотри.

Я повернулся. Арменовская «шестерка» стояла посреди нашего дворового проезда. Вокруг машины толпились любопытные. Толпа с увлечением рассматривала что-то яркое, лежащее на земле. Я бесцеремонно втиснулся в ряды зрителей. Люди разглядывали смятую, с отвалившимся колесом, детскую коляску. В гуле голосов, в гуле собственной головной боли я расслышал:

– Машина… Поехала… Сама…

– Сама? Как сама?..

– Да сама!.. С ручника, наверно, сорвалась!.. А там они… баба с коляской…

– Да кто?.. С какого дома?..

– Да не с нашего…

– А кто?

– Мордвиновы, кажется, их звать…

– Ребеночка на «Скорой» увезли…

Я обошел арменовскую машину. На заднем бампере красовалась внушительная вмятина.

Татьяна Садовникова подошла ко мне, тронула за локоть, развернула к черноголовой любопытной девице – ее я мельком уже видел минуты две назад, покуда разбирался с мужиком на лестничной площадке:

– Леш, это Маргарита, моя подруга.

Честно говоря, сейчас мне совсем не до Маргарит. Что здесь происходит?

Арменовская машина покатилась и сбила коляску. Чего ж родители не среагировали?

А как им было реагировать – они ведь и не слышали ничего! Двигатель-то не работал, машина ехала бесшумно! Значит, неистовый мужик на втором этаже наверняка отец. Жаждет крови. И его понять можно.

Я подумал про Армена. Что теперь с ним будет? Он ведь ко всему еще и ЛКН – «лицо кавказской национальности». А за такие дела даже русского могут засудить лет на пять… Сбить ребенка. Хуже не придумаешь…

Почему я вчера не помог починить Армену стояночный тормоз? Но позвольте – разве он так уж нужен, этот ручник? Опытный водитель им никогда и не пользуется. Только «чайники», когда стоят у светофора на горке, ставят машину на стояночный тормоз – боятся, что покатится. А нормальные водилы всегда обходятся без него. Газку побольше – и погнал вперед, проблем нет. Чуть ли не каждый второй без ручника ездит. Я и сам никогда им не пользуюсь – чего зря силы тратить, тягать тяжелый рычаг вверх-вниз. И ничего. А на парковке всегда можно поставить машину на передачу. Тогда она сроду с места не сдвинется. Почему же Армен этого не сделал?

Не обращая внимания ни на Татьяну, ни на ее подругу, я снова втерся в толпу и протолкался к Арменовой «шестерке». Заглянул в окно. МАШИНА БЫЛА НА ПЕРЕДАЧЕ. Я присмотрелся. Нет, зрение, пусть и затуманенное похмельем, меня не подводит. Вторая передача: рычаг назад и влево.

Подошла Татьяна. Я сказал:

– А машина-то – на передаче.

У Татьяны аж рот открылся:

– Да брось ты. Быть не может.

– Смотри.

Танька заглянула в окно «шестерки». Ахнула:

– И правда… Но как же она тогда могла поехать?!

Я пожал плечами. Это хороший вопрос. Ладно, пусть у машины не действует ручник. Хорошо: пусть даже она не стоит на передаче… Но фенька-то в том, что в нашем дворе нет никакой горки. Никакой. Здесь ровная площадка. Ровная!

Кто-то толкнул машину? Прямо на коляску. Кто? И зачем?

Татьяна растерянно сказала:

– Чертовщина какая-то. Сначала дерево, теперь это.

– А что – дерево? – механически спросил я.

Татьяна пожала плечами:

– Ты что, не видел?

– Видел. Ну и что?

– Говорят, само загорелось.

– Как – само?

Я помолчал, пытаясь переварить ее слова. Что, действительно, за ерунда… Но ответа я не получил. К нам подбежала Танина подруга. Затараторила, докладывая последние новости:

– Говорят, с ребенком ничего страшного. Народ слышал: врач со «Скорой» сказал, что сотрясение мозга и легкий шок. Ерунда, в общем… Хотите прикол? Машина-то на передаче стоит, я сама видела!..

Это было для меня не ново. Виски мои ломило. Я чувствовал себя как во сне. Дерево… Машина… Коляска… Ребенок…

Я пошел к подъезду. Мне надо было побыть одному.

Поднялся по прохладной лестнице. Безутешный отец в дверь Армена уже не ломился. Он сидел на ступеньках, уронив голову на руки.

Я похлопал его по плечу:

– Слышь, мужик!

Он поднял на меня мутноватые глаза. Кажется, его тоже мучило похмелье.

– Все нормально с твоей девочкой. Жива, а скоро будет здорова… Ты б лучше в больницу, что ли, поехал – чем здесь-то сидеть…

Медленно, очень медленно дядька врубался в мои слова. Потом наконец кажется, врубился. Просиял щербатой благодарной улыбкой.

Тогда я аккуратно обошел его, поднялся на два пролета к себе в квартиру. Запер дверь и без сил опустился на диван.

Что, черт возьми, происходит?

Жена в отъезде, дачи нет – почему бы опять не подежурить в выходные?!

Временно холостой подполковник Петренко заступил на суточное дежурство по комиссии в восемнадцать ноль-ноль пятницы – в тот самый час, когда полчища дачников, воодушевленных небывалой для апреля жарой, запруживали дороги, ведущие подальше от раскаленной столицы.

В подвалах комиссии, зарытой на глубину двадцатипятиэтажного дома, царила отрадная для тела кондиционированная прохлада и приятный для глаза люминесцентный полумрак.

Подполковник уселся в покойное кресло перед компьютером в просторной (по сравнению с другими помещениями КОМКОНа) комнате оперативного дежурного. Откинувшись, глянул на противоположную стену. Там располагались циферблаты многочисленных часов дизайна шестидесятых годов. Они показывали время в самых разных точках земного шара. ВЛАДИВОСТОК – два часа ночи (уже следующего дня), КРАСНОЯРСК – десять вечера, СВЕРДЛОВСК – восемь, МОСКВА – шесть, КАЛИНИНГРАД – пять… ЛОНДОН – три часа дня, ВАШИНГТОН – десять утра, ЛОС-АНДЖЕЛЕС – семь…

Когда часы в Москве показали семь минут седьмого вечера, дверь в комнату неслышно отворилась и по ковру прошелестели шаги.