Предпоследний герой - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 26
– Что-нибудь случилось тут в Москве? – поинтересовалась она у таксиста.
– Ничего особенного, – буркнул молчаливый таксист. – Неформалы опять бесятся.
Такси развернулось внизу под кинотеатром «Россия» и, пересекши улицу Горького, въехало на Большую Бронную. Кафе «Лира» давно закрыли, и недавно на том самом месте открылся первый в Союзе ресторан (как его называли) «Макдоналдс» (Настя там еще ни разу не была – боялась четырехчасовых очередей). Распугивая гудками огромную очередь за американскими котлетами (очередь охраняли загородки и милиция), таксист протиснулся к истоку Большой Бронной и вскоре затормозил у бывшего Настиного дома.
…Мать встретила Настю хмуро.
– Где ты пропадала? – неласково спросила она с порога.
Даже в тусклом свете прихожей было видно, что матери стало хуже.
В люстре в коридоре светилась всего одна лампочка. («Остальные перегорели, а лампочки сейчас дефицит…»)
Мать еще больше похудела, щеки запали сильнее, кожа пожелтела. Сегодня с утра Ирина Егоровна, похоже, даже не приводила себя в порядок (что было немыслимо и представить себе до болезни!). Она, кажется, и не причесывалась.
– Я привезла тебе замечательное лекарство, – с порога заявила Настя с отрепетированной лучезарностью.
Настя сразу решила: ни в коем случае не посвящать мать, откуда взялась панацея. «Услышит, что эликсир создан в семье Арсения, ни за что принимать не будет, – думала она. – Еще решит, чего доброго, что Сенька хочет ее уморить».
Поэтому она придумала для матери легенду.
Легенда была немудреной. Настя всегда придерживалась правила: если уж ей приходится врать – надо врать близко к действительности. И выдумка звучит правдоподобней, и самой легче запомнить, чего нагородила, чтобы потом не сбиться.
Вот она и выложила матери утешительную ложь, близкую к правде: живет, дескать, в Крыму, под Севастополем, кудесник. Вылечил от рака уже сотни людей. Перед властями, а также в газетах-журналах он не светится – даже сейчас. Потому что он не шарлатан какой-нибудь, вроде Кашпировского и Чумака, а настоящий врач, с образованием, дипломом и реальной сорокалетней медицинской практикой. Принимает больных только по рекомендации – и она, Настя, такую рекомендацию, пользуясь своими журналистскими связями, добыла. Однако так как Настя была совершенно уверена, что мать не поедет ни к какому знахарю, ни в какой Крым – она взяла и отправилась туда сама. Поехала – и добыла у кудесника специальное, особенное лекарство, а также подробнейшую, тщательно разработанную врачом схему лечения.
– Ты даже не представляешь, – воодушевленно говорила Настя, – какие чудеса он творит!… Людей к нему приносят на носилках – а уже через месяц они уходят своими ногами, и все анализы показывают: ни малейших следов опухоли, никаких метастазов!
Они прошли с матерью на обширную «цэковскую» кухню. Настя принялась выгружать из баула термосы.
Весеннее солнце вовсю шпарило сквозь просторные окна.
На лице у матери во время рассказа Насти отражался все возрастающий скепсис.
– Что за времена настали! – припечатала она. – Что за раздолье пришло для всяких колдунов и шарлатанов!
– Мамочка, это не шарлатанство! – горячо воскликнула Настя. – Это реально! Реальное выздоровление! Я своими глазами видела! Я сама ни во что такое никогда не верила – но тут была поражена!
Она ни в коем случае не могла позволить, чтобы ей передалось безверие Ирины Егоровны.
Напротив, ей нужно было заразить мать верой в исцеление.
Настя помнила, как дед Кирилл сказал ей на прощание: «Детонька, помни, что рак – это болезнь не только тела, но и души. Кто отчаивается, машет на себя рукой, не верит в избавление – тот умирает. Кто борется, сражается, надеется – остается жить. Это я еще по работе с покойным Николаем Арсеньичем заметил… Так что очень важно внушить твоей больной веру. Веру во врача и в лекарство. Это не просто психотерапия – это неотъемлемая часть лечения. Очень важная часть!…»
– Я тебе говорю: все получится! – горячо вскричала Настя. – Мы начнем лечиться прямо сегодня, сейчас. Да ты что, мама?! Как ты можешь даже сомневаться?! Я же к тебе прямо из аэропорта приехала! Николеньку не повидала!… Тут каждый час дорог – а ты!… Да Кирилл Никитич (она, не колеблясь, позаимствовала имя-отчество южнороссийского старичка – врача для выдуманного ею крымского кудесника) таких тяжелых больных на ноги поднимал – куда там тебе до них!
– Ну… что ж… – протянула мать.
Сквозь сохраняющуюся маску скепсиса на ее лице все-таки было заметно, что ее тронула Настина горячность и самоотверженность.
И еще – что ей очень хочется жить. Любой ценой – жить.
– Может, и вправду… – пробормотала Ирина Егоровна, – попробовать…
Настя тут же, пользуясь тем, что мать колеблется, откупорила термос. Налила в стакан на глаз положенные сто граммов отвара.
– Ф-фу, ну и запах! – скривилась Ирина Егоровна. – Из чего это?
– Это, мамуля, отвар из черноморской акулы – катрана. Плюс еще кое-какие ингредиенты…
– Н-да… – с давешним скепсисом протянула мать. – Ты бы мне еще рыбий жир привезла!
– Рыбий жир! – с горячностью воскликнула Настя. – А ты знаешь, что те нации, кто ест суп из акульих плавников, – раком вообще не болеют? Китайцы, например?… Пей давай сейчас же! – прикрикнула она.
И Ирина Егоровна наконец-то с опаской взяла стакан и, скривившись и зажмурившись, единым духом выпила его весь до дна.
Передернулась. Заела конфетой – дефицитной «Мишкой».
Принюхалась:
– Да от тебя, Анастасия, тоже рыбой пахнет! Сама, что ли, акул ловила?
– Да, мамуля. Практически – сама…
…Настя оставила матери термосы со снадобьем, схему лечения и взяла с нее честное слово точно следовать предписаниям «крымского доктора – кудесника Кирилла Никитича».
…А после все случилось, как она мечтала.
Она неожиданно для сына появилась в садике. И был для Николеньки двойной праздник: и оттого, что мама наконец приехала, и оттого, что его раньше времени – раньше всех детей! – забирают из сада.
А после, дома, Насте наконец-то удалось помыться. Правда, не ванну, как мечталось, принять – Коленька ни на минутку не хотел отпускать ее от себя, сидел и ныл под дверью, – а всего-навсего душ: но все равно было исключительно хорошо!
В холодильнике даже еда нашлась. Обнаружился в кастрюле настолько вкусный борщ, что Настя даже спросила у Николеньки подозрительно: «А кто его варил?» (Вопрос на деле означал: уж не завелось ли тут в ее отсутствие временной хозяйки?!) Однако сын гордо ответил: «Я и папа варили. Я свеклу для борща чистил и морковь, а потом на терке натирал. Ну а папа делал остальные мелочи».
Словом, Москва подарила Насте все тридцать три удовольствия.
Она даже мечтать стала: вот бы еще Сенька пораньше с работы пришел. Тогда бы они Николеньку спать уложили и предались любви.
Только сейчас, дома, Настя поняла, как же она соскучилась по Сенькиной улыбке, нежным его словам и крепким рукам.
И тут, словно в ответ ее мыслям, в прихожей прогремел звонок.
«Сенька!» – ликующе подумала Настя, бросилась в коридор, распахнула дверь, не спрашивая кто.
На пороге стояли двое незнакомых мужчин. Оба в галстуках и серых плащах. Вид у обоих был весьма официальный.
– Что случилось?! – выдохнула Настя и, будто защищаясь, поднесла руки к груди.
– Анастасия Эдуардовна? – спросил один из незваных гостей.
В голове у нее пронеслось: «Я что-то натворила – там, в Южнороссийске… Это они за мной пришли… Их Евстафиади прислал…»
– Да, это я… – выдавила она.
– Ваш муж попал в автомобильную катастрофу, – проговорил, глядя в сторону, первый.
– Сеня?!! – ахнула она.
Двое в плащах переглянулись с некоторым смущением.
– Нет, не Арсений, – вежливо пояснил второй. – Разбился ваш официальный муж. Евгений Сологуб.
– Не могли бы вы, Анастасия Эдуардовна, сейчас проехать с нами? – мягко попросил первый.