Прогулки по краю пропасти - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 54

Полковник вложил переключатель в правую руку Сани.

– Ну, давай, – скомандовал он. – Нажимаешь красную кнопку – открывается люк. Борисов падает вниз. Нажимаешь синюю – обрывается трос. Раз, два – и он внизу. Он – и осы. Осы – и вкусная пища для их будущих детей.

Полковник усмехнулся.

– Ну, Саня. Давай, сынок. Око за око.

Саша взял пластиковый черный выключатель. Лицо его смертельно побледнело. Побелели костяшки пальцев, изо всех сил сжимающие переключатель.

– Он умрет, – мерным голосом говорил полковник, – медленно и мучительно. Точнее, будет умирать долго, очень долго. Сначала несколькими ударами жала – в позвоночник, в шею – оса парализует его. Он не сможет ни двигаться, ни говорить. Не знаю, будет ли он что-то чувствовать. Надеюсь – будет.

Бурдаков победоносно оглядел всех собравшихся вокруг инкубатора – Варю, Саню и четверых своих подчиненных.

Молодые парни – автоматчики и палачи – переглядывались и смущенно ухмылялись. Кажется, им было слегка не по себе.

Борисов низко-низко, насколько мог, опустил голову и что-то быстро забормотал. До Вари неслись слова: «Отче наш… Да святится имя твое…»

Полковник продолжил ровным голосом:

– После того как его тело будет парализовано, оса оттащит его в свою нору. Отложит на него личинку. И уже личинка будет долго, очень долго – целый месяц! – есть это тело.

Бурдаков внимательно посмотрел на Саню и с улыбкой пояснил:

– Будет есть его заживо. Хорошая смерть, не правда ли? Достойная месть за твою невесту.

– Не-е-ет!! – отчаянно закричал Борисов. Он начал дергаться, биться на своем шнуре.

Варя почувствовала приступ дурноты. Все вокруг поплыло – да так скоро, что ей, чтобы не потерять сознание, пришлось перевести глаза вдаль, на стену цеха. Она постаралась срочно абстрагироваться от того, что происходит рядом с ней. Она стала вспоминать: море, солнце, парус, кафе… Как недавно – и непредставимо давно это было!

– Ну, сынок! – мягко подначивал Саню полковник. – Давай нажимай! Все так просто! Всего две кнопки. И ты сам, своей рукой, приведешь приговор в исполнение. Разве ты не этого хотел? А? Никакой тюрьмы. Никаких присяжных. Никакой волокиты. Раз, два! И все!

Саша до боли сжал черный переключатель.

– Не-е-ет!! Не-е-е-ет!!! – орал и бился приговоренный.

– Давай, давай, парень! – жарко и быстро шептал Бурдаков. – Другого момента у тебя не будет. Если не сейчас – то никогда. Судить его я не дам. Никакого следствия и суда – не будет. Не покараешь его, не покараешь сейчас – он будет жить дальше. Радоваться солнышку будет, пить вино, трахать баб. Разве он заслужил это? А, Саня? Ну, давай, нажимай!

Полковник жадно всматривался в лицо Саши, а потом переводил взгляд на приговоренного и столь же жадно впитывал в себя его страдания. Полковник старался, казалось, запомнить навеки все корчи человека, которому через секунду предстоит умереть.

– Ну!! – прикрикнул Бурдаков на Саню. – Считаю до трех – и развязываю его! Ну! Время пошло! Раз, два…

– С-сволочь!! – заорал Саня.

Он отбросил в сторону переключатель. Дернулся вперед. Полковник поднял бровь – и автоматчики поняли его сигнал. Они отпустили Саню.

Тот пробежал два шага по пластиковому люку и налетел на Борисова. С размаха ударил его в голову. Потом – в туловище. Потом снова – в голову.

Приговоренный стал оседать на своем тросе. А Саня все молотил и молотил его тело: руками, ногами, снова руками…

– Гад! Гад! Сволочь!! – выкрикивал он.

Борисов потерял сознание. Саня устало отступил от него и смотрел, тяжело дыша.

– Итак, – разочарованно произнес полковник, – экзекуция отменяется. А жаль. Наверное, эффектное было бы зрелище.

Секунду помолчал. Ноздри его раздувались. Он тяжело дышал.

– Развяжите Борисова, – скомандовал он двум экзекуторам. – И – в клуб его. Я потом решу, что с ним делать. А вы оба, – он кивнул Варе и Саше, – вы оба – пожалуйте за мной. Мне с вами надо поговорить.

– Подождите за дверью! – скомандовал Бурдаков автоматчикам.

Сам уселся за стол и выразительно положил поверх бумаг старый добрый «макаров».

Конвоиры молча покинули кабинет и притворили за собой дверь.

Кабинет командира располагался в той же части здания, что и красный уголок. Он был уставлен допотопной мебелью образца шестидесятых годов, устлан потертым красным ковром. В книжном шкафу пылилось Полное собрание сочинений Ленина. С ним мирно соседствовали научные труды по биологии и генетике, в том числе на иностранных языках. Над командирским столом – на том месте, где раньше, видимо, висел портрет вождя мирового пролетариата, – теперь помещалась фотография Че Гевары на фоне джунглей, в берете и с автоматом за плечами.

Из окон открывалась изумительная панорама: уходящий далеко вниз зеленый, заросший деревьями склон. Другие горы, пониже ростом, вздымались рядом. И далеко-далеко, на самом горизонте, блекло синела полосочка моря, смыкающаяся с небом. И нигде вокруг – ни единого следа человека: ни дымка, ни столбов электропередач, ни дороги. Только под окнами, на усыпанной гравием площадке, располагался «Урал» с обтянутым брезентом кузовом. Под капотом «Урала» копался парень в камуфляже. «Наверно, именно на нем нас привезли сюда», – безучастно отметил Саня.

Он пребывал в полушоковом состоянии. Все вокруг: и интерьер кабинета, и пейзаж за окнами – Саня отмечал машинально, каким-то краешком сознания. В мозгу его словно бы только что разорвалась граната, ослепившая и оглушившая его. Вдруг подаренное ему знание о том, как погибла Динка и ее семья, оказалось для него непосильным грузом. Слишком многое на него обрушилось: известие о том, кто убил… И – почему… Жалкое лицо убийцы, молящее о пощаде… И немедленная возможность отомстить… Страшно отомстить… И тот выбор – что он, Саня, только что сделал… Выбор – пощадить…

Слишком много эмоций. Слишком много мыслей. Он неожиданно узнал все, что хотел. Он заглянул в лицо врагу. И – помиловал его. Итак, все, чем Саня жил и о чем неотрывно думал последние несколько дней, случилось. Случилось уж слишком внезапно. И эти события словно выжгли изнутри Санину человеческую сущность. И остался только Саня, подобный роботу, – способный видеть, но не думать. Слышать, но не чувствовать.

– Господа, – мягко произнес хозяин кабинета, полковник Бурдаков, – я удовлетворил вас? Вы узнали разгадку вашей тайны?

Варвара кивнула:

– Кажется, да.

– Кажется? Вы не доверяете мне?

– Какие у вас есть факты, что убил – Борисов? Кроме его признания?

– Я не следователь и не прокурор. Мне не нужно ничего никому доказывать. Я знаю, каким образом Борисов убил. И я знаю – мотив. И у меня есть его признание. Мне этого достаточно. Ваше мнение меня интересует мало. И я вас пригласил не для того, чтобы обсуждать Борисова и его убийство. Согласитесь, хитро задуманное и осуществленное убийство… Вы видите – за те полтора часа, пока профессор грузил вас лекцией о генной инженерии, – я раскрыл преступление, над которым следователи в долине (и вы лично!) безуспешно работали несколько дней. Это, я думаю, является достаточным доказательством. Доказательством – моей симпатии. Симпатии – лично к вам. Вторым свидетельством моего хорошего к вам отношения является моя открытость. Вы видели здесь, в моем хозяйстве, многое. Даже – очень многое… Вы спросите, для чего мне потребовалось демонстрировать доброе отношение к вам…

Бурдаков сделал паузу и жестким своим взглядом обвел Варю и Сашу: Варя сидела, полуприкрыв глаза, не желая смотреть на полковника; Саня безучастно уставился на пейзаж за окнами. Никакой реплики с их стороны не последовало, и полковник продолжил:

– Сегодня же вас отвезут вниз, в долину. И отпустят на все четыре стороны… Для чего я поступаю именно так?

Варя и Саня ни жестом, ни словом не выразили готовности поддержать разговор. Тогда Бурдаков произнес:

– Вы необходимы мне. Вы оказались в нужное время в нужном месте. В нужное мне время. В нужном мне месте. Не оказалось бы под рукой вас – нашлись бы другие. Другие свидетели. Так что его величество случай сыграл в вашей судьбе важную роль… А случай – это просто псевдоним господа бога, когда он не хочет подписываться своим настоящим именем. Так говорил Анатоль Франс.