SPA-чистилище - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 25

Любочка не совсем откровенна с ним – это полковник понял еще вчера. Ее рассказ об исчезновении Ивана Ивановича был полон недомолвок и женского лукавства.

Надо поговорить с ней. Еще раз, и, наверное, более жестко.

Коль муж пропал, а спустя пятнадцать лет после его исчезновения исчезла жена, может, тому причиной банальный любовный треугольник? Страсть, оскорбление, ревность? И если мотив находится в интимной сфере, то единственная сторона треугольника, доступная для допроса, – художница Люба.

А золотое правило расследования бытовых преступлений: обычно убивает самый близкий – пока никто не отменял.

Любочка в саду поливала цветы из лейки. Валерий Петрович без стука прошел в калитку, напрямую соединявшую их участки. Так же, как у Аллы Михайловны, вокруг дома художницы имелся цветник – правда, гортензии и хризантемы в ее саду казались менее пышными, чем у соседки. Почему-то Ходасевичу пришло в голову, что данное обстоятельство могло задевать Любочку. Бог его знает, к чему они там ревнуют, эти дачники.

Лицо у соседки было сосредоточенное и грустное. Она подняла голову на шаги Валерия Петровича, но на ее лице не отразилось особой радости.

– А, это вы, – безразлично протянула она.

– Явился с ответным визитом, – отрапортовал полковник и протянул ей небольшую коробку конфет.

Зная, что на даче не принято приходить в гости с пустыми руками, он еще в Москве запасся коробками со сладостями и фляжками коньяку. Но визит к художнице спиртное категорически исключал. Оставались конфетки – причем ни в коем случае не с ликером.

– Может быть, я не вовремя? – галантно поинтересовался Ходасевич.

– Что вы, что вы. Вы очень кстати. Сейчас я закончу. И мы с вами будем пить чай. А потом я покажу вам свои картины. Вы ведь еще не видели моих картин?

– Увы, нет.

– А может быть, вы хотите есть? Слушайте, давайте вместе пообедаем? Время уже обеденное, а у меня от вчерашнего празднества осталась тьма продуктов. Только не думайте, пожалуйста, что я вас приглашаю оттого, что мне некуда их девать, просто мне приятно угостить вас…

– Огромное спасибо, но я очень сытно позавтракал. В том числе и вашими пирожками. Поэтому давайте ограничимся чаем.

После того как ритуалы вежливости были соблюдены, а художница закончила с цветочками, они уселись пить чай. Устроились опять на улице. Солнце уже начало потихоньку сваливаться в сторону тополей, трепещущих на Советской. Осенний день короток.

К чаю художница подала, кроме конфет Ходасевича, все те же вчерашние пирожки (разогретые в микроволновке), а также рулет с маком.

– Не буду делать вид, что я зашел к вам просто поболтать, – заметил полковник. – Вы мой самый ценный свидетель, потому что вся жизнь Аллы Михайловны проходила на ваших глазах. Поэтому я прошу: расскажите мне, желательно по часам и минутам, чем ваша соседка занималась свои последние дни в Листвянке.

– Как вы нехорошо это сказали, – элегично заметила Любочка, – последние дни…

– Последние перед исчезновением, – уточнил Ходасевич. – Я здесь, чтобы ее найти. Живой и невредимой. И в данном пункте мои обязанности и ваши желания совпадают, верно? Вы ведь ее подруга.

– Да, я подруга… – задумчиво протянула соседка. – И вся жизнь Аллы действительно у меня перед глазами… Точнее, то, что происходило с ней летом… Вы спрашивайте, что конкретно вас интересует.

– Расскажите, чем она – и вы – здесь занимались начиная с прошедших выходных.

– Выходные, выходные…Так. По-моему, субботу – воскресенье мы провели как обычно. К Аллочке приезжали ее родные…

– Все трое – дочь, зять, внук?

– Нет, только Стас с Еленой. Ванечку я в прошлый уик-энд здесь не видела. Он почему-то не почтил бабушку своим присутствием. Не знаю, почему… Что вам рассказать про те выходные? Алла, по-моему, занималась обычными домашними делами: кормила дочку с зятем, ковырялась в огороде… Ничего такого… Да ведь и я, знаете ли, Валерий Петрович, когда ее родные приезжают, особенно к Алле-то не суюсь: что я там будут надоедать, отсвечивать… Да к тому же этот Стас… Он ведь…

Художница начала было, да замолчала, нахмурилась, а потом махнула рукой:

– Ладно, замнем для ясности…

Ходасевич не стал настаивать на немедленных объяснениях, но упоминание Стаса в негативном контексте на ус намотал. К Стасу надо будет еще вернуться.

– Когда родственники покинули Аллу Михайловну?

– Да как обычно: в воскресенье, уже смеркаться начало – значит, где-то в полседьмого – в семь.

– Стало быть, они, Стас и Елена, с прошлого воскресенья Аллу больше не видели?

Любочка усмехнулась:

– А вот этого я утверждать не берусь.

Валерий Петрович сделал непонимающее лицо.

– Почему? Они что, еще раз приезжали в Листвянку? В будни?

– Нет, но… Понимаете, в понедельник Алла ездила в Москву.

– В Москву? Вот как? Она часто бывала в столице?

– В том-то и дело, что нет. В месяц раз, от силы два. Чтоб в собесе дела какие-нибудь утрясти. Или в поликлинику.

– Но в понедельник – она не за пенсией и не в поликлинику ездила?

– Она мне не сказала, куда направляется.

– Честно говоря, – сыграл недоумение полковник, – этого я не понимаю. Вы же с ней подруги. И вот она едет в Белокаменную и не говорит вам, по какому поводу. Не могу в это поверить! Вы с ней, случаем, не поссорились?

– Нет, – чуть покраснела художница и многозначительно добавила: – Тогда еще нет.

И снова Ходасевич не стал развивать тему, затронутую собеседницей: всему свое время. Хотя сведения о ссоре между женщинами, полученные от Имомали, похоже, подтверждались из первых рук. И Любочка не сочла нужным скрывать размолвку. Это хорошо. Для нее хорошо.

– Стало быть, – повторил полковник, – Алла Михайловна в понедельник отправилась в Москву. И, против обыкновения, даже не поставила вас в известность, зачем поехала…

– Мне она сказала, что едет к подруге, но к какой подруге и зачем ей к ней вдруг понадобилось – не объяснила… И это притом, что практически всех ее подружек я знаю, и летом-то они сами предпочитают к Алле сюда, в Листвянку, приезжать… На клубничку, на смородину, на крыжовник… Как ваша бывшая жена Юлия Николаевна, например, – проявила осведомленность Любочка.

Ходасевич пошел на обострение разговора:

– Значит, вы думаете, Алла Михайловна что-то от вас скрыла? – Он пристально уставился в глаза собеседнице. – И она ездила в столицу по каким-то делам, о которых не сочла нужным вам сообщать?

Любочка прищурилась, секунду подумала и выдохнула:

– Думаю, да.

Валерий Петрович резко спросил:

– По каким делам?

Художница секунду помедлила, а потом задала встречный вопрос:

– Скажите, вам ведь платят Алла со Стасом?

– Мне? Да.

– А если вы в своем расследовании вдруг придете к нелицеприятным для них выводам?..

– И что?

– Вам, значит, придется данное расследование замять?

Валерий Петрович ответил без малейших раздумий:

– А вам не приходило в голову, что виновный в преступлении вряд ли станет обращаться к частному детективу и платить немалые деньги за то, чтобы данное преступление расследовали?

Любочка усмехнулась:

– Ну, из членов семьи платит – или принимает решение, что надо платить, – кто-то один. И я знаю, кто он, этот один, в случае с семьей Бартеневых.

– Мне кажется, я тоже знаю кто, – улыбнулся Ходасевич.

– Да, вы правы: это Лена. К тому же, Алла – ее мать.

– Намекаете, что к исчезновению вашей подруги может быть причастен Стас?

– Допустим. А теперь предположим: в бесследном исчезновении тещи повинен он. Вы-то как поступите, если в этом убедитесь?

– Статья триста шестнадцатая УК РФ. Укрывательство в совершении особо тяжких преступлений…

Художница нахмурилась.

– О чем это вы?

– Если в отношении вашей подруги Аллы совершено особо тяжкое преступление; если в нем вдруг повинен мой заказчик или члены его семьи; если я узнаю о сем и не придам делу ход – мои деяния подпадают под действие триста шестнадцатой статьи УК. Следовательно, меня будут судить. И посадят в тюрьму. Чего мне совершенно не хочется, на старости-то лет…