SPA-чистилище - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 56

Лицо Марата стало злым, глазки сузились.

– А ты уверен, Ходасевич, что ты сам не захочешь мне этот диск отдать?

– Сам? Это как?

– Как? А ты что, не знаешь, какие у нас в арсенале имеются методы воздействия – на тех идиотов, кто сдуру решил держать язык за зубами?

Полковник усмехнулся. Несмотря на угрозы, он почему-то чувствовал себя хозяином положения. Может быть, оттого, что Марат стал нервничать.

– Ты что, пытать меня будешь?

– А почему нет?

– Ты что, забыл, что нас – и меня в том числе – учили противодействовать этим самым методам? А возраст «объекта» ты не учитываешь? Мне ведь за шестьдесят, старина. Как и тебе, кстати, тоже. Да ведь я помру скорее, чем скажу полслова.

– Удивляешь ты меня, Петрович. Тебе что дороже – жизнь или какие-то смехотворные обязательства перед твоими заказчиками?

– Извини за высокий стиль, мне всего дороже справедливость.

Марат усмехнулся:

– Вот поэтому ты, Валера, и не сделал никакой карьеры. Сидишь в ж…е. И перебиваешься сейчас всякой ерундой – чтобы не сдохнуть с голода.

– Пусть это останется моим личным делом.

– Ну, что ж.

Руководитель наемных убийц взялся за сотовый телефон.

– Придется мне вызвать своих орлов – пусть вкорячат тебе пару кубиков амитала с кофеином.

– Да ведь меня и «сыворотке правды» противодействовать учили.

– Ничего, вкорячат побольше.

– Эх, Марат, знаешь, у меня ведь инфаркт в анамнезе. Прямое противопоказание. Поэтому как бы вам не пришлось прямо отсюда труп вывозить. А я, знаешь ли, тяжелый.

– Сука ты, Ходасевич. Сука и дерьмо.

– А что ты так волнуешься? Ты же знаешь: я ведь не журналистка. И мне престиж моей страны дороже, чем какая-нибудь там абстрактная справедливость и права человека. Так что обнародовать я эту запись не буду. Каким бы садистом и сволочью ни выглядел на ней тот кавказец.

И тут Марат сорвался. Лицо налилось кровью, он прорычал:

– Зачем тогда тебе эта запись?!

Ходасевич, по контрасту с ним, был очень спокоен.

– А пусть себе лежит в хорошем месте.

– Я знаю, зачем! Ты ее в службе–то покажешь! И до президента, наверно, сможешь довести! Чтобы всем стало ясно: я, Марат, дерьмо – раз не сумел от пленки избавиться!

– Еще раз предлагаю: запись в обмен на головы убийц, замочивших Аллу Михайловну и мальчика. Пусть в ментовку идут и явку с повинной пишут.

– Ты что, дурак, Ходасевич?! – рявкнул собеседник и схватился за телефон. – Ну, ладно: я тебя предупреждал.

Он набрал номер.

– Измаил? Слушай меня внимательно. Запоминай. Садовникова Татьяна Валерьевна. Лет?.. Не знаю точно, сколько ей лет, но пялить вы ее будете с удовольствием, обещаю… Где она живет и работает, сам узнаешь… Займитесь ею. Срочно.

Он нажал на «отбой» и отшвырнул трубку. Осклабился.

– Ты ведь, Петрович, свою падчерицу, кажется, очень любишь? Ну, ничего – скоро у тебя будет шанс сказать все то хорошее, что ты о ней думаешь. У нее на похоронах… Правда, ай-яй-яй, никто не увидит ее хорошенького личика – потому что хоронить ее придется в закрытом гробу…

Ходасевич бросился через стол к Марату. Сжал его руками за горло. Прошипел:

– Что ты творишь, подонок!

Марат ударил полковника ладонями по ушам. Удар вышел болезненным. Хватка Ходасевича ослабла. Его противник вскочил и отпрыгнул к окну.

– Ах, ты, сволочь!.. – сказал он, поглаживая шею. – А еще говорит, инфаркт у него!..

– Ты же знаешь… – тяжело выдохнул Валерий Петрович. – Есть общее правило… Никогда не трогать семьи…

– У нас тут, Ходасевич, пошла игра без правил.

– Если ты хоть пальцем дотронешься до моей падчерицы – предупреждаю! – я тут же сдам пленку в Си-эн-эн!

Убийца усмехнулся:

– Боюсь, что твоей Татьяне к тому моменту уже будет все равно.

Ходасевич откинулся в кресле. Поразмыслил минуту. И наконец сказал:

– Останови их. Я покажу, где запись.

Марат хмыкнул:

– То-то же. И скажи спасибо, Ходасевич. Только по старой дружбе я тебя в расход не пускаю. И еще потому, что ты наш.

***

«Нексия» довезла полковника – с черным мешком на голове – лишь до площади трех вокзалов. Там с него сняли капюшон и выволокли наружу. Из четверых похитителей с ним остался один. Остальные трое погрузились в авто и умчались.

Практически сразу подрулил черный «Пежо Бокстер» – большой, как гроб. Полковник немедленно обратил внимание на номер: эр – триста семьдесят пять – вэ – у – сто семьдесят семь. И хоть память его была далеко не столь безупречна, как у бомжика Павлуши, он сразу вспомнил комбинацию цифр. Именно ее гений-аутист называл, описывая похищение мальчика-таджика.

«Непрофессионально, – подумалось Ходасевичу. – Совсем непрофессионально. Может, и вправду убийцы – что называется, приглашенные гости? Нанятые отморозки?»

– Залезай! – скомандовал ему первый сопровождающий.

Валерий Петрович забрался в микроавтобус. Там уже сидели трое: шофер и мужик на переднем сиденье. И еще один – сзади. Все трое казались безразличными ко всему на свете – и, в самом деле, не производили впечатления профессионалов. Во всяком случае, они позволили Ходасевичу сесть куда он хочет – и никто не зафиксировал ему руки: получалось, что во время движения или на любом светофоре полковник мог попытаться открыть дверь и выскочить.

– Куда едем? – спросил водитель – совсем как таксист.

В его голосе полковнику почудился украинский акцент.

– В Листвянку, на улицу Чапаева, на участок Аллы, – бросил Ходасевич, и никто не стал задавать ему больше вопросов. Никто не стал узнавать дорогу. Они знали, куда ехать. Они там уже бывали. Машина снялась и рванула по направлению к Щелковскому шоссе.

Очень неважный признак. Как и то, что они используют ту же самую машину. Скорее всего они просто не собираются оставлять полковника в живых.

Одна надежда на то, что следователь Анжелика Ивановна сработает как надо…

Уже начались вечерние пробки – день незаметно сгорел, оставив вечернее солнце дотлевать в окнах многоэтажек.

Гигант «Пежо» не спеша тянулся к выезду из города. В машине не разговаривали. Водитель запустил во всю дурь радио «Шансон».

Валерий Петрович исподволь оглядел похитителей. Лет тридцати пяти – сорока, все славянской наружности. Стрижки короткие; чувствуется – в прошлом – военная или милицейская выправка.

А тот мужик, что сидит рядом с шофером, и вправду чем-то похож на Ивана Ивановича – насколько полковник мог судить по портрету кисти Любочки и фотографиям в доме Аллы Михайловны. Немудрено, что пенсионерка тогда, во вторник, издалека обозналась…

Да, мужики на вид ничего особенного собой не представляют. И ничего подозрительного. Приехали в столицу зашибить деньгу. Сделать свою работу. А работа у них – убивать

И наметанному глазу видно: как минимум двое из них вооружены. Кожанки топорщились под мышками.

Они подъезжали к посту ГИБДД на выезде из города.

«Только бы эта Анжелика не проявила ненужной самодеятельности! – взмолился про себя Ходасевич. – Только бы не подала, например, меня в розыск, не заявила по официальным каналам о похищении человека! Если нас остановят и стрельба начнется здесь, внутри машины, – у меня будет уж совсем мало шансов».

Но нет, гибэдэдэшников миновали без происшествий. Постовой скользнул по «Бокстеру» воловьим взглядом. Вполне может быть, что Анжелика Ивановна, старший следователь ***кой райпрокуратуры, вообще не смогла ничего сделать. Тогда – кранты.

Узкое двухполосное шоссе двигалось без всякой охоты. Начался вечерний исход из города, и они то и дело застревали на светофорах.

Ходасевич закурил – ни сигарет, ни зажигалки у него никто не отобрал – и вспомнил, как он впервые ехал в Листвянку. Это было – боже мой! – совсем недавно, всего-то в субботу утром. А сейчас он, может, отправляется в последнее путешествие в своей жизни. Кто бы мог подумать, что он последний раз увидит солнце в тихом стародачном поселке!..