Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 15
Дима насильно оторвал себя от вдохновенного перечитывания собственного творчества и взглянул на часы. Ешкин кот! Он в маминой квартире уже полтора часа – но ровным счетом ничего полезного не сделал. Нет, так дело не пойдет. Если не наладить систему поиска, в мамином архиве можно погрязнуть с головой.
И потому для начала надо пойти покурить, выпить еще чаю и подумать: какие именно документы хочет он здесь найти?
Голос в трубке мобильного телефона был безжизненным настолько, что казался механическим – Возьмите новые данные, – сказал голос. – Там же. Плюс два – два пятнадцать. – И связь тут же оборвалась.
Седов хорошо понял, что означало указание в трубке: на том сайте в Интернете, который в данное время использовался для связи, через два часа появятся новые вводные. Вводные провисят на сайте пятнадцать минут, а затем без следа исчезнут.
Он не стал ни на секунду задумываться о том, а какими будут эти вводные: фамилия, или фотография, или маршрут, или адрес. А может, все, вместе взятое. Через два часа и три минуты он выйдет (через мобильник с WAP-функцией) в Интернет. Войдет на сайт (зарегистрированный почему-то в Финляндии) и считает новые данные.
Новые данные означают новую работу. А новая работа – дополнительные деньги.
А деньги никогда не помешают.
Дима обозначил для себя – и даже на бумажке записал! – круг своих поисков. Итак, предположим, что три смерти чем-то связаны. Значит, надо найти ответы на вопросы:
Когда мама, тетя Рая и главврач Аркадий Михайлович работали вместе ? Как давно они знакомы ?
Где они трудились ? Как называлось это медучреждение ? Номер его ? Адрес ?
В каких они состояли отношениях ?
Встречались ли они все вместе с тех пор?
Хорошо бы найти мамину трудовую книжку. Или, допустим, черновик ее автобиографии для отдела кадров. Или дневник тех времен, когда она работала с тетей Раей и Аркадием Михайловичем. “Ведь она всю жизнь вела дневники – то пару строк запишет за месяц, а то каждый день кропала. Но мне записи никогда не показывала…"
И вот теперь, поставив перед собой цель, Дима взялся за поиски. Но все равно работа шла медленно. Мама хоть и держала все документы в папках, но подписаны они не были. Кроме того, система, по которой она располагала свои бумаги, вроде бы имелась – однако понять ее Дима не мог. В папке с чьими-то письмами вдруг оказывался гарантийный талон на велосипед “Дружок”. (“Помню, помню я этот велик – мой самый первый! Ох, как я радовался!”) Из папки, где лежали конспекты для Университета марксизма-ленинизма, вдруг вылетала веселенькая программка Театра имени Кирова (а на ней мужской рукой записан телефон некоего Ивана Андреевича).
К тому же Дима не был организованным человеком (и сам прекрасно знал это). А документы относились к его маме (а порой к нему самому). Поэтому он то и дело застревал в бумагах, безусловно, интересных – но к его расследованию никакого отношения не имеющих. $(о разве мог он, например, не прочесть письма к маме от загадочного Володи, датированные шестьдесят трещим годом? (“Маме двадцать, до моего рождения еще десять лет. И никогда ни о каком Володе не рассказывала…”) Письма, судя по контексту, присылались в Ленинград из армии, где таинственный Володя служил Лейтенантом. Они неожиданно начались в октябре шестьдесят третьего и спустя год так же неожиданно оборвались. “…С 9 до 11 писал конспект занятий с солдатами по ОМП – оружию массового поражения. Причем уже с утра было известно, что выступать мне не придется. Однако комбат сказал, что занятия может И не быть, а конспект быть обязан…” Забавно. Однако – никаких признаний. Никакой любви. И – никакого отношения к его делу.
Все время Дима нырял в полуизвестные, малоизвестные и вовсе неизвестные эпизоды маминой жизни, погружался в них, барахтался и сожалел, что мамы нет. И некого ему теперь расспросить: что стояло за этими письмами, записками, фотографиями, театральными программками, грамотами?.. Потом Дима вдруг спохватывался: чего ж я отвлекаюсь?! Выныривал, умственно отряхивался от очередного эпизода маминой жизни. А потом снова нырял – и опять оказывался неизвестно где; но, во всяком случае, вдали от цели своих разысканий.
Переписанные ясным маминым почерком стихи Мандельштама… Его собственная тетрадь по истории за пятый класс двести одиннадцатой ленинградской школы с оценкой “пять с плюсом”… Ее недописанный конспект “Материализма и эмпириокритицизма”…
При подобном, безалаберном, поиске Дима если и мог что найти, то только случайно. Вот и выпорхнула невзначай из одной из папок отпечатанная на мелованной бумаге Почетная грамота. На обложке – Кремль, красный флаг и серп с молотом. Дима открыл грамоту. На развороте – вождь в профиль и слова: “Первая производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся”. Подпись: “В. И. Ленин”. А на соседней странице – впечатанный старательной машинкой текст:
Администрация, партбюро и профком поликлиники
Ленинградского технического университета
Награждают
ПОЛУЯНОВУ ЕВГЕНИЮ СТАНИСЛАВОВНУ
За инициативную добросовестную работу и в связи с 60-летием Великой Октябрьской социалистической революции
Главный врач А. М. СТАВНИКОВ
Секретарь партбюро К.К.ПРОКОПЕНКО
Председатель профкома Р.А. МИТРОФАНОВА
Г. Ленинград
5 ноября 1977г.
"Ну, вот оно, – почти равнодушно подумал уставший от поисков Дима. – Все сошлось. Полуянова, Ставинков, Митрофанова. Значит, все они, трое, работали в студенческой поликлинике в семьдесят седьмом году. И, наверное: до семьдесят седьмого. И какое-то время – после. В те годы люди подолгу трудились на одном месте… А тетя Рая, оказывается, председателем профкома была… Ну и что мне это дает?"
Надя в очередной раз набрала Димин домашний номер – он молчал. Позвонила на мобильный – звонок прошел, но длинные гудки были ей ответом. “Он не хочет со мной говорить, – отстраненно подумала она. – Телефон высветил ему мой номер, и он не берет трубку. – В другой момент она была бы уязвлена – но не сейчас. По сравнению с горем от потери матери блекла любая личная досада. – Дима, наверное, на похороны к моей маме не хочет идти. Почему ж он такое участие к ней проявлял, пока она была жива?.. А вдруг с ним самим случилось что?"
Однако долго Надя о Диме не думала. Назавтра предстояли похороны, поминки… Полно хлопот.
Определитель Диминого мобильного телефона высвечивал Надины звонки. Но он не отвечал: чувствовал, как ему тяжело сейчас будет выговорить любые, пусть стандартные, слова соболезнования. К тому же на похороны, вторые за неделю, идти будет тягостно. Поэтому он поступал, как подросток: не брал трубку – словно скрывался от влюбленной одноклассницы. Словно прикидывался больным, чтоб не идти на нелюбимый урок. “Бог меня простит, – оправдывал он себя. – Пока тетя Рая была жива, я делал все, что мог”.
Давно стемнело, а он продолжал копаться в маминых архивах. К двенадцати ночи Дима, кажется, просмотрел все. Кучка отобранных им документов помещалась на журнальном столике.
Он нигде не смог обнаружить мамины дневники. И вообще – в архиве оказалось до обидного мало записей, сделанных ее рукой. Ну, писем нет – это понятно. Мама не из тех, кто пишет письма под копирку. Но нет и его писем, адресованных ей. А он их писал. Например, в Дрезден, где мама провела полгода по обмену (кажется, в начале восьмидесятых). Или в дома отдыха. (Бывало, мама отправлялась в отпуск без Димочки: вот трагедия была, пока ему не стукнуло четырнадцать. И, прямо скажем, радость – когда он стал старше.) Но его письма отсутствовали. Не имелось и маминых дневников.