Заговор небес - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 22

Сейчас, как мне казалось, такой момент наступил. На своем столе в огромной коммунальной кухне я разложил листы бумаги и остро отточенные карандаши. Валерий Петрович советовал обязательно сопровождать мыслительный процесс записями. И я хоть и не любил писанины, но все-таки был вынужден согласиться с ним. Опытом был учен: это действительно помогало.

Я уселся за стол. Вздохнул. Глянул в окно. Кухню в качестве рабочего места я любил, во-первых, за то, что горячий чай или кофе всегда под рукою. А во-вторых, из окон отсюда видно здание Генпрокуратуры России. Хотя бы одно окно в нем, в любую ночь-полночь, да светилось – и мне приятно было думать, что какой-то мой официальный коллега корпит одновременно со мной над запутанным делом. (На самом деле, скорей всего, в светящемся окне смотрел телик ночной дежурный.) Но все равно – при взгляде на этот бессонный ночник мне казалось, что я не одинок.

Я взял листы бумаги и каждый из них озаглавил по имени участника вечеринки, имевшей место 24 декабря минувшего года в особняке у Лессингов.

Первый я назвал:Валентина Лессинг (Крюкова).

Второй: Фомич.

Третий: Вовочка Демьянов.

Затем последовала Мария (Мэри).

И наконец, после минутного раздумья, я решил, чтобы быть до конца последовательным, завести еще два листа, озаглавленных:

Андрей Дьячков
и
Екатерина Калашникова

Первым я взялся за лист, озаглавленный Вовочка Демьянов. После сегодняшнего допроса Вовочки в коридоре особняка, где располагалась туристическая компания «Мэджик трэвел», у меня почти не осталось сомнений, что покушение на мою клиентку вчера на Страстном бульваре – совсем не его рук дело. Да и алиби у него было железным. Не может человек одновременно находиться на борту самолета, следующего из Каира в Москву, и шататься с пистолетом наперевес в районе кинотеатра «Пушкинский». Хотя его алиби, строго говоря, нуждалось в дополнительной проверке. В принципе, узнать через моих знакомых, во сколько тот или иной пассажир проходил паспортный контроль, – пара пустяков. Но эти звонки я предполагал совершить скорее для проформы. Я сердцем (или, если угодно, оперативным чутьем) чувствовал, что господин Вовочка Демьянов – герой не моего (то есть не детективного) романа. Максимальная пакость, на которую способна его подлая душонка, – украсть из сейфа родной компании триста долларов. Именно триста – больше он побоится.

Однако версию, что отравителем Насти Полевой является именно ее последний половой партнер Вовочка, я сегодня вечером продолжал добросовестно отрабатывать. Хотя за раскрытие убийства Насти мне никто не платил, но я отчего-то был уверен, что отравление в особняке Лессингов и выстрелы на Пушкинской площади – связаны между собой. Именно поэтому я сегодня после турфирмы «Мэджик трэвел» поехал к сестре погибшей Насти Полевой – Варваре Филипповне.

Варвара Филипповна, к которой я явился не очень-то званым гостем, встретила меня сперва настороженно и холодно. Однако я, нежданно для себя, ее разговорил. А после вопроса по поводу того, какова, по ее мнению, была последняя воля покойной, она вдруг стала подозрительно разговорчивой. Варвара Филипповна заявила мне следующее. (Эти показания я теперь и записывал в карточку, посвященную Вовочке, – в квартире гражданки Полевой я не вел никаких записей, чтобы не вспугнуть опрашиваемую.)

Первое, записывал я, по утверждению Варвары Ф., сестры отравленной Насти Полевой, ее завещание было составлено давно – года три назад. Оно было хорошо продумано и с тех пор не переменялось.

Это, конечно, тоже нуждалось в проверке, подумал я. Однако приходилось признать: завещанию Насти Полевой в логике, разумности и отчетливости отказать было трудно.

Согласно ему все – точнее, почти все – имущество Анастасии Полевой наследовал в конечном счете один-единственный человек. Ее восьмилетняя дочь.

По завещанию, все имущество А. Ф. Полевой, продолжал записывать я, подлежит по ее смерти немедленной продаже. Это: квартира в Москве, дом на Мальте, два автомобиля, а также ее фирма «Мэджик трэвел», коей А. Ф.Полевая является единственной и безраздельной хозяйкой. Никаких средств на личных счетах, крупных сумм наличных денег, а также более или менее дорогостоящих драгоценностей у Насти, по заявлению ее сестры, не имелось.

Согласно последней воле покойной, после того как имущество будет реализовано, средства, полученные от продажи, будут положены в банк на имя несовершеннолетней дочери г-жи Полевой.

Я вспомнил, как делано невинно спросил сестру Насти – немолодую, усталую, простоватую, цыганистого вида женщину:

– А сколько ж там, в сумме-то, после продажи всего получится?

– Тысяч семьсот, – пожала она плечами. – Или девятьсот. Долларов, конечно. Кто знает!..

– А кто ж будет все это имущество продавать? – участливо воскликнул я. – Не надули бы!..

– Квартиру буду продавать я. Машины – мой муж. Дом и фирму – адвокат Насти.

Сестра тогда внимательно посмотрела на меня, и я понял: у них с покойной Настей все было заранее на всякий случай – время-то криминальное! – продумано. И Варвару Филипповну на кривой козе не объедешь.

Средства, положенные на счет Настиной дочери, продолжил писать я, могут, согласно воле покойной, расходоваться только по одному назначению: на ее (дочери) обучение и проживание в частной швейцарской школе (где она сейчас и обучается), а затем в том университете, в котором она сама пожелает учиться. Кроме как на образование дочери, наследство может расходоваться только лишь на ее лечение, буде такое, упаси бог, понадобится. По окончании университета (но не ранее, чем ей исполнится двадцать один год), дочь имеет право наконец получить наследство – точнее, то, что от него останется.

Нельзя было спорить: более мудро в отношении своих денег – и собственной дочери! – Настя Полевая поступить не могла.

– А как же вы?! – простодушно, помнится, воскликнул я, когда Варвара Филипповна открыла мне тайны завещания Насти. – Вам-то что-нибудь достанется?!.

– Это, молодой человек, не ваше дело, – отрезала сестра и поджала тонкие губы. Но потом что-то взвесила в уме и вдруг сказала: – Я буду получать из этой суммы по шесть тысяч долларов ежегодно. Пока девочка жива-здорова.

– А если она вдруг… ну, я хотел сказать… вы уж извините, но если дочка – того… – Я выпутался наконец из скользких положений и напрямик спросил: – А если с дочкой вдруг что-то случится?

– Молодой человек! – укоризненно усмехнулась сестра покойной и погрозила мне узловатым пальцем: – Никогда не надо думать, молодой человек, что вы – умнее всех… Или хотя бы – умнее вашего собеседника… Если с девочкой что-то, упаси господь, случится, – она трижды выразительно и ожесточенно поплевала через левое плечо, – тогда наследство Насти переходит, равными долями, пяти различным зарубежным благотворительным фондам… Я при этом, – она выразительно посмотрела на меня, – лишаюсь своего ежегодного вспомоществования… Пятьсот долларов в месяц – хорошая зарплата за то, чтобы смотреть за племянницей? За то, чтобы с ней ничего не случилось? А? Как вы думаете?

Я, помнится, промямлил тогда что-то в том духе, что, мол, пятьсот баксов – деньги действительно неплохие.

Итак, – если, конечно, все обстояло именно таким образом, как рассказывала сестра Насти, – никто, ни один человек в мире, в материальном смысле не выигрывал от безвременной кончины госпожи Полевой. Даже ее дочь. Если вообще можно всерьез рассматривать версию, где в качестве главного подозреваемого выступает восьмилетняя девочка – которая к тому же в момент убийства находилась в Швейцарии.

Подобный поворот был бы совершенно новым словом в детективе.

Дочка, разумеется, в конечном итоге получит все – но для этого ей надо будет лет тринадцать ждать – и непрерывно учиться. Хорошенький стимул для убийства.