Взвод - Ливадный Андрей Львович. Страница 15

– Что это означает, Джон? – удивился Лозин, посмотрев на два фактически одинаковых снимка, где был запечатлен старт древних жидкотопливных ракетоносителей.

– Это самые удаленные рукотворные объекты во Вселенной – "Вояджер-1" и "Вояджер-2". – Медленно подбирая русские слова, пояснил Херберт. – Они начали свое путешествие с интервалом в шестнадцать дней. Двадцатого августа и пятого сентября 1977 года две ракеты "Титан" вывели космические зонды в открытый космос.

Начало космической эры давно уже стало историей, и Лозин, по долгу службы изучавшие современные, практические дисциплины, имел лишь поверхностное представление о стартах той далекой эпохи, а что касается американских программ, то тут он мог лишь развести руками.

Заметив его недоумение, Джон пояснил: 

– К двухтысячному году скорость "Вояджера-1" превысила семнадцать километров в секунду. Он удалился от Земли на десять миллиардов километров и продолжал разгон, используя сохраненный благодаря гравитационным маневрам запас топлива, которого хватило до две тысячи двадцатого года, когда связь с обоими "Вояджерами" была окончательно утрачена, – они покинули границы Солнечной системы.

– Хорошо, это я понял. Аппараты ушли за пределы системы. – Кивнул Лозин. – Но, какую информацию о человечестве могут дать примитивные автоматические зонды, даже если один из них и был обнаружен кораблями Чужих…

– Здесь ты ошибаешься Иван. – Ответил Хьюберт, сокрушенно покачав головой. – То была… как это сказать?… Эра романтизма, мы не до конца осознавали, что Вселенная живет по выверенным, незыблемым законам, никак не соотносящимся с этическими нормами и нравственными постулатами нашей цивилизации. Мы… верили в "братьев по разуму" и это явилось роковым заблуждением. Иные цивилизации, по позднейшим предсказаниям мало отличаются от нас, они по определению должны быть экспансивны: как и мы, они станут осваивать космос, стремиться к захвату новых жизненных пространств и ресурсов, ну а наши этические ценности могут не совпадать в корне…

– Короче, Джон.

– Да, я отвлекся… – Херберт вернулся взглядом к экрану ноутбука и глухо пояснил:

– Ты правильно определил, что оба "Вояджера" являются примитивными с точки зрения современных технологий автоматическими зондами. Они были предназначены для съемки Юпитера и Сатурна, однако миссия "Вояджеров" на этом не исчерпывалась. Ученые семидесятых годов прошлого века предусмотрели все, вплоть до возможного контакта с иной расой: на борту каждой станции были размещены закодированные звуки с Земли, – шум воды и крики животных, музыка – от Баха и Моцарта до Чака Берри, приветствие Джимми Картера, и еще много научной информации, сосредоточенной на золотом диске. Никто, конечно, не рассчитывал всерьез, что одна из автоматических станций на самом деле попадет в руки иной цивилизации. Путешествие "Вояджеров", скорее всего, рассматривалось как вечный полет, сравнимый с присущей тому времени наивной мечтой человечества о контакте с "братьями по разуму"…

Херберт умолк, и на некоторое время за столом воцарилась гнетущая тишина…

От всего услышанного впору было свихнуться.

– Значит, слили информацию о человечестве и Солнечной системе на золотой диск и отправили в космос? – Иван смог только покачать головой, выражая свое отношение к такой "романтике". – А твои ученые "семидесятых" вообще о чем-нибудь думали, Джон?

– Я не знаю. Никто не предполагал…

– Не предполагал?! – С досадой повторил его фразу Лозин. – Можно ведь было посмотреть на самих себя, чтобы понять – отправлять в космос информацию о местоположении Солнечной системы и наших технических достижениях попросту опасно!… Если мы – не ангелы, так что ждать от Чужих?!… – Лейтенант злым щелчком выбил сигарету из полупустой пачки и закурил, вновь глубоко задумавшись.

Спустя некоторое время он встал, чувствуя, что полученная информация уже переполнила его разум, и вот-вот начнет перехлестывать через край. Наступил критический момент, когда отдельные фрагменты мозаики начали складываться в голове, образуя уничтожающую разум картину глобальной катастрофы…

– Пойду, подышу свежим воздухом. – Произнес Лозин, взяв автомат. – Не волнуйтесь за меня. – Добавил он, обернувшись к Насте. – И поблагодари Джона за предоставленную информацию, ладно?

Она посмотрела на его бледное, напряженное лицо и кивнула, не решившись спорить.

Когда за лейтенантом, скрипнув, закрылась дверь, Херберт вопросительно посмотрел на девушку.

– Ему нужно побыть одному. – Скупо пояснила она, отвернувшись к окну.

Выйдя на улицу, Иван минуту постоял у крыльца, а затем, погасив окурок, пошел в том направлении, где по его расчетам располагались площадки для приземления десантных групп.

Вот ты и узнал правду, лейтенант… – Думал он, шагая по едва приметной тропинке.

Сказать, что скупой, но содержательный рассказ Херберта потряс его, означало выразить лишь тысячную долю тех противоречивых мыслей и чувств, что теснились в голове, сжимали спазмом грудь… а вокруг стояла ласковая теплая тишь, под ногами пробивалась молодая трава, клейкие зеленые листочки уже распустились из почек, покрывая ветви кустарника, и небеса казались лазурными, бездонными…

Жутко…

Глаза видели одно, а разум другое, словно на фон пробудившейся природы кто-то наложил призрачную картину лежащих в руинах городов, где теперь обитали призраки тех людей, чьи незахороненные тела медленно разлагались среди обломков былого величия цивилизации.

Рассудок не вмещал переполнявших его миражей, хотелось остановиться, крепко сжать руками виски и взвыть… закричать, что это не правда, не могли миллионы жизней оборваться одним мгновеньем, но ни звука не вырвалось из его горла, – он не мог опровергнуть реальность, или усомниться в правдивости изложенных Хербертом фактов, ведь стоило выйти за густую поросль кустарника, посмотреть вдаль, и сразу за полем увидишь немые свидетельства постигшей Землю глобальной катастрофы.

Высотные здания с обгоревшими, выбитыми глазницами окон, склонившаяся, будто огарок свечи телевышка, гроздья изувеченных взрывными волнами антенн, обрывки проводов с расплавившейся изоляцией… и тот почерневший, вздувшийся труп в квартире… – все это было рядом, в получасе ходьбы…

Страшный отголосок грянувшего над Землей апокалипсиса…

Иван шел, а его душу сжирал незримый огонь.

Прошлое корчилось, будто мелко исписанный бисерным почерком лист бумаги, медленно превращающийся в пепел, который еще хранит отпечаток слов, но рассыпается под прикосновением, не позволяя прочесть написанное на нём…

…Он не заметил, как оказался на краю огромного поросшего целинной травой поля.

Остановившись, лейтенант окинул долгим пристальным взглядом площадку приземления и подумал: Как ты будешь жить дальше, Иван?…

Не найдя ответа на внезапный внутренний вопрос, он сел на молодую шелковистую траву, положил автомат на колени, и долго смотрел в одну точку, заново переживая свое возвращение из небытия, короткую вылазку в город и рассказ Джона Херберта.

Со стороны могло показаться, что Лозин окаменел, а его взгляд отражает наступившее безумие, но это было не так.

Он делал то, чему его учили в центре подготовки астронавтов.

Есть разряд критических ситуаций, когда избежать морального срыва можно лишь одним способом: заставить разум принять существующее положение вещей, будто ты только родился, открыл глаза и увидел мир таким, каков он есть, без иллюзий, самообмана, горьких, никуда уже не ведущих воспоминаний и тщетных надежд.

Страшный, уничтожающий душу аутотренинг…

Это походило на моральный мазохизм, он сознательно ставил свой рассудок перед лицом жутких, но уже свершившихся фактов, вновь и вновь терзая его словами и образами, пока внутри не потух последний уголек боли, сострадания и нелепой надежды…

Он не осознавал, сколько прошло времени, но когда его побелевшие пальцы разжались, отпустив автомат, в глазах лейтенанта уже не было пустоты.