Взвод - Ливадный Андрей Львович. Страница 20

Двое Чужих, сидевших до этого момента абсолютно бесстрастно, внезапно повернули головы друг к другу, и до слуха лейтенанта долетели щебечущие звуки их речи.

Парень, прикованный к бамперу машины, слабо зашевелился.

– Они… спрашивают… зачем… ты… его… бьешь?… – Медленно, словно живой автомат, произнес он, даже не повернув головы в сторону Заулова.

– Скажи им, что этот ублюдок – ценный специалист. Вот только не хочет разговаривать по-хорошему, урод.

Как бы не пытался Иван подготовить свой рассудок к подобной встрече, все блекло, стушевывалось, теряло значение и смысл перед лицом тех чувств, что нахлынули на него в эти мгновенья.

Теперь он понимал Настю.

Он думал, что уже давно познал цену настоящей боли, но ошибался. Настоящая боль пришла сейчас, при виде скорчившегося Херберта, циничной усмешки Заулова и отсутствующего, бессмысленного выражения на лице прикованного к бамперу машины изуродованного человека.

В эти секунды сознание перерождалось, – взгляд брошенный на чуждых существ уже не вызывал такого потрясения, как минуту назад: Иван вдруг с содроганием понял, что его ненависть к ним стала холодной, будто призрачный огонь… а вот людей, что измывались над себе подобными, не столько в угоду инопланетными существам, сколько по привычке, оставшейся от прежнего образа жизни, он сейчас воспринимал как личных врагов.

В этом заключалось потрясение, потому что до последней секунды Лозин подсознательно не хотел верить, что беда, постигшая все человечество, оставит после себя равнодушных подонков, которые пойдут на сознательное предательство своей расы…

Лейтенант мог понять и простить многое, – он сам не раз рисковал жизнью, и на собственном опыте испытал, сколь трудно побороть страх перед смертельной опасностью… но, глядя, как двое людей Заулова вполголоса обмениваются шутками, стоя рядом с изуродованным, прикованным к бамперу машины потерявшим собственное "я" человеком, он не находил им оправдания…

Что-то ломалось в сознании, словно сильнейший моральный удар едва не подрубил тот внутренний стержень, на который опирались его воля…

Страшные, запредельные для рассудка секунды.

Мгновения выбора, который по сути уже сделан, и теперь болезненно приживается в душе, не обещая более никаких иллюзий.

Земля еще не пала, но готова была сделать это. Чужих от полного господства над остатками человечества отделяло всего несколько шагов, и они будут легко пройдены при помощи таких, как Заулов…

Мгновения жизни, сконцентрировавшие в себе вечность.

Старый бетонный забор, ветхий лист ржавого железа, с одной стороны которого были они, – лейтенант ВКС и простая русская девушка, тревожно застывшая под вышкой, а с другой… неисчислимая мощь иной цивилизации, вкупе с теми, кто добровольно пошел на осознанное рабство…

Мог ли он изменить существующее положение вещей, или все-таки единственным выходом для них остается бежать, прятаться, пытаясь сохранить средь чуждого окружения хотя бы частицу того, что совсем недавно носило гордое имя "Цивилизация"?

Ивану вдруг представились глухие таежные дебри, где их до самой смерти не сыщет ни один Чужой, а рука уже непроизвольно подтягивала автомат, будто возникшую дилемму решал не рассудок, а рефлекс.

Нет, скорее душа, тело и разум работали в унисон, по-прежнему оставаясь единой, осознающей себя личностью Ивана Лозина…

Заулов вновь занес ногу для очередного удара, и Иван понял, – медлить дальше нельзя.

– Настя, потихоньку поднимайся наверх… – Едва шевельнув губами, приказал он. – Откроешь огонь, только в том случае, если меня совсем прижмут, поняла?…

Дождавшись тихого утвердительного ответа, лейтенант рывком привстал на колено, и "Шторм" в его руках злобно врезал короткой, прицельной очередью, полоснувшей по ногам Заулова.

С тобой мы еще поговорим тварь…

В тесном пространстве, образованном плотно подогнанными друг к другу внедорожниками, раздался истошный крик, а Иван, на долю секунды показавшись в поле зрения охраны, намеренно обозначил себя, и тут же соскользнул на территорию городка, отвлекая внимание охраны от покосившейся вышки, куда взбиралась Настя.

Вслед его движению хлестнуло несколько длинных автоматных очередей, но они лишь высекли едкую бетонную крошку, оставляя глубокие выщерблины на посеревшем от времени ограждении воинской части. Лейтенант к этому моменту уже находился вне зоны прямого огня, – проскользнув между забором и пустой емкостью для слива отработанного машинного масла, он застыл, вжавшись в кирпичную стену технического бокса.

– Найти его! – Раздался чей-то выкрик. – Не стоять на месте, двигаться! Он где-то рядом!

Лозин левой рукой вытащил из нагрудного клапана разгрузки десантный нож.

Торопливые, отчетливые шаги приближались к нему сразу с двух сторон. Ощущая спиной шероховатую стену, он медленно отступил за угол, в сумеречный тупиковый зазор между забором и крайним консервационным боксом.

Чья-то тень возникла на выходе из тупика; человек с автоматом в руках резко повернулся, шаря вокруг себя взглядом, но едва ли он успел различить распластавшуюся по стене фигуру лейтенанта, – мгновенье спустя его последним, предсмертным впечатлением стал холодный блеск десантного ножа, который, разрубив кадык, вошел глубоко в горло охранника, вырвав короткий булькающий хрип.

– Он здесь! – Еще одна тень метнулась в проход, пытаясь использовать медленно оседающую фигуру в качестве щита, но Иван предугадал этот маневр, и ничком рухнул на землю, пропуская над головой выпущенную по нему очередь.

Пули звонко взвизгнули в замкнутом пространстве, а медленно оседающее тело уже превратилось из прикрытия в обузу, оно надавило своим весом на руку стрелявшего, не давая прицелиться; тот грубо выругался, отталкивая от себя неожиданное препятствие, а когда проход отрылся, в тупике уже никого не было, – за отпущенные ему секунды лейтенант успел вскарабкаться на двухметровую высоту и теперь лежал, распластавшись на покатой крыше бокса.

Только бы не вступила Настя… – подумал он, подтягиваясь к краю крыши, но в этот миг, как он и опасался, со стороны вышки сухо щелкнул одиночный выстрел.

Охранник, только что освободившийся от мешавшего ему груза, теперь медленно оседал, схватившись за простреленную навылет грудь, а остальные вдруг прекратили поиски, остановились, оборачиваясь на отчетливый звук.

Ивану не оставалось ничего иного, как вновь обнаружить себя.

– Настя, не высовывайся!… – Выдохнул он в коммуникатор, выпустил короткую, прицельную очередь по двум появившимся слева от него фигурам, и откатился вбок, заметив, как ответные выстрелы вспарывают пластиковый слив на краю крыши. Еще одна очередь, чей-то болезненный вскрик, резкий перекат, и Иван вдруг понял, что дальше уходить некуда, – скат обрывался, за ним простиралось голое пространство строевого плаца, на котором остались лежать двое людей Заулова, пытавшихся обойти его с фланга.

Это был критический момент скоротечной схватки, но охотившиеся на лейтенанта стрелки, потеряв четверых человек, упустили свой шанс, – они уже не пытались рисковать, высовываясь на открытое место: укрывшись в узком пространстве между пустой емкостью для слива масла и плотно припаркованными машинами, пять человек вели ураганный огонь по крыше технического бокса, в то время как двое, находившихся рядом с Зауловым, спешно оказывали ему первую помощь.

Пули с визгом дробили кирпич, жадно выгрызали куски нагретого солнцем пластика, не давая возможности ни поднять головы, ни огрызнуться огнем…

Сориентировавшись, Иван начал медленно отползать назад. Нервный неприцельный огонь зачастую бывает опаснее рассчитанных, экономных очередей, – это он знал на личном опыте, и потому не стал совершать сложных маневров.

Когда расстояние между ним и изрешеченным пулями пластиковым сливом достигло трех метров, он лежа достал ручную осколочную гранату, сжал заглубленный в рифленую "рубашку" сенсор активации, и точным движением метнул ее в поржавевший резервуар, с таким расчетом, чтобы она отскочила от закругляющейся металлической стенки и упала за машинами, где сгруппировались стрелки.