Введение в Лакана - Мазин Виктор Аронович. Страница 10

В этой фигуре отныне для Лакана сходится табу инцеста Фрейда с символической функцией как законом бессознательной организации человеческого общества. Запрет на инцест, в понимании Леви-Строса, означает переход от природы к культуре, подчинение символическому закону отца. Теперь эдипов комплекс представляет собой явление фрейдовского запрещающего инцест отца и символической функции как закона бессознательной организации человеческого общества. Лакан говорит об эдиповом периоде как о переходе не от природы к культуре, а от воображаемого к символическому. 22 января 1958 года он анализирует этот переход, исходя из трех времен эдипова комплекса. Причем под временами Лакан подразумевает не столько хронологическую последовательность, сколько определенные метки.

Первый раз эдипов комплекс характеризуется воображаемым треугольником мать-дитя-фаллос. На семинарских занятиях сезона 1956/57 годов. Лакан утверждает: чисто воображаемых отношений мать-дитя не существует. Они всегда уже погружены в символическую вселенную. Нет гармоничных симбиотических уз. Отношения мать-дитя – разнородная сфера, в которой царит постоянное напряжение. Более того, диадных отношений мать-и-дитя вообще не существует. В них всегда задействован третий объект, на который направлено желание матери. Ее желание не ограничено ребенком. Оно выходит за его пределы. Оно направлено на какой-то Другой Объект.

Лакан говорит об эдиповом комплексе до Эдипа, указывая на предшествующее появлению отца функционирование фаллоса. Другой Объект – Воображаемый Фаллос. Он действует как воображаемый отец. Это доэдипальное время Эдипа характеризуется обоюдной нехваткой: неполнотой матери, о которой свидетельствует наличие у нее желания как такового, и неполнотой ребенка, неспособного удовлетворить ее желание. Воображаемый фаллос и представляет эту нехватку. Один из выходов из складывающейся ситуации – отождествление с объектом желаниям матери, с фаллосом. Тем самым ребенок может сохранить удовлетворение своего собственного желания быть исключительным объектом желания матери. Фигура отца не только предстает в фаллосе, но и в матери, поскольку она в это время – всемогущая мать, чье желание – закон. Как сказал бы Фрейд, мать в это время – фаллическая. Мать характеризуется и неполнотой, и всемогуществом. И беспомощное дитя не в силах заполнить эту неполноту. Разрешение столь пугающей ситуации приходит с явлением отца.

Второй раз эдипов комплекс отмечен появлением воображаемого отца. Этот отец налагает закон на материнское желание, отказывая ей в доступе к фаллическому объекту, и устанавливает запрет ребенку на инцест-желания. Лакан описывает этот эпизод эдипова комплекса как кастрацию матери. Он отмечает: важно не появление реального отца, устанавливающего свой закон, а уважение матери к его закону. Отец для ребенка теперь – соперник в борьбе за желание матери.

Третий этап эдипова комплекса – появление символического отца. Неразменный, неотъемлемый фаллос отца кастрирует ребенка, налагает вето на его желание стать для матери фаллосом. Субъект освобождается от невозможной и порождающей тревогу задачи быть фаллосом, поскольку им уже обладает отец. Достаточно идентифицироваться с фаллическим отцом, с его господствующим означающим. Благодаря символической идентификации преодолевается агрессивность первичной идентификации воображаемой.

Подчеркивая то, что все эти процедуры субъективации все равно не имеют отношения к (невозможному) реальному отцу, Лакан говорит не об отце, а об Имени-Отца. На семинарских занятиях посвященных психозу, в 1955/56 годов. Имя Отца описывается как господствующее означающее, дарующее субъекту его идентичность, именующее его, наделяющее местом в символической цепи и одновременно устанавливающее запрет на инцест-желание. В Имени Отца – носитель символической функции, отождествляющей его лицо с Законом. Впервые об Имени Отца Лакан говорит в 1953 году в Риме.

РИМ

Подобно Фрейду, Лакан страстно любил Рим и постоянно возвращался в Вечный Город. Именно здесь выносит он на суд публики свою топику – символическое, воображаемое, реальное. Именно в этом городе обращается он в связи с психоанализом к детальному исследованию языка и речи. Именно в этом месте ставит он акцент на изучении формальных структур.

26 сентября 1953 года на съезде романоязычных психоаналитиков Лакан представляет свою программную «Римскую речь» – «Функция и поле речи и языка в психоанализе». Одна из движущих сил лаканов-скогоманифеста-забвениеоснований психоанализа, вытеснение в психоаналитической среде того факта, что со времен Фрейда единственным инструментом и уникальным материалом психоаналитической работы была речь. Вместе с вытеснением речи исчезает из этой работы и анализ бессознательного, и сексуальности, а их место занимает вопрос адаптации индивида к социуму, поиск моделей поведения человека, так называемый human engineering. Так Лакан в очередной раз резко противопоставляет фрейдовский психоанализ американской эго-психологии.

Парадокс «Римской речи» заключается в том, что эта речь Лакана о речи так никогда и не стала, собственно говоря, речью. Для него это исключительный случай, когда речь заранее написана и роздана участникам конгресса. Будучи вице-президентом Парижского психоаналитического общества, Лакан должен был выступить с теоретическим докладом в Риме, но перед самым конгрессом общество раскололось на сторонников официальной линии Международной психоаналитической ассоциации и сторонников Лакана. Руководящие Обществом приверженцы МПА воспрепятствовали выступлению своего противника в Риме.

Таким образом «Римская речь» знаменует еще и исторический разрыв Лакана с официальным психоанализом, начало формирования его собственной школы. Парижское психоаналитическое общество стало для него одновременно и безнадежно консервативным, и отошедшим от фундаментальных положений теории Фрейда. Лакан не мог оставаться с теми, кто пошел путем американской эго-психологии, кто вместо анализа бессознательного занялся изучением функций я, кто предался социальному конформизму, кто предал завет Фрейда – психоанализ всегда находится в оппозиции к господствующей культуре.

Лакан начинает «речь» с жесткой критики так называемых воображаемых психоаналитических отношений, то есть отношений, расположенных на оси «эго пациента < – » эго психоаналитика», отношений, положенных в основу эго-психологической адаптации клиента. Он критикует взаимоотношения, ведущие к царящей на психоаналитических сеансах пустой речи и фантазматическому взаимодействию. Речь, свободные ассоциации, осмысление прошлого, проработка структур памяти – все оказалось практически вытесненным из психоанализа, хотя именно эти процедуры были со времен его возникновения основополагающими. Психоанализ остался без психоанализа.

Лакан ищет субъекта полной речи, который и «есть» субъект бессознательного, бессознательный субъект, выговаривающийся в остротах, сновидениях, оговорках. Бессознательное, – говорит Фрейд, – это другая сцена, с которой в формулировке Лакана и звучит дискурс Другого. Бессознательное – та часть речи, дискурса, которой не достает субъекту для восстановления непрерывности его сознательного дискурса. Субъект конституирован бессознательным, – говорит Фрейд. Субъект конституирован символическим порядком, – добавляет Лакан. Именно в слове творится истина.

Чтобы речь субъекта в психоанализе освободилась от симптомов, она должна попасть в поле языка желания. Этот язык говорит симптомами. Со времен Фрейда известно, – симптом целиком разрешается в анализе языка, потому что и сам он структурирован как язык. Симптом, уточняет Лакан, – язык, из которого должна быть высвобождена речь. Эта речь формулирует историю человека. То, что субъект постигает как бессознательное – его история. Итак, цель психоанализа – появление истинной речи и осознание субъектом своей истории.