Автопортрет - Каралис Дмитрий Николаевич. Страница 5

Меня послали на склад - сталкивать смерзшийся песок в бункер, откуда он по транспортеру поступает на бетоносмесительный узел. Мороз - градусов 25, но на складе меньше - по стенам бункеров, напоминающим дюны, проложены трубы с паром для подогрева песка. Эти самые дюны песка и подмерзли. Огромный ангар. Местами песок теплый, и можно лежать на нем, воображая, что ты на пляже. Сквозь дырявую шиферную крышу видны звезды.

Перед тем, как я ушел на склад, получился конфликт с мастером Раей, подтверждающий выводы ученых относительно полнолуния.

Для похода на склад мне формально был нужен шлем - элемент спецодежды. Шлема не оказалось. Я к Рае. Она говорит - возьми у ребят. На всю бригаду один шлем - у Штирлица. (За что его так прозвали, он и сам не знает.) Штирлиц не дает - самому холодно. Тогда, говорю, ты и иди на склад, потому что зарабатывать менингит дураков нет. Штирлиц быстро сдернул с головы шлем и протянул мне - бригада уже садилась за домино, и Штирлиц занял очередь. Шлем оказался потным и засаленным - я побрезговал им. Снова пошел к Рае в вагончик требовать положенную спецодежду. Она побелела и накричала на меня, обозвав интеллигентом чертовым. Я задал риторический вопрос: одела бы она чужие грязные трусы или нет? Лично я не одел бы, и шлем Штирлица не надену.

Она поставила мне ультиматум (вот она, интуиция женщин в полнолуние!): либо я иду на склад, либо ухожу домой, и она пишет мне прогул. Глупо и незаконно, потому что толкать песок - не наша работа. Но интуиция...

Я понегодовал для порядку и, надев свою вязаную шапочку, пошел. И в течение целого часа матерился про себя и зло кидал лопатой этот дурацкий песок. Обидно было сразу по нескольким причинам:

1. То, что послали меня, а не кого-то другого. Цех простаивал, и я знал, что бригада всю ночь будет играть в домино в теплом вагончике.

2. Я понимал, что она посылает меня, потому что старые работники послали бы ее - подальше; дело это незаконное - должно быть распоряжение по цеху о временном переводе на другую работу, но кто его издаст, если склад считается автоматизированным, и толкачи песка не положены.

3. То, что меня назвали интеллигентом чертовым.

4. То, что мне поставили ультиматум, и я его принял.

Но из последнего вытекало и утешительное для меня: я вовремя уступил, не стал продолжать склоки с женщиной, тем более какой-то пигалицей, которая, как я рассуждал, и не мастер вовсе, а табельщица. И вообще: "Нищий не может вызвать полковника на дуэль". Придет время, и я уйду с этого комбината, а она останется с этими Шуриками, Борьками и Штирлицами, ждать обещанной от комбината квартиры. Этим я себя и подбадривал, целый час кидая лопатой песок.

А потом успокоился, лег на дюны и стал смотреть на дрожащую звезду сквозь дырявую шиферную крышу. Пытался представить, что я где-нибудь в Комарово или Репино. Звезда просматривалась слабо - мешал парок из носа.

26 января 1982г.

Болею дома. Распухла левая коленная чашечка. "Деформированный артроз левого коленного сустава" - нечто вроде отложения солей.

Неделю в колене щелкало, болело, а на выходные приехал домой, и оно распухло наподобие футбольного мяча - ни присесть, ни быстро шагнуть. Утром поковылял в поликлинику. Карточки нет, паспорта нет, есть только аспирантское удостоверение. Прописан в другом районе. Тетка в регистратуре с лицом артистки, которые играют вредных соседок, отказалась дать номерок к хирургу.

- Езжайте по месту прописки или идите к зам. главного врача. Может, она разрешит.

Перебрался к кабинету зам. главного врача. Просидел в коридоре больше часа. Коленка ныла и что-то в ней подергивало, как током. Так щипало в детстве язык, когда прикладывал его к сведенным жестяным контактам батарейки, чтобы проверить - не села ли она. Наконец вошел в кабинет и честно объяснил ситуацию - я "химик", т.е. работаю на стройках народного хозяйства, приехал на выходные домой и заболел. Прошу разрешить посещение врача. Фактически проживаю с семьей в вашем районе. Вот маршрутный лист с отметкой милиции о моем прибытии. Она перепугалась, словно узнала, что я сбежавший из тюрьмы рецидивист. Вдавившись в кресло и не спуская с меня глаз, залепетала об "инструктивных письмах КГБ", запрещающих иметь дело с нами, преступниками.

- У вас там, в лагере, должна быть медицинская помощь. Там и лечитесь...

- Мне не доехать с такой ногой, - закатываю штанину. - Она в штаны еле пролезает.

- Ну и что? - дрожащими руками надевает очки. - Нога, как нога. Нет-нет-нет...

- Я бы мог вам не объяснять, что я "химик", хотел по честному...

- Объяснили, и слава Богу. Нет-нет-нет... - Одно желание - поскорее избавиться от меня.

- Я же не в лагере живу, а в рабочем общежитии, - еще пытаюсь объясняться. - Это условное осуждение.

Ничего не хочет слушать. Даже нос под очками вспотел.

Поехал по месту прежней прописки, на Комендантский аэродром. Совершенно другие люди оказались. Про "химию" я, правда, умолчал.

Зашел в читальный зал библиотеки Ломоносова и в "Экономической газете" No2 за 1992 год обнаружил свою юмореску "Эксперимент". Почувствовал творческую активность и желание продолжать писать. В голове запрыгали обрывки сюжетов и прямой речи отдельных героев.

"Фирсов, например, так и не смог понять, за что отдали под суд, продержав три месяца в "Крестах", пожилого плотника-столяра Мишу, его первого соседа по квартире, мастера золотые руки, усмотрев в нем тунеядца и устроив показательный суд в жилконторе.

Миша получил год химии, и говорили, что ему повезло - с его статьей обычно дают зону. Мишу арестовали как бомжа и тунеядца, хотя бомжом он был по чисто формальному признаку: год назад бывшая супруга лишила Мишу прописки как отсутствующего длительное время и, что самое печальное, не поставив его в известность о предпринятой акции, хотя и знала, где найти его - он обитал у своей тетки на Васильевском. К тунеядцам же Миша был отнесен потому, что в его трудовой книжке за записью об увольнении около года не следовало записи "принят на работу". Сам Миша придерживался той точки зрения, что отработал свои сорок лет, а поскольку "все вокруг пропитано лжей" и дважды его надували с получением квартиры, то нет смысла дальше слушать обещания начальников и горбатиться ради их плана - надо на старости лет пожить свободно и достойно, как позволяет его высокая квалификация. Зимой Миша халтурил в магазинах - отделывал прилавки, кабинеты, подсобки, ставил двери и выгородки, искусно подрубал мясные колоды, убирая у них впадины и придавая верхней части некоторую выпуклость, отчего мясо рубилось и резалось легко, как натянутое - директора передавали старательного Мишу из рук в руки, на манер эстафетной палочки, а к лету Миша рядился к тем же директорам достраивать дачи, ладить крылечки, веранды, перестилать полы. Миша работал неторопливо и брал с заказчика двадцать пять рублей в день плюс горячее питание.

- Да я жизнь прожил! - горячился Миша и пытался зажечь спичку, чтобы поставить вариться картошку. - Меня немец к стенке два раза ставил, я пахал от зари до зари, а они -тунеядец! На нарах, как последнюю суку, три месяца до суда держали. А, Игорь, представляешь?

- Представляю.

- Следователь за три дня все бумаги оформил, а потом очереди ждал в суд. А здесь? - Миша кивал на окно, которое выходило во двор комендатуры: пустая спортплощадка, барак клуба, чахлые осенние клумбы, обложенные кирпичом. - Оформили плотником-бетонщиком третьего разряда, поставили на лопату раствор подавать. Я инспектору говорю: "Я столяр пятого разряда, направьте меня на жилой дом, я один всю столярку сделаю. Ведь требуются! Нет, говорит, ты химик, работай, куда поставили. В тепло захотел? А у меня ноги больные. - Миша садился на стул и показывал распухшие колени. - День по холоду в резиновых сапогах походил, и привет! А больничный только на пять дней дают, и то без оплаты. Если, говорят, не можете трудиться на стройках народного хозяйства, отправим вас в тюрьму конверты клеить. Ну, скажи, это по уму делается?